Воздух

«Отличить сон от яви могут лишь Жёлтый Предок и Конфуций».

Помощник

Вечер наступал неспешно. Старый Лиссбург погружался в сон. Отсюда, с высоты, закат был виден особенно хорошо. Ветерок убавил силу, от реки тянуло влажным холодком весенней свежести. Серел в оврагах старый зимний снег. Вставал туман. Замшелые зубцы огромной башни Берты быстро остывали.

Жуга долго стоял, рассматривая молодую поросль травы у основанья башни. В россыпи камней не видно было никаких следов, и только присмотревшись, можно было разглядеть тёмное пятно, уже почти стёртое ветрами и дождём, там, где отвесная стена переходила в утолщение фундамента. Жуга взъерошил волосы рукой. Вздохнул.

– Как это случилось? – спросил он тихо, не оборачиваясь.

– Никто не знает.

Голос Золтана был так же тих. Хагг не сказал ни слова с той минуты, как они взобрались на вершину, лишь стоял, прислонясь к щербатому зубцу бойницы.

– Он был один?

– Наверное. Пришёл сюда под вечер, никому не сказал, куда идёт. А утром стражники нашли его с той стороны стены, на камнях.

– Ещё живого?

– Шутишь? Полтораста локтей – никто не уцелеет. Да ещё о стену треснулся. Человек же, не птица, его воздух не удержит.

Жуга ещё немного постоял, глядя вниз, и обернулся.

– Думаешь, он сам?

Золтан пожал плечами, и опять стало тихо. Травник хотел спросить ещё, но раздумал. Голова была пуста. Он сделал шаг вперёд и оказался на краю. Помедлил и уселся, свесив ноги. Выглянул опять, вытягивая шею и пытаясь понять, что здесь произошло, когда Рудольф февральским вечером разбился у подножия Толстой Берты; разбился сразу и насмерть.

И никто не знал, почему.

События, которые предшествовали гибели старьёвщика, тоже ничего прояснить не могли. Не прошло и двух месяцев после того, как Телли с акробатами ушёл из города, а Лиссбургская гильдия воров уже лишилась головы (чуть позже Хагг узнал, что Рудольф один покончил со всеми заправилами). Спервоначалу Золтан был не склонен верить этому, но факты были налицо. На переделе власти «Красного Петуха» спалили, двоим-троим влепили болт из арбалета под лопатку, кого-то переехали телегой, кто-то утонул в реке. В итоге дело захватили молодые под предводительством некоего Матиаса. «Матиас? – заинтересованно переспросил Жуга, когда Золтан сообщил ему эту новость. – Матиас, Матиас… Не тот ли это Матиас, которому я задницу в камине подпалил?» – «Он самый, – усмехнулся Хагг. – Ждёт не дождётся, чтоб тебя отблагодарить».

Под «благодарностью», как ни странно, подразумевалась именно благодарность – препятствий травнику чинить не собирались. Дом Рудольфа отошёл травнику. Два дня Жуга и Золтан с величайшей осторожностью разгребали залежи загадочных предметов, оставшихся ещё со времени Эйнара. Тил здорово помог им в этом деле, но зачастую даже он был не в силах догадаться, для чего служила та или иная вещь. Память к маленькому эльфу постепенно возвращалась, но ускорить это возвращение не мог ни травник, ни сам Телли.

Золтан тронул Жугу за плечо. Сжал пальцы.

– Ты не сиди так, если кто-то стоит за спиной.

– Я не из пугливых.

– Я знаю. А всё-таки не надо, – он помедлил. – Ты не сказал мне, где ты хочешь поселиться.

– Да я и сам пока не знаю.

– Если хочешь, оставайся в Цурбаагене, в доме Герты. Думаю, она не будет… То есть, я хотел сказать, что она не была бы против.

– Я подумаю.

– Подумаешь о чём? Чтобы остаться в доме Рудольфа? Тебе нельзя раскапывать всё это одному. Слишком опасно. Помнишь ту перчатку? Или щит?

– Помню, конечно. Но теперь я буду осторожнее.

– Ну-ну, – криво усмехнулся Золтан, – давай-давай. Похороны за твой счёт.

