Мила Коротич
ДЕНЬ ЗАЩИТЫ ДЕТЕЙ
Солнце сияло в зените. Блестело белым шаром в безоблачном небе. Так и шпарило жаром, сейчас бы на море — купаться. Первого июня, в первый день школьных каникул, совсем не хочется умирать. И убивать не хочется.
Никита Дорошниченко снова посмотрел в бинокль. Не помогло. Ничего не изменилось. По главной городской улице, от центральной площади и прямо к морскому пирсу, к недостроенной набережной, ощетинившейся нержавой еще арматурой, двигалась эта чертова кукла. Лиловая неваляшка размером с двухэтажный дом раскачивалась вправо-влево-вперед-назад, и характерный звук, трель, знакомая всем детям, булькала в ее проклятом бронированном нутре. Трень-брень, трр-рень-брень… Резонируя от стен онемевшего от страха города, звук множился, ломался, переплетался в какую-то немыслимую какофонию. И в такт ей шевелились толпы разноцветных бантиков, панамок, вихрастых, коротко стриженных, белобрысых, черненьких и рыжих голов. Дети раскачивались влево-вправо-вперед-назад, бездумно переставляя ноги. Плотное живое кольцо окружало лилового монстра. Бездушное солнце бликовало на его глянцевом боку. «Сколько их там? Не меньше тысячи. — Дорош, так звали Никиту члены его штурмовой группы, убрал бинокль. Нечего глаза ломать, они скоро пригодятся. — Стандартное количество потерь заложников при штурме — 30 процентов. В среднем. Тридцать процентов, триста пацанят. Реально уцелеет еще меньше».
— Дорош, из штаба в мэрии сообщают, что пять карет «Скорой помощи» и реанимации уже на позиции, еще семь будут в течение 15 минут. — Голос рапортовавшего Данилы почти не изменился. Если бы Дорош не знал, как он на самом деле говорит, когда не волнуется, то и не догадался бы. И если бы командир не знал, что у местного Данилы здесь сестра и племянник. Такой же фамильно-горбоносый мальчик-второклассник и его мамочка Софья, по мужу Лыкова. Черноглазая и стройная, она была очень светской и деловой для восточной красавицы-горянки. Была. Софико, маленькая как подросток, одна из первых догадалась схватить своего мальчика в охапку и силой выволокла его из толпы зомби. Утащила на руках бьющегося в конвульсиях сына. Силы материнских объятий хватило оттащить его на сто метров от неваляшки. Затем был взрыв. Мать и сына на небесах, наверное, так и встретят — обнявшимися. Этих двоих и еще два десятка таких же мучеников. Все взрослые, кто волей судеб оказался в кольце живых мин, все погибли. Одни, вытаскивая своих детей, как Софья Скоридзе-Лыкова. Почему взрывались другие, так и осталось загадкой, но некоторое время в кольце зомби зияли просветы, густо покрытые красным. Затем дети смыкали ряды и шли дальше. Только бурые пятна оставались кое-где: никто и не думал стирать с себя кровавых брызг.
Буквально на несколько минут опоздало сообщение из центра: по всей стране в других городах — то же самое. Попытки вынести детей из зоны сигнала всегда заканчивались неудачей — при отдалении от источника больше чем на сто метров срабатывает бомба в игрушечном браслете на ребенке. На руке у каждого ребенка в толпе висел такой браслет. Красный, синий, розовый, белый — пластик с пластидом.
Было еще кое-что. Через оцепление как-то прорвался Счастливчик-папашка. Счастливчик, потому что выхватил девчушку без браслета. Но на этом счастье его и закончилось. Под палящим солнцем он остался лежать, истерзанный маленькими ручками и ножками. Девочка с жиденькими косичками билась насмерть, как одержимая, и расцарапала ему лицо, целясь в глаза. Она верещала, как дикое животное, и с нечеловеческой силой пиналась ногами. Подвывая в такт удаляющейся смерти, девочка зыркала невидящими глазами и пыталась вывернуться. Страшнее этого существа Никита Дорошниченко никогда в жизни своей не видел. Он мог бы свернуть ей шею одним движением, но не имел права, и дьяволенок, засевший в детских мозгах, пользовался этим: брызгая слюной, девчонка попыталась вцепиться солдату в горло. Ее напор и натиск сбили с ног взрослого мужчину, она, ощетинившись, как зверек, готовилась вырвать глаза человеку, пришедшему ее спасти. Он истекал кровью, когда армия улыбающихся сомнамбул прошла по нему, а затем еще проутюжила ноги многотонная неваляшка. Мог ли Дорош помочь хорошему человеку тогда?
