Дни и ночи вся обсерватория занята поисками разгадки принятого сигнала. Занимаются этим и в институте астрофизики. Большинство сходится на том, что пока еще слишком мало данных и что надо подождать получения новых сигналов, которые могут послужить ключом к расшифровке космического кода.

А космическая радиопередача на волне двадцати одного сантиметра ведется уже вторую неделю. До смены частоты остается, следовательно, еще около трех недель. Галине это кажется почти вечностью.

— И вы ждете, когда это произойдет? — ревниво спрашивает она Кострова.

— Нет, я этого не жду, — отрицательно качает головой Алексей Костров. — Я не сомневаюсь в достоверности нашей догадки. Досадно только, что принятый сигнал не поддается расшифровке. Мы ведь полагали, что он должен быть очень простым.

— А почему вы думаете, что он сложен? Почему вообще мы все думаем, что он предназначен для нас? — лихорадочно блестя глазами, спрашивает Галина. Она сегодня кажется Алексею слишком возбужденной.

— Я вовсе не думаю этого… — пытается возразить ей Алексей.

Но она торопливо перебивает его:

— Не вы лично, а вообще все. Особенно Басов. Он ведь считает, что чуть ли не ему персонально все это адресовано или уж по меньшей мере возглавляемой им радиообсерватории. При такой эгоцентрической точке зрения не многое, конечно, разгадаешь. Я сегодня весь день думала об этом и почти убеждена теперь, что разгадать космический сигнал мешает нам убежденность, будто подается он нашей планете.

— А кому же тогда? — удивляется Костров. — Хотя позвольте…

— Вот именно! — снова прерывает его Галина. — Не одни же мы в нашей Галактике. А если так, то мы можем и не участвовать в космическом разговоре, а всего лишь подслушивать его, хотя это может очень обидеть и даже, пожалуй, оскорбить товарища Басова. И слушаем мы вовсе не космический монолог, а диалог двух разумных миров.

— Вы полагаете, значит, что мы находимся где-то между ними? А те, которым передают этот сигнал, еще дальше нас? На расстоянии шестидесяти или более световых лет? Вот, значит, почему отдельные элементы этого сигнала передаются так долго…

— Ну да, конечно же! На таком расстоянии они ведь подвергаются еще большему искажению, и только большая продолжительность передачи каждого элемента позволяет восстановить его в первоначальном виде.

Они шепчутся теперь как заговорщики, понимая друг друга с полуслова.

— Значит, первый этап их связи уже миновал? — не то спрашивает, не то утверждает Костров.

— Вне всяких сомнений! Они уже задали друг другу какие-то вопросы и теперь отвечают на них.

— В цифре «шесть» может, значит, заключаться ответ на какой-то из этих вопросов?

— Не сомневаюсь в этом! Ответ всегда ведь лаконичнее вопроса. Нужно только попытаться представить себе, что могли спрашивать обитатели одной планеты у обитателей другой. Конечно же, они не задавали друг другу праздных вопросов о том, например, какая у них погода.

Галина рассуждает очень уверенно. Похоже, что мысли эти не только что родились у нее, а выношены в ходе долгих раздумий. Алексей и сам мог бы высказать кое-какие соображения по этому поводу, но ему не хочется нарушать логики рассуждений Галины, и он терпеливо слушает ее.

— Что же все-таки стали бы спрашивать они друг у друга, чем интересоваться? — продолжает она развивать свою идею, задавая эти вопросы, видимо, не столько Кострову, сколько себе самой. — Что на их месте захотели бы спросить у них мы? Конечно, что-то самое главное, самое существенное. То, что потом помогло бы нам легче понять и, может быть, даже представить себе друг друга. Но что?

Тут Алексей решает, что вопрос ее на сей раз обращен к нему, хотя Галина по-прежнему смотрит не на него, а куда-то вверх, в небо. На всякий случай он пережидает немного, но и Галина умолкает — видимо, ждет его ответа.

— Вопрос, который следует задать обитателям другого мира, решался бы, наверное, если не всем человечеством, то, уж конечно, не менее чем академиями наук, — осторожно начинает Алексей. — Ну, а я лично заинтересовался бы в первую очередь тем, что положено в основу их жизни…

— Это правда?! — почти выкрикивает Галина, ибо именно этого вопроса она и ждала от него. — Значит, вы тоже приходите к необходимости задать именно этот вопрос? И что бы, по-вашему, последовало в ответ? Можно ли было ответить на это кратко, одним словом, одной цифрой?

— Да, конечно, и вполне исчерпывающе. Для этого достаточно было бы лишь сообщить название одного из элементов, лежащих в основе построения их организмов.

— Браво, Алексей Дмитриевич! Браво! — снова восклицает Галина и радостно, как девчонка, хлопает в ладоши. — У них, значит, та же основа жизни, что и у нас. Они ведь ответили цифрой «шесть»!

— Вы полагаете, значит, что она означает шестой элемент периодической системы?

— Конечно же, это углерод, Алексей Дмитриевич!

Они так увлечены своей догадкой, что не слышат даже, как входит Басов.

— Что это вы раскричались тут так? — спрашивает он удивленно, и они даже вздрагивают от неожиданности.

— Все теперь ясно, Миша! — забыв всю свою неприязнь к мужу, бросается к Басову Галина. — Мы разгадали наконец смысл цифры «шесть». Это ответ обитателей одной из планет Фоциса на вопрос, что лежит в основе построения их живых организмов. Он гласит: шестой элемент периодической системы — углерод.

— Почему же шестой? — пожимает плечами Басов. — У них он может быть и не шестым.