История со старым рыцарским щитом до сих пор заставляла травника вздрагивать. Щит этот отыскался в кладовой, куда Жуга перед уходом свалил ненужное барахло, перегораживал проход, всё время падал и вообще. Жуга хотел прибить его на стену, да Золтан отсоветовал – щит, да ещё с гербом, в аптечной лавке мог стать причиной скандала. Не обнаружив на щите никаких следов магии или наговора, Тил и Жуга решили выбросить его, но, как только его вынесли за порог, дом начал рушиться. Сперва отпала ставня – отпала и повисла на одной петле. Травник вздрогнул от неожиданности, выругался, но значенья этому не придал, но тут с крыши загремела черепица – разом штуки три, потом ещё, а после рухнула труба, дом заскрипел и стал заваливаться набок. Жуга опомнился первым. Прежде чем Тил успел сообразить, что происходит, травник уже схватил щит в охапку и опрометью метнулся обратно. И лишь когда щит водворили на место, разрушения прекратились.

– Щит, конечно, да, – признал Жуга, ероша волосы рукой. – Мерзкая штука. Там обратное заклятие. Я бы догадался, если бы чуток подумал. Должен же он был чего-то защищать.

– Легко тебе рассуждать, – огрызнулся Хагг. – Тебе что – вам, колдунам, только бы докопаться, что к чему, а там хоть трава не расти.

– Ну, не скажи. Зря, что ли, я обратно полез? Ты, поди, ещё и испугаться толком не успел. Скажешь нет?

Золтан промолчал. Во время катаклизма он был в доме.

Кнорр Яльмара добрался в Цурбааген по весне, к началу марта, как раз когда сошёл прибрежный лёд. Минуя бури и шторма, кораблик с честью выдержал поход и ныне был вытащен на берег для ремонта. Товар варяги сбыли, кое-что сейчас, а кое-что и прямо по пути – в Ирландии, в Британии и на Оркнейских островах. Но даже с учётом этого сделки и торговые дела заставили варяга задержаться. Что до травника, то он, едва успев сойти на берег, первым делом заявился к Золтану и от него узнал о гибели Рудольфа. На следующий день он, Хагг и Тил отправились до Лисса, препоручивши Нелли попечению Агаты, благо та души не чаяла в девчушке и не знала, куда её усадить.

Вильям остался в Лондоне.

Темнело небо. Холод выползал из-под камней. Край солнца исчезал за лесом.

– Золтан, – запинаясь, сказал Жуга.

– Да?

– Ты знал, что ты… что ты – чёрный лис?

– Да.

– А Герта… знала про себя?

– Да.

Опять возникла пауза.

– Напиться хочется, – Жуга втянул голову в плечи. – Черти лысые… Вы всегда всё знаете лучше меня. Почему всё так?

– Как?

– Так… нелепо, – травник помолчал. – Вот Герта говорила… то есть говорил: «Стоит ли верить в перемены к лучшему, если ради них ты и пальцем не пошевелил?» А если я пошевелил? И не пальцем, а рукой? ногой? мозгами? В лепёшку разбился, а перемен всё нет? Что тогда? Что-то крутится, вертится вокруг меня, а я ничего не могу понять. Почему так, Золтан? А?

– Не знаю, – тот пожал плечами. – Разве, помнится, мне Герта говорила, будто ты… ну, этот, как его… катализатор.

– Кто?!

– Катализатор, – повторил невозмутимо Золтан. – Это из алхимии. Такая, знаешь, штука – сама ничего не делает, только все другие вещи сталкивает лбами. Когда всё вот-вот готово сдвинуться, но не сдвигается, тогда он и нужен, этот самый катализатор… Эх, Герты нет, она бы лучше объяснила.

– Да, в общем, ладно, – буркнул Жуга, опять отворачиваясь. – И так ясно, что ничего хорошего.

– Скажи, Жуга… Та девочка, она на самом деле Герта?

Травник пожал плечами:

– Я не знаю.

