Розы или мимозы?.. Так мимозы или розы? Или все же тюльпаны? Голландские нежно-лиловые… чудо как хороши. Может, взять целую охапку?

Нет, все не то, не то! Все как-то не подходяще случаю, хотя вроде и случай тот самый. Но не хотелось ему повторяться. И мимозы и розы сегодня уже были. Охапки, корзины, море цветов, в которых он утопил сегодняшним вечером своих милых девчонок, поздравляя с грядущим женским днем. Они улыбались, благодарили, и напряженности никакой в связи с неожиданным увольнением с работы Ануфриева и Морозовой не было. Наоборот, кажется, все вздохнули с облегчением.

А вот у него веселиться от души не получилось. И шампанское с ними пил, и танцевал, без устали сыпал комплиментами, шутил без конца, а веселья не было. Потом и вовсе голова разболелась, раздражение какое-то навалилось. Может, устал? Для одного дня сразу столько разоблачений, это действительно многовато.

Игорь незаметно ушел с вечера, поднялся к себе в кабинет. Зачем-то включил компьютер. С недоумением рассматривал минут десять рабочий стол, не понимая, компьютер-то ему зачем теперь сдался, десять вечера скоро? Потом со вздохом полез в базу данных собственного персонала.

Ну да, да, он хотел узнать адрес Лидочки Степановой, и что с того?! И никакая это не слабость, а элементарная вежливость. Она единственная из достойных осталась сегодня без поздравлений и подарков. И даже без цветов, что казалось ему особенно неприятным.

В такой праздник ни одна женщина не могла обойтись без цветов, так считал Игорь. Это все равно что его оставить с утра в понедельник без утреннего кофе. Он без него ни проснуться, ни дышать потом, кажется, не мог. Так и с цветами на Восьмое марта. Ведь если их ей не подарить, то вся весна для нее пойдет прахом. А он этого точно не хотел. Ни испорченной весны ее, ни того, чтобы она осталась без букета. Без его букета, что казалось особенно важным.

Он чувствовал себя очень виноватым перед Лидочкой. Не углядел, не проявил бдительность, понадеялся на что-то, что еще? Какие еще промахи он за собой видит? Да даже не пытался поговорить с ней серьезно. Счел, что приемом на работу его собственное участие в ее судьбе заканчивается.

Ошибался…

– Сидишь, голубок?

Мария Павловна бесцеремонно ввалилась к нему в кабинет, когда уже лист с адресом Лидочки выполз из принтера. Шумно дыша, без конца вытирая кружевным платочком вспотевшее полное лицо, финансовый директор без приглашения уселась в кресло. Взмахнула юбкой, расправляя ее на коленках. Глянула на него строго.

– Чего сбежал-то? Девочки расстроились.

– Устал, – коротко отрезал Игорь и выключил компьютер. – Домой поеду.

– Ну, ну… Домой он поедет! – фыркнула недоверчиво Мария Павловна и пальцем ему погрозила. Потом тут же посерьезнела и спросила: – Одиноко тебе, Игорь?

– Мне? – Он будто бы удивленно заморгал. – С чего ты решила? Вон у меня вас сколько! Наоборот, тишины захотелось. Устал, говорю же тебе.

– Хочешь меня, старую ворону, на мякине провести, Игорь Васильевич? – ухмыльнулась Мария Павловна и снова принялась грозить ему пальцем. – А вот я тебе сейчас скажу!

– Что скажешь?

Он осторожно, текстом вниз, чтобы глазастая финансистка, не дай бог, не рассмотрела ничего, вытянул лист с адресом Лидочки из принтера. Свернул его вчетверо и убрал в карман своего пижонистого пиджака.

– А все тебе выскажу! Мой сегодня день, мой праздник, имею право! – Грудь Марии Павловны воинственно приподнялась. – И скажу я тебе, Игорек, вот что… Жениться тебе надо!

– О как! Это не новость, Марь Пална, ты мне об этом твердишь каждую неделю. И что? Вернее, на ком?

