Ковальского поместили в четырехместную каюту эконом-класса вместе с еще семью бедолагами. Трое из них были члены экипажа, четверо — пассажиры.

— Спать можете по очереди или в обнимку, — шутливо сказал водворивший их в каюту здоровяк, которого звали Роккер. После этого он запер дверь снаружи.

— Твою мать, — сказал жирный неповоротливый кок Чарли. — Я только в книжках про такое читал. Они что, всерьез?

— Спроси у Дэвиса, — буркнул помощник навигатора Сноу. — Я видел, как он валялся весь в крови, с дырками по всему телу.

Дэвисом звали одного из корабельных врачей; видимо, он попал в число первых жертв, встречая в шлюзе «пострадавших» с якобы терпящего бедствие корабля. Уточнять третий сержант не стал, сообщив:

— Я, пожалуй, посплю. Разбудите, если принесут пожрать.

И он в самом деле уснул и спал до тех пор, пока не принесли пожрать. Как ни печально, это были все те же консервы из аварийного НЗ, потому что камбуз не работал, а кок сидел рядом с Ковальским.

— Это невозможно есть, — нервничал один из пассажиров, видимо, из VIP-класса, поддевая пластиковой вилкой непонятные волокна из распечатанного контейнера. — Какая-то дрянь!

Пожав плечами, кок, только что закончивший со своей порцией, взял у него контейнер и принялся есть, вздыхая и хлюпая соусом. Опешивший пассажир не нашелся, что сказать, но тихо сидеть тоже не мог и через некоторое время принялся выдвигать свои варианты развития событий.

— Нас непременно освободят, — вещал он с уверенностью. — Здесь столько уважаемых людей! На Ганимед летел новый директор рудной добычи мистер Гинзбург! Да и вообще, эти люди должны понять, что вся их затея — бессмыслица!

— Все так думали, — сказал Сноу. — Потому, собственно, мы здесь и сидим. Раньше их вроде бы уничтожали, пока какие-то умники не сочинили меморандум.

— Что за меморандум? — поинтересовался третий сержант.

— Я одно время занимался историей, пока не пошел на курсы навигации, — объяснил Сноу. — Лучше бы не ходил, сидел бы сейчас в кабинете и листал какой-нибудь пыльный трактат… Так вот, одно время от террористов буквально прохода не было. Их держали в узде, ловили по всему свету, а если удавалось поймать, то спуску не давали. Шлепнуть террориста считалось у тогдашних военных высшим шиком.

— И что же?

— Да то, что операции по освобождению заложников иногда заканчивались гибелью этих самых заложников. Не всех, но тем не менее. Борцы за всевозможные права не могли пройти мимо и тут же подняли бучу — дескать, не проще ли выполнять требования террористов, лишь бы заложники были живы? К тому же у террористов тоже есть права, которые следует уважать, и они порой вовсе не террористы, а совсем даже борцы за эти самые права, пусть даже, с точки зрения нормального человека, это вовсе и не права никакие, а совсем даже… Тьфу, — сказал помощник навигатора, запутавшись в своих «вовсе» и «совсем». — Ну, короче, вы поняли. Требования террористов стали выполнять. Правда, заложников они отпускали целыми и невредимыми далеко не всегда, но это никого не волновало — права-то соблюдались, жертв стало поменьше.

— И что потом? — спросил Ковальский, поедая безвкусное месиво.

— А потом терроризм сошел на нет сам по себе. Потому что в большинстве случаев требования были совсем ни при чем. Терроризм существовал ради терроризма, как любой бизнес существует ради бизнеса, а не для того, чтобы, скажем, накормить людей повкуснее или там одеть потеплее.

— Ну так и хорошо, — сказал Ковальский. — Получается, эти парни сделали все правильно.

— Вроде бы да, — уныло согласился помощник навигатора. — Но к чему это привело, мы видим. «Хочешь мира — готовься к войне», — сказал какой-то умный человек черт знает сколько лет назад. Кстати, я уверен, вздумай некие инопланетяне вторгнуться к нам в Солнечную систему, они захватят ее точно так же, как эта скотина со своей бандой — нашего «Дюрренматта». Мы не умеем воевать. Мы не умеем бороться с терроризмом. И то, что его не было, не значит, что он исчез навсегда. Если с болезнью не бороться, если к ней не готовиться, она рано или поздно вернется.

— Да, Сноу, зря вы не пошли в историки, — заключил Ковальский, бросая пустой контейнер в мусоросжигатель. — Очень дельно нам все рассказали. Одна беда — вы не сказали, что же нам делать.

— А этого я не знаю…

— Зато я, кажется, придумал, — сказал третий сержант и снова забрался на верхнюю полку, ничего не объясняя.

На ночь — условную корабельную ночь, ясное дело — террористы гасили в каютах свет, только в углу горела слабым голубым светом ночная лампа. В ее свете толстый кок казался похожим на вурдалака и дергал третьего сержанта за ногу с таким видом, словно собирался впиться в нее зубами.

— Но-но! — сказал на всякий случай Ковальский.

— Слезай, — попросил Чарли. — Есть разговор.

Третий сержант послушно слез и обнаружил, что пассажиры спят на нижней полке сидя и прижавшись один к одному, а помощник навигатора и еще один член экипажа, молчаливый техник-ассенизатор Гудвин, дрыхнут в обнимку на другой.

— Слушай, Ковальский, — заговорщически прошептал в самое ухо третьего сержанта Чарли, — ты сказал, что придумал, как нам быть.

— Допустим. А что?

— А то, что я — майор службы безопасности.

С этими словами кок что-то сделал с поварской нашивкой на рукаве своей замызганной куртки; она тут же заискрилась оранжевым и высветила голографическую эмблему СБ, тут же погасшую.

— Ни фига себе, — удивленно пробормотал третий сержант. — А я думал, сэр, что это кто-то из старших офицеров.

— Это мой последний вылет перед пенсией, и вот поди ж ты… — рассерженно сказал кок, он же майор. — Ладно, никаких сэров. Чарли я был, Чарли я и буду.

— О'кей, Чарли, — согласился с коком Ковальский.

— И что ты придумал?

— Все очень просто, Чарли, — сказал третий сержант, панибратски кладя руку на жирное плечо майора СБ. — Фишка в том, что мы отвыкли сопротивляться.

— Это я понял еще со слов Сноу.

— А от чего отвыкли эти чертовы террористы?

Майор посопел, соображая, и неожиданно расплылся в улыбке:

— А они отвыкли от сопротивления?!

— Да, Чарли. Да. Так оно и есть.