За время плаванья Нелли стала разговорчивей, общительней; в глазах её проглянул интерес. Девчушка впитывала мир, как губка воду. Но по мере этого отдалялась от Жуги, будто сторонясь всего, что связывало травника и Герту. А может, не поэтому, а просто по своей природе. Так дочь, взрослея, сторонится и уходит от отца. Жуга не знал, как с ней теперь себя вести, и потому не вёл никак. На вид ей было лет четырнадцать, в Исландии, в доме Сакнуса она впервые уронила кровь и потому занемогла по женской части. Жуга был рядом, но уже не так, как раньше. Непрочный мостик дружбы и тепла, возникший между ними изначально, так и не смог окрепнуть. Но и не исчез совсем. Исчезло прошлое, включая её знания и колдовские навыки, и вот привыкнуть к этому Жуга не смог, да и не очень стремился. И только иногда, когда накатывала грусть или задумчивость, девчонка становилась вдруг похожей на Гертруду. И память Нелли в эти дни бывала словно палимпсест , где под написанными сверху строчками нет-нет да и проступали затёртые слова. В такие минуты травник её сторонился, боялся, что прошлое выскочит, сорвёт печати старой памяти и вновь ударит. В конце концов, стрела ведь выполнила самое заветное желание Герты, и кто мог поклясться, что это не было желание забыть? Зато теперь всё чаще Тил и Нелли были вместе, по ночам сидели на носу корабля, и Тил рассказывал ей про звёзды, про моря, про своего дракона, но никогда – про то, что было с Гертой. Про это Телли и Жуга условились молчать, и, наверное, правильно условились. Две недели тому назад, когда кнорр миновал Хук-ван-Холланд, Жуга впервые услышал, как она смеётся.

– Может быть, пойдём? – в который уже раз предложил Золтан.

Жуга поправил капюшон плаща. Нахохлился.

– Не знаю. Ты иди. Я тут побуду.

– Я подожду тебя внизу. Зайду пока, куплю чего-нибудь поесть.

Травник дёрнул плечом: «Покупай», и тот неслышно ушёл.

Небо из синего стало сине-зелёным. Багровел закат. Травник не видел всех его цветов, но всё равно смотрел как зачарованный. Туман клубился и густел, обретал очертания. Всё становилось расплывчатым, значительным. Загадочным. «Рожденье года, – думал травник. – Почему начало всегда такое блёклое? А ведь взять, к примеру, осень, та как раз наоборот – сплошная мешанина красок… Почему? Будто кто-то хочет нарядиться в последний раз и после умереть».

Земля внизу притягивала, поворачивалась медленно. Жуга сморгнул – впервые у него при взгляде вниз кружилась голова; он вздрогнул и поспешно отвёл взгляд. Что-то изменилось, только перемены были незаметны. Как стихия воздуха, которая меняется незримо.

«Он что-то сделал, – подумал Жуга. – Он что-то сделал, тот дракон. Что-то сделал со мною. И я не знаю, что».

За спиной раздались лёгкие шаги. Остановились.

– Прошлое – поделом, – проговорил Жуга, по-прежнему упрямо глядя вниз. – Это только кажется, что можно всё начать с начала, на самом деле всё возвращается. И жжётся. Может, Герта и была права, когда хотела всё забыть?

Ответили молчанием. Жуга напрягся. Обернулся тихо-тихо. Замер.

Пёс был здесь. Поджарый, мускулистый, он стоял, расставив все четыре лапы, менее чем в четырёх шагах за травником. На мгновение нахлынул страх, нахлынул и прошёл, сменившись безразличием. Пёс не стремился нападать, он просто пришёл и стоял. Шерсть рыжую покрыла ржавчина заката. Щурились глаза.

– Ну, что ж, – проговорил Жуга, – всё верно, ведь уже весна. Я так и думал, что один из вас придёт за мной.

«Я пришёл не за тобой».

– Мне всё равно, – Жуга махнул рукой и отвернулся, на мгновенье потеряв к собаке интерес. Затем вдруг обернулся снова и вгляделся повнимательней.

– Постой. Так ты… из тех, что приходили за огнивом?

Кивок.

– Ах, вот как… – травник закусил губу. – Так стало быть, Рудольф…

«Рудольф сам сделал свой выбор. Я тут ни при чём».

– Тогда что тебе надо? Если причина в деньгах, я тебе их верну, как только Яльмар уладит все свои дела. Или… Яд и пламя, неужели всё-таки Натан их разменял?

«Оставь себе. Теперь мне уже ничего не надо. Я видел то, что хотел увидеть. Можешь их менять и тратить – я больше не приду».

Сны.

Травник на мгновение прикрыл глаза.

Что делал страж сокровищ в бездне сновидений? Для чего явился в город, если деньги теперь не нужны?

Бездна наплывала. Сны опять вели дорогой к имени.

– Эйнар, – сказал он наконец, открывая глаза.