– На той, к кому сейчас от нас удрать собрался, – вдруг выпалила она и хитро прищурилась. – Я ведь наблюдала за тобой весь вечер, Игорь Васильевич. Видела, как тебе маетно среди нас. Видела, как не хватает тебе кого-то.

– И кого? – развеселился он.

– Той, к кому собрался сейчас ехать. И не смей врать, что домой отправишься. По глазам вижу, что уже одной ногой на ее пороге. – Она вдруг смутилась собственной смелости и полезла из кресла. – Ты прости меня, если обидела. Только совета послушай. Сегодня день такой особенный… Он… Не знаю, как сказать… Вроде и всерьез его мало кто принимает, а вот мы, женщины, в этот день больше, чем в новогоднюю ночь, на чудо надеемся. Вот и сотвори ты это чудо, наконец, Игорек! И для нее, и для себя сотвори!..

И ушла, припадая на обе ноги. Пляска в туфлях на высоких каблуках теперь неделю будет ей о себе напоминать.

Он встал, выключил свет в кабинете. Чуть постоял у окна, рассматривая мокрый проспект, на который выходили его окна.

Огни плавились в лужах растаявшего снега, растекались разноцветной радугой. Машины, бездушными челноками снующие туда-сюда. Двери магазинов, выплевывающие толпы людей, кажется, даже смех слышен. Но это не так, конечно. Отсюда он не мог слышать, как им весело. Просто думать так хотелось. Всем сегодня должно быть весело и счастливо. Потому что…

Потому что – что? Правильно, потому что каждая женщина в канун такого дня надеется на чудо. И чудо это он должен сотворить? Для кого? Для себя и для нее? А для кого для нее?

И странным образом рука сама собой легла на карман, в который спрятал сложенный вчетверо лист.

Лида… Лидочка…

А она ведь нравилась ему. Сильно нравилась. Почему-то только теперь нашел в себе смелость признаться себе в этом. Она была высокой, стройной, белокурой красавицей, но в то же время сильно отличалась от остальных его сотрудниц. С первого дня работы она стала отличаться от остальных. Он это замечал, но находил всегда странное тому объяснение.

В том, что без нужды лишний раз не улыбалась ему, а следила с настороженным вниманием за каждым его взглядом и словом, ему в этом виделась невежливость, испуг, гордыня может быть. И это его немного бесило. И в том, что не бежала к нему, как другие девчонки, с милыми безделушками в подарок после отпуска, тоже находил отстраненную холодность.

А она, может, на него так смотрела и не бежала к нему, потому что робела, потому что он нравился ей. Могло такое быть? Могло…

И ему вдруг так остро захотелось, чтобы все обстояло именно так, а не иначе. Чтобы он нравился ей, ну хоть немного. И не как работодатель, не как обеспеченный бизнесмен, а просто как Игорь – одинокий, неприкаянный, с глубокими залысинами и намечающимся брюшком, с его брюзжанием по понедельникам, с дикой усталостью по пятницам, с мешками под глазами, если не выспится, и скачущим давлением, потому что не мальчик уже давно. И чтобы она сейчас дома была одна, очень хотелось. Чтобы не суетился рядом с ней какой-нибудь юный скорый на ногу и действа Сережа, Саша, Миша, пытаясь подарить ей чудо, на которое надеется каждая женщина весенним праздником…

Так мимозы или розы? Или все же тюльпаны?

– Девушка, а подснежники у вас есть? – вдруг спросил он, сам не понимая, почему о них вспомнилось.

Может, потому, что с детской сказки хранились воспоминания. Или потому, что цветок этот и в самом деле казался ему настоящим таинством. Он до сих пор не мог понять, как может существовать нежная хрупкость тонких лепестков в грубой хрустящей снеговой оправе.

– Нет, к сожалению… – Девушка виновато покачала головой.

– А вы у перехода посмотрите, – вдруг подсказал юношеский голос сзади. – Там сегодня тетка какая-то весь день подснежниками торговала и крокусами желтыми. Красотища… Даже очередь была…

Если очередь, то вряд ли ему что-то достанется, но все равно поплелся к подземному переходу, благо всего метров десять ходу.