— Оцепление никого больше не пропускает, эвакуированы все жители в районе десяти кварталов, — продолжал Данила. — Группа к штурму готова. Ждем приказа.
«Стандартные потери из числа заложников при штурме — одна треть», — снова подумал Дорош. И посмотрел на Данилу. Тот просто молчал. И это было хуже всего. «Трень-брень, трр-рень-брень», — неслось над городом.
— Как сам думаешь, Данилыч, скольких мы реально спасем?
— Меньше половины, даже если повезет. Многих побьет осколками, когда взорвем объект, плюс многих порвет шрапнелью, которой начинен корпус игрушки. Взрыв, ударная волна, и неизвестно, не сработают ли браслеты на самоуничтожение, когда прекратится сигнал. Не резонируют ли они на заряд в самом объекте. Я думаю, будет месиво. Гуманнее, наверное, просто дать им утонуть. — И вот тут он стал снова похож на человека: Данилу затрясло, и боль словно пропорола его насквозь. — Соньку с мелким даже не похоронишь. Нечего. — Последние слова аналитик боевой группы Даниил Скоридзе скорее простонал, чем сказал. И нечего ответить. Все верно. И прогноз, и… И выбора нет.
— Из других городов тоже ничего хорошего? — Дорошниченко мог сейчас только спрашивать хоть что-то, чтоб хоть как-то отвлечь друга. Спрашивать и надеяться на чудо и на то, что его дочки-двойняшки в Вологде сочли себя слишком взрослыми в свои одиннадцать, чтобы идти на детский праздник на городскую площадь…
Трень-брень, трр-рень-брень… Монстр, запаянный в пластик, двигался медленно и монотонно. Качался, словно маятник, отсчитывал время, уничтожал расстояние, убивал надежду на чудо. И навсегда отформованное лицо смертоносной куклы бугрилось мертвой улыбкой. А вокруг музыкальной ловушки, так же улыбаясь, шагают мальчики и девочки. Башмаки, лица и платье многих уже забрызганы кровью. Потому что ничто не отвлекает их от музыки-ловушки. Ничто, даже взрыв, даже плоть под ногами. Дети улыбаются и подпевают, маршируя к обрыву над морем. Маленькие зомби просто идут, завороженные звуками. Они счастливы и почти мертвы.
И у взрослых нет выбора. Потому что даже сто, даже десять выживших ребяток лучше, чем тысяча мертвых тел. Потому что взрослые уже сделали свой выбор десять лет назад, не допустив к власти человека с бугристым лицом и целлулоидной улыбкой. И он ушел из политики, оставшись успешным бизнесменом и щедрым благотворителем. И каждый год он спонсировал праздник — День защиты детей. «Я вкладываю в будущее!» — говорил он, улыбаясь на камеры. И все вокруг сначала думали, что он надеется снова баллотироваться на выборах. А потом просто привыкли к его многочисленным подаркам и сувенирам на детских праздниках: звонким неваляшкам, цветным браслетикам и бесплатному мороженому целый день в обмен на старую игрушку. Вот оно, детское счастье! И вдруг — сюрприз! — через десять лет сразу во всех городах в одиннадцать часов по Москве с праздничного постамента сползает неваляшка-декорация с мертвой улыбкой и ведет осчастливленных детей к обрыву, в горы, в пустыню, в болото — в несчастливое будущее…
В Анадыри, первом принявшем участие в смертоносном шествии, ошеломленные взрослые дали детям упасть в воду. Часть заложников разбилась о камни, часть утонула в холодной воде. Первое июня для Чукотки совсем не купальный сезон. Тогда щедрый благотворитель впервые вышел в эфир и заявил, что это его рук дело.