«Да, это я».

– Стало быть, ты вовсе не дельфин.

Пёс сел и стал чесаться, словно самая обыкновенная собака. Встряхнул косматой головой. Глаза мерцали в сумерках, как два фонаря. Большие такие глаза. Серьёзные. И была совершенно человеческая тоска в их глубине.

«Чья вина, что Рудольф сочинил некрасивую сказку? Может, было бы так, и я сейчас резвился бы в море, ни о чём не думая. Но он убил меня из-за угла, и вот тогда, наверное, моё желание поменялось. Я хотел только одного – отомстить. Всё это время – отомстить за мою поруганную любовь. Отомстить – и больше ничего».

Жуга опустил глаза. Долго молчал.

– Да, – сказал он наконец, – теперь я вижу, как мне повезло. Я мог бы стать таким, как ты.

«Твой наставник принял на себя стрелу, которая была предназначена тебе. Хороший учитель даже свою смерть превратит в урок. Помни это. И прости его».

– За что?

«За то, что он тебя оставил».

Травник встал и отошёл от края площадки. Остановился перед псом.

– Ты знаешь Сны Драконов лучше, чем я, Эйнар. Можешь ты ответить на один вопрос? Всего лишь на один.

«Говори».

– Заветное желание Герты. Какое оно было?

«Как и у всех. Чтобы её любили».

– И всё?

«И всё».

– Оно… сбылось?

Пёс непонятным образом ухитрился пожать плечами.

«Сильна, словно смерть, любовь. Тебе виднее, Лис. Тебе видней».

Травник неловко повёл руками. Прошёлся пятернёй по волосам.

– Я говорил ему… ей… В общем, я говорил… Как думаешь, у эльфов и людей могут быть дети?

Ответа не последовало. Очертания пса заискрились и поблёкли, и там, где только что стоял Эйнар, вдруг стали чернота и звёзды.

Наступила ночь.

* * *

Растрёпанное утро рвалось в окна пеньем птиц и свежим ветром, и ещё каким-то необыкновенным звуком, приходящим лишь во сне – звучаньем флейты-пикколо, звенящим радостным мальчишеским сопрано, звоном ручейков и свистом ветра в парусах. Ещё звучали в нём дикий зов, восторг и упоение.

Жуга продрал глаза, одно мгновение лежал, соображая, что к чему, затем вскочил и бросился к окну, лишь чудом из него не выпав.

Высоко над городом летал дракон.

С тех пор, как Рик поднялся на крыло, он вытянулся, сделался большим и гибким. На шее и спине его прорезался остроконечный гребень, длинные отростки на макушке превратились в настоящие рога, блистающие, словно зеркала; на левом роге трепетал кумачовый флажок. Рик упивался воздухом, кружил, выделывал курбеты и нырял воздушным змеем, и при этом непрерывно выпевал затейливую песню торжества и подступавшей взрослости. Бока его играли золотым и красным. Восходило солнце, город был ещё в тени, и потому все эти яркие цвета на фоне синевы небес казались невообразимо чистыми и светлыми.

Лиссбург просыпался. За то время, пока травник отсутствовал, руины разобрали, и вообще вся улица Синей Сойки помаленьку отстроилась. Теперь повсюду жители распахивали окна и смотрели вверх. Одни поспешно прятались, другие, наоборот, восхищённо охали и присвистывали. Народ выходил на улицы, карабкался на крыши.

Тил тоже был на улице, стоял и весело смотрел, как Рик выделывает в небе кренделя.

– Вот чудеса… – пробормотал Жуга. – Откуда он тут взялся? Ты позвал?

Телли обернулся и блеснул зубами. Рассмеялся звонко, весело. Подбросил на ладони тонкую отполированную палочку и протянул её травнику. Тот машинально взял. Это оказалась свирель чёрного дерева, которую они вместе с прочим хламом унесли в чулан.

– Держи.

– Свирель? Зачем она мне?

– Это не свирель.

– А что?

– Манок. Когда тебе понадобится помощь, позови, и я приду. Рик услышит её где угодно, даже если он уйдёт играть обратно в Сны.

– Ты… Погоди. Что значит…

– Я ухожу, – не дав ему договорить, ответил Тил. – Точней, не так: Нелли и я уходим.

– Но зачем?