— А каким же? Как еще можно распределить элементы в физических условиях нашей Галактики? — удивляется Галина. — В их распределении не может быть произвола. Конечно же, водород у них, как и у нас, занимает первое место, ибо он легчайший. Затем пойдут гелий, литий, бор и, наконец, углерод.

— Ну хорошо, допустим, — не очень охотно соглашается Басов. — Но в основе построения живых существ могут ведь быть и полупроводники, как, например, кремний или даже германий.

— Да, могут быть и кремний и германий, — соглашается Галина, — но они ответили нам совершенно определенно, что в основе их живых организмов, так же как и у нас, лежит шестой элемент — углерод.

— Считайте, что вы окончательно во всем меня убедили, — широко улыбается Басов. — И я рад вашей, а следовательно, нашей общей победе. Готов даже расцеловать вас всех на радостях.

— Хватит с вас и одного Алексея Дмитриевича, — брезгливо морщится Галина, отстраняясь от Басова. — Мне некогда заниматься поцелуями…

И она торопливо уходит куда-то.

…На следующий день об открытии и смелой догадке Кострова и его сотрудников публикуется официальное сообщение Академии наук почти во всех центральных газетах. Его пытаются замолчать некоторые реакционные органы печати за границей, но о нем сообщают миру крупные иностранные ученые, находящиеся в это время в Советском Союзе. Они лично посещают обсерваторию Астрофизического института Академии наук, выступают затем по радио и дают интервью корреспондентам своих телеграфных агентств.

К исходу следующих суток весь мир уже не только знает об этом открытии, но и имеет возможность убедиться в достоверности сообщения, — крупнейшие радиообсерватории Земли теперь уже и сами принимают сигналы с Фоциса. А прогрессивные газеты торжественно пишут:

«Жизнь вездесуща и могущественна! Она возникает всюду, где создаются для этого необходимые условия, и неудержимо развивается от низших своих форм к самым наивысшим. И она победоносно преодолевает все преграды на своем пути, демонстрируя торжество разума в масштабах уже не только звездных систем, но и целых галактик. Это вселяет в нас еще большую веру в могущество разума и придает новые силы в борьбе с мракобесием!»

…Галина все эти дни ходит такая счастливая, какой ее никто еще никогда не видел. Да она, кажется, и не испытывала никогда такого счастья.

Поздно вечером заходит она к Кострову. Алексей торопливо протягивает руку к выключателю, но Галина мягко останавливает его.

— Не надо, Алексей Дмитриевич. Побудем в темноте… Я пришла к вам для откровенного разговора, на который, может быть, долго бы не решилась, но сегодня меня ничто не сможет огорчить, даже если вы не только не поймете, но и осудите меня…

Алексей слышит прерывистое дыхание Галины, испытывая непреодолимое желание обнять ее, но лишь крепко сжимает ее полыхающие, как в лихорадке, руки.

— Многое хотелось мне сказать вам, — продолжает Галина, — но, может быть, многого сейчас и не нужно… Скажу о главном для меня — о моих отношениях с Басовым. — Осторожно высвободив свои руки из рук Алексея, она продолжает: — Сегодня я окончательно порвала с ним. Навсегда! Фактически я ведь давно уже не живу с ним, но он умолял все это время не требовать пока развода, подождать, подумать… Но, чем больше ждала я и думала о нем, тем глубже убеждалась в необходимости разрыва с этим человеком. Я очень ошиблась в нем, очень. Но я никого не виню. Вина тут только моя…

И снова молчание. Алексей понимает, как нелегко Галине говорить все это. Смутно догадывается он и о необходимости этого разговора.

— Вы спросите, что же я раньше видела в нем и в чем он разочаровал меня? Видела я в нем, к сожалению, талантливого, думающего, ищущего, самоотверженного ученого и долго не понимала, что он не только посредственность, но к тому же еще и мелкий делец… Бизнесмен в науке…

— Но ведь он любит вас…

— Любит! — горько усмехается Галина. — Этот человек любит только себя. Просто я достаточно красива, а ему очень хочется иметь такую жену, чтобы другие могли бы ему позавидовать. Только и всего. А то, что он в пьяном виде разыгрывал перед вами, — сплошная фальшь. Знаете, что он сказал мне сегодня во время решительного нашего объяснения? «Ладно, говорит, уходи, но без скандала. Не порть мне своей истерикой карьеры». И я даже рада, что он сказал мне именно это…

Алексей не может разглядеть в темноте лица Галины, но он замечает, как подносит она платок к глазам. Может быть, нужно утешить ее как-то, но он в состоянии сказать ей лишь, что любит ее.

— Ну, а теперь хватит об этом! Пойдемте-ка лучше посмотрим на наши звезды, Алеша, — неожиданно предлагает Галина.

И так же, как в ту памятную ночь, они долго стоят под ажурными опорами гигантской антенны, крепко прижавшись плечом к плечу, как верные товарищи, как соратники могущественной армии науки, требующей от своих солдат беспредельной верности, мужества и самоотверженности.

Все вокруг растворилось в ночной тьме. Лишь в звездном небе, огромной аркой перекинувшись через зенит, искрится мириадами серебряных песчинок Млечный Путь. Южнее его сияют звезды Лебедя, Лиры и Орла. На востоке лучатся созвездия Персея и Пегаса. Набирает высоту Кассиопея…

А что там, за этими видимыми и кажущимися теперь не такими уж далекими звездами? Возникла ли и еще где-нибудь в этом гигантском скоплении материи разумная жизнь? Подаст ли она хоть какую-нибудь весточку о себе? Разве не стоит ради разгадки этого жить, бороться, любить и ненавидеть?