— Свое триумфальное возвращение я готовил практически десять лет. Два президентских срока, в которых вы мне когда-то отказали. Целью моих действий является показать беспомощность и коррумпированность представителей сегодняшней власти, — говорил он в своем обращении. — Доверив им свое государство, граждане, вы сделали огромную ошибку. Никто из властей предержащих не смог и не сможет эффективно защитить вас. Они не смогли даже разглядеть приготовления, происходящие под носом, в центре каждого города. Вам, граждане, и вашим детям нужна защита, и я готов ее предоставить, забыв старые обиды. Думаю, вы не верите в серьезность моих намерений: конечно, странно, чтоб человек в здравом уме и твердой памяти вложил колоссальное состояние в самый масштабный в мире террористический проект. Но выгляните в окно: по вашей площади уже маршируют ваши дети под звуки моей музыки. Под мою дудочку. Я был честен с вами, граждане, когда отвечал, что вкладываю в будущее. Сейчас оно в моих руках, вот в этом пульте. — И человек с целлулоидной улыбкой продемонстрировал браслет на руке. Почти такой же, как у детей на площади. Дальше шел какой-то параноидальный бред, перемежающийся техническими подробностями об устройстве заминированных неваляшек и требованиями действиями подтвердить свою преданность и готовность сотрудничать. В частности, отдать Японии северные территории и весь Сахалин и перевести на его личный швейцарский счет десять миллиардов. Отключить неваляшек, по словам маньяка, можно было бы только с его пульта-браслета.
Лиловые куклы смерти тем временем продолжали свой марш по всей стране. Начав с востока, где исторически живет меньше людей, используя разницу во времени с центральной частью и столицей, рвущийся к власти безумец «отыграл» несколько малых, но очень впечатляющих сцен.
Во Владивостоке неваляшку установили на центральном пляже. Там до моря — рукой подать. Дети шли за ней прямо в прибой, по дну. В Интернете почти сразу же появилось видео, где захлебывающийся пеной мальчишка полз на руках в воду, зачарованный звуками, а сотни детских ног наступали на него, втаптывая в песок и ракушечник. Лиловый монстр, чуть покачиваясь, плыл по поверхности, заливаясь смертельной трелью. Пограничники подогнали вертолет и, зацепив монстра тросами, выдернули его вверх. Подводные взрывы в Амурском заливе были оглушительной силы…
В Чите неваляшка завела детей в заброшенный песчаный карьер, где взорвалась, похоронив всех заживо, когда военные попытались использовать электромагнитную пушку…
А во многих других городах смертельная игрушка просто взрывалась через какое-то время. Никто не знал, через какое точно. Каждый раз взрыв происходил неожиданно, и тогда не выживал никто.
Второй раз, примерно через час после первого эфира, Крысолов вышел на связь снова. Он уже не скрывал своего безумия. Глаза на бугристом лице лихорадочно блестели, ворот рубашки, еще час назад безупречно белой и застегнутой на все пуговицы, был измят и растерзан.
— Граждане, ваше правительство не пытается защитить ваших детей. Я только что проверил счет— денег на него не поступило. Официальных документов братьям из Страны восходящего солнца тоже не отправлено. Видимо, будущее страны для ваших избранников, жизни ваших детей стоят меньше нужной мне суммы. Трагедии могут прекратиться, как только будут выполнены мои требования и мне вручат знаки инаугурации и верительные грамоты, гарантирующие полную безопасность. Я дам еще один шанс одуматься. И времени — один час…
Самым безумным оказался третий, последний эфир Крысолова. Весь в испарине, с прилипшими ко лбу седыми прядями волос, с запавшими глазами, он стоял на фоне белой стены и держал в руках револьвер. Свет падал сбоку, словно Крысолов стоит в простенке у окна.
— Десять лет назад вы лишили меня будущего, — пересохшими губами сказал он. Дикция была нечеткой, как у больного диабетом в начале приступа. — Сегодня я лишу его вас. И помните — вы сами виноваты, вы заслуживаете этой беспомощной власти и этих адских мук.
Он снял с руки браслет-пульт и сделал шаг вправо, к свету. Там действительно располагалось огромное окно с широким подоконником. Крысолов положил браслет на подоконник. Каждое движение давалось ему с трудом. За окном, застенчиво-белесое, сияло безоблачное небо. Были видны куранты на Спасской башне. Золотистые стрелки на них показывали пять часов. За мгновение до того, как заиграли колокольные переливы, безумец выстрелил в браслет. Звук выстрела потонул в густых трелях Интернационала. Потом Крысолов еще раз посмотрел на воображаемых зрителей и улыбнулся улыбкой лиловой неваляшки, произнеся: «Моих кукол больше не выключить!» Последнее, что он сделал в кадре, так это выстрелил себе в рот.
Крысолов заставил взрослых играть по своим правилам. Когда вся страна замерла от страха и в ожидании смерти или спасения, когда в каждом городе звенела смертельной песней лиловая неваляшка ростом с дом, созывая детей прогуляться в последний в их жизни раз, когда каждая минута была на счету, оказалось, что выхода нет. Три драгоценных часа, тысячи детских жизней и — нет надежды. Нельзя договориться или заставить измениться мертвого. Но хуже всего, что теперь придется самим рисковать одними детскими жизнями, чтоб спасти другие.