– Так надо, – эльф пожал плечами и снова посмотрел наверх. – Память возвращается ко мне, и с каждым сном я всё сильней понимаю, что это тоже метод любви. Я теперь не усижу на месте. А она не хочет больше быть одна. Да ещё в том доме… Нет, ты только взгляни! Красавец, а?

– Говорят, – раздался сзади голос Золтана, – что город, над которым спел дракон, всегда будет богат, а его жители счастливы.

– Это правда? – спросил Жуга.

Хагг пожал плечами:

– Так говорят.

– Так было, – вдруг вмешался Тил. – И даже люди помнят, что мы когда-то жили здесь. Я вспоминаю эту башню, слышу эхо – камни говорят со мной, и эти камни уложил в её основание мой народ.

– Толстуха Берта? – догадался травник.

– Да. Беар’та. Ведь и Рик не просто так нашёл тогда подземный ход.

Золтан прикрыл глаза рукой от солнечных лучей. Дракончик пел.

– Зачем он это делает?

– Что делает? – не понял Тил. – Поёт? Ну, ты даёшь! Затем, зачем и все. Шлёт весть по всем мирам, что он уже взрослый и хочет жить, сражаться и любить.

– Да… – задумчиво проговорил Жуга, весь поглощённый мыслями о предстоящем расставании. – Это верно. Да. Но он ведь что-то выкликает? Или я не прав?

Улыбка Телли стала совсем уж хитрой.

– А разве ты ещё не догадался? Имя!

Золтан и Жуга переглянулись. Тил по-прежнему смотрел на небо и не обращал на них внимания.

– Хозяин года, месяца, – задумчиво проговорил Золтан, – всё это мне понятно. Пусть даже с чужих слов, но понятно. А он? – Здесь Хагг опять взглянул на небо, в котором резвился золотой дракон. – Он… кто? Хозяин чего? Века? Тысячелетия?

– Откуда мне знать? – пожал плечами травник. – Заранее эпоху не измерить: у неё есть границы, но не сроки. Поживём – увидим. Меня беспокоит другое.

– Что?

– Тил собирается уйти. И Нелли хочет увести с собой. Я не представляю, что делать.

– А, – кивнул Хагг, – я знаю. Он мне уже говорил. Может, так будет лучше.

– Ты думаешь?

– Она решит сама. Пускай идут: у них и так осталось мало времени для счастья. Ведь ты сам сказал, что близится война.

– Это Олле сказал, а не я. Притом, он ведь не сказал, когда она начнётся.

– Лет через пять. А может, через шесть. Когда наш молодой король немного подрастёт. Не знаю, кто с кем будет биться, но хорошего не жди. Пять лет мира – это, по-твоему, много или мало?

– Как сказать… – замешкался Жуга. – Наверное, всё-таки мало. Да, мало.

Они помолчали.

– Как ты думаешь, он справится? Сумеет защититься? Защитить её?

Ответить Золтан не успел: Телли вдруг обернулся к ним. Чёрные глаза его сверкали, словно бусины.

– Не надо трусить, Лис, – лукаво усмехнулся он. – Я справлюсь. Ещё как справлюсь! А если даже я не справлюсь, Рик поможет. Пусть я слишком человек теперь, но прежде чем уйти, мне ещё много надо разузнать и вспомнить.

Травник долго, пристально глядел ему в глаза. Вздохнул и помотал головой.

– Ох, Телли, – наконец сказал он, – чует моё сердце, натворишь ты дел… Что ж, если ты решил, иди. Перечить не стану.

Он отступил от двери. Солнечные лучи рванулись в дом.

– Может, что-нибудь возьмёшь на память?

– На память? – Телли на мгновение задумался. Кивнул. – Возьму. Вот эту вот сову. И это зеркало. Не жалко?

Травник улыбнулся.

– Забирай.

Силуэт дракона в небе замерцал, вдруг сделался нечётким и через мгновение исчез пред изумлёнными глазами горожан. И только песня продолжала литься сверху, помаленьку затихая, тая в светлой глубине. Жуга почувствовал томленье Бездны: Драконовы Сны замерли на миг в преддверии перемен. Начиналась новая игра.

А Рик так и ушёл, распевая свою новую песню.

И никто не знает, когда он спел последнюю.

And the Story’s End

Мыс Шмидта – Анадырь, Чукотка

ноябрь 1997 – март 1999 гг.