У взрослых нет выбора, потому что сегодня — День защиты детей, защиты любой ценой. Даже ценой жизней. Даже ценой свободы… Даже?
И Никита Дорош должен отдать приказ:
— Штурм по плану, как только объект выйдет на позицию в центре Приморской площади. Огонь бронебойным — по команде. Медикам — приготовиться!
Но совсем другим голосом он произносит: «Из центра нет вестей? Не придумали, как эту штуку выключить?» Глупый вопрос: было бы — доложили бы сразу. И остается только ритмично дышать и отвернуться от чердачного окна, где ждешь со своими бойцами выхода объекта на позицию. Остается жалеть, что бросил курить, унимать дрожь, не думать, не смотреть, чтоб не видеть лиц тех ребят, что кровавыми будут являться во сне, и вязнуть в звуках приближающейся мертвецкой трели из подлой игрушки. Трень-брень, трр-рень-брень…. До Приморской площади еще сорок минут маетной ходьбы. Еще есть надежда на умников из спецлабораторий…
— Командир, командир, смотри! — заорал кто-то из бойцов. — Там двое детей вышли из кольца…
И точно, по гладкому, парившему от жары асфальту из кольца смерти со всех ног улепетывали двое. Мальчик лет двенадцати тащил за руку другого лет семи на вид. Тот не упирался, не истерил, как другие насильно спасаемые, он просто не успевал за длинноногим подростком, но семенил ножками сам — подальше от чертовой куклы. Тридцать метров, шестьдесят, сто и… дальше! Трень-брень, трр-рень-брень, трень-брень, трр-рень-брень — но никакого взрыва. Двое убегали целыми и невредимыми.
— Ко мне их! Срочно! — заорал Дорош. Так кричат счастливые отцы, когда им говорят о рождении сына…
Все оказалось просто как в сказке. Вовка Лазарев, ничем не примечательный на вид — лохматый, в ярких шортах и модных громадных кедах, в меру худой и еще бледный, не загоревший, общался с миром посредством вживленной в гортань маленькой коробочки-ревербератора. Она заменяла ему голос. А слуха у парня не было. Никакого. Вовка родился глухонемым. Он читал по губам, но никогда ничего и никого не слышал.
Сегодня они с братом-первоклашкой решили загулять в первый день каникул: на Центральной площади в День защиты детей обожраться дармового мороженого, накататься на бесплатных каруселях, посмотреть концерт, приз какой-нибудь в неважно каком конкурсе выиграть, а потом на море — купаться. Вовка так всегда делал, с детского сада еще, когда мама или папа его на площадь водили. И неваляшек там тоже каждый год новых выдавали за просто так.
— Ты, как старший брат, своди Вадюху на площадь, — попросили родители вчера вечером, — а к шести мы с работы вернемся и айда! Вас, деточки, «защищать» за город шашлыками!
Разве это важно сейчас, когда он, Вовка, сидит сейчас здесь, на стареньком диване, и испуганно смотрит на Дороша, который готов парня на руках носить. А Вадька держится за палец брата, несерьезный такой и даже нагловатый для только что спасенного ребенка.
— Я просто снял с Вадика браслет, когда понял, что там — бомба. И подальше отбросил, — говорит парнишка своим неживым дребезжащим голосом. — Вадик не понял ничего, он же маленький. А себе я браслет не брал, на фиг он мне сдался? Я на этих каруселях уже в детстве накатался…
Да, взрослые бывают удивительно глупыми, когда они игнорируют своих детей и то, что вокруг них происходит. А ведь напрасно. Крысолов вот детей не игнорировал. Вкладывал в будущее, сволочь, не скупился! И ясно теперь, как конкретно он это сделал. Вот и инструмент зомбирования — «ежегодные» неваляшки! Что может быть безобиднее, чем знакомый с детства звук, казалось бы?!
— Ну, этот браслет всем давали, кто на площадь пришел. Он как билет на все аттракционы и мороженое бесплатно, — объяснял Вовка. А Вадик кивал головой и заинтересованно разглядывал бронекостюм Скоридзе. Попытался даже потрогать нашивку, но смутился и одернул чумазую ручку.
Когда все началось, старший мальчишка не понимал, что происходит что-то страшное, пока не почувствовал первых встрясок от взрывов. Думал, что танцы с неваляшкой — часть праздника. Потом все понял. Потом нашел братика, а потом сделал то, что не догадался бы сделать ни один взрослый. Вовка разжевал пачку жвачки и залепил ей уши младшему.
Ну, кто бы догадался? Это же негигиенично! Но сработало же!
Дальше — ясно, что делать! Послать группу с затычками для детских ушей и выводить, выводить ребятню, пока не поздно! И дать знать в центральный штаб. Вовка, ты молодец! Только не путайся сейчас под ногами, а? Мы справимся, нам теперь этот трень-брень-хрень не страшен! Сиди здесь или иди домой. Езжай! Да хоть на танке, хочешь, мы тебе такое устроим? Но что ты там звенишь своим ревербератором… Что-то про взрослых? Потом, потом объяснишь! Группа, на выход. Скоридзе — главный, двое остаются на позиции. Ликвидация объекта — в силе, без команды не стрелять!
Через десять минут начались новые взрывы. Группа Дороша потеряла троих бойцов. Аналитик Скоридзе — один из погибших. Как выяснилось, как пытался прохрипеть Вовка Лазарев с самого начала, на неваляшке стоял внешний сканер. Новоявленный Гамельнский крысолов подстраховался и тут. Браслет на детской руке срабатывал не только на отдаление от источника сигнала. Он срабатывал на прикосновение к нему тела массой больше пятидесяти килограммов. Ни один взрослый не смог снять бомбу с ребенка. Ни один взрослый не сможет спасти заложников. И сейчас Вовка погладил младшего брата по голове и что-то объяснил мальчику руками, тот замотал головой и, так же отчаянно жестикулируя, вцепился в футболку старшего. Старший силой разжал его пальцы и снова замахал руками, словно танцуя. Младший топал ногами и визжал. А за окном все громче раздавался проклятый механический зов. Все ближе.
Вовка опустился на колени перед Вадиком и обнял его. Сграбастал своими длинными худыми руками и держал, пока маленький не успокоился. А потом отпустил, сыграл что-то в воздухе пальцами, сложил ладони как для молитвы и повесил мальчику на шею шнурок с ключом. Вадик зашмыгал носом и подошел к Дорошу, взглянул на взрослого исподлобья.
— Вадика домой отправьте, родители с ума сойдут, если узнают, где мы были, — попросил Вовка Лазарев. — А я пойду вниз, к другим детям. Вы же не найдете взрослого, чтоб моего бараньего веса. Вы пока поищите, как эту штуку выключить, вы же умнее. Тут до моря осталось полчаса ходу. Надо успеть защитить как можно больше…
Длинноногий тощенький подросток вгрызался в толпу улыбающихся живых мин. Он срывал с них браслеты и тут же ронял пластик под ноги, чтоб не терять ни мгновения. Взрослым оставалось лишь вложить «обезвреженным» беруши и вывести за периметр поражения. Но это — словно идти по минному полю. Вовка спешил, и страшнее всего было потерять его из виду. Его или кто не носил больше заряда. Даже безвредные сомнамбулы продолжали так же уверенно маршировать за бликующим на солнце лиловым монстром. Риск того, что дернешь за руку не того ребенка, грозил обернуться новым взрывом. Лазарев работал, как машина.
Дорошниченко уже сбился со счета маленьким детским ушам, когда обнаружил, что его затычки закончились. Девочка-восьмилетка с пышными бантами в жидких косичках вырывалась у него из рук. Та самая, что два часа назад разъяренной фурией загрызла взрослого человека.
— Рита! — закричал кто-то сверху и сдернул визжащую фурию с Никиты. Штатский сорокалетний мужчина с интеллигентскими залысинами держал девчонку мертвой хваткой. — Я ее отец! — Это уже для Дорошниченко. И тут подоспели медики с берушами и седативным уколом.
— Почему здесь гражданские? Кто пустил? — не успел спросить офицер Дорош, но решил, что это неважно в данный момент. Раз уж мы все влипли в это крысятничество, то защита детей — дело и родителей тоже.
Вовка Лазарев успел снять почти пятьсот браслетов, когда кто-то из ополоумевших от горя родителей догадался проиграть через все городские динамики на улице трель неваляшки, записанную задом наперед. У сотни детей из ушей хлынула кровь, несколько потеряли сознание, кто-то даже упал с микроинсультом. Но основная масса просто остановилась. Лиловый монстр, качаясь, продолжал движение. Кто-то из детей дал по уху Вовке за то, что тот отобрал браслет. Растерянно хлопая глазами, очнувшиеся дети смотрели на суровый взрослый мир и ждали.