Возле перехода мужик в треухе суетился вокруг пустых ящиков, то ли ставил их друг на друга, то ли пытался погрузить на странную тачку о двух колесах. Женщина в вязаной кофте, надетой почему-то поверх стеганого пальто, забегала то с одного бока, то с другого и все давала и давала какие-то советы мужику. Тот злился и ругался на нее, а она все равно бегала. Цветов видно не было.

– Здрасте. – Игорь остановился в двух метрах от них. – Тут подснежниками сегодня торговали. Нет уже?

– Торговали, а чё? – Мужик выпрямился, сдвинул треух на макушку и с подозрением смерил длинное кашемировое пальто Игоря взглядом. – Штрафовать пришел, что в неустановленном месте торговали?

– Да нет. – Игорь повернулся, чтобы идти прочь. – Купить хотел.

– Так и покупай! – подхватила женщина, отпихнув мужика. – Чё лезешь-то?! Покупатель, а ты все на подозрениях своих…

– Эти покупатели с удостоверениями нас сегодня весь день гоняли, чтоб им… – Мужик выругался. – Так будешь цветки брать или как?

– Буду, – кивнул Игорь. – А взглянуть можно?

– Можно, чего не взглянуть. – Женщина поманила его пальцем. – Тут вон в корзине…

Она снова отпихнула мужика, подождала, пока Игорь подойдет вплотную к ящикам, откинула какую-то тряпку, и он ахнул.

Целая корзина!.. Целая корзина голубого нежнейшего чуда, трепетно вздрагивающего при порывах ветра!

– Сколько будешь брать, парень? – Она снова закрыла цветы тряпкой. – Нельзя, застынут… Сколько тебе?

– Все! Всю корзину возьму! Вместе с корзиной… Откуда же такое чудо, господи?! Откуда?

– Так это… – начал было мужик, но женщина тут же опять ткнула его локтем в бок и закончила за него с грубым хохотом: – Так падчерица из леса принесла!..

…Он страшно волновался, когда жал на кнопку ее звонка.

Чего приперся, спрашивается? Может, она не одна? Может, с другом? И еще про какие-то семейные обстоятельства девчонки что-то говорили такое. Что за обстоятельства? Может, в самом деле все серьезно, а тут он! Да еще с корзиной цветов!

– Здрасте, извините за непонимание серьезности момента. Так все вышло неказисто, ну я пошел… – так, что ли, ему говорить, когда она откроет.

Она открыла. Крохотный ситцевый халатик, едва прикрывающий ей ноги. Смешные косички, с мохнатыми резинками. Смешные вязаные тапочки. Глаза зареваны.

Когда увидела его, ее будто в грудь ударили. Отпрянула и даже руками замахала.

– Я не видение, Лида. – Игорь шагнул в квартиру, прикрыл за собой дверь. – Я пришел извиниться и поздравить тебя. Вот…

И сунул ей неловким движением корзину грубого плетения, набитую перевязанными ниткой букетиками подснежников.

– Спасибо, – кивнула, прижав корзину к животу, сделавшись тут же похожей на несчастную падчерицу, встретившуюся в темном лесу сразу со всеми двенадцатью месяцами. – Пройдете?

Он прошел, снял ботинки. Следить мартовской снеговой кашицей вперемешку с солью и песком по ее нарядным коврикам счел неприличным.

– Будете чай? Чай с кексами? Я сама пекла.

Он уселся на диване в комнатке размером с его кладовку, где он хранил снаряжение для гольфа.

– Не буду я никакого чая, Лида. Сядь сюда, рядом. – И он требовательно шлепнул ладонью по дивану рядом с собой.

Они были одни в квартире. Это обрадовало. Он мог говорить ей что-то. Что-то слышать в ответ, и никто, никто не мог им помешать. Никто, кроме их самих. А в этом-то как раз и была проблема.

Он не знал, с чего начать!!! И долго нес что-то несуразное про погоду, про вечеринку в офисе, про увольнение Ануфриева и Морозовой.

– Почему ты ничего мне не сказала? – наконец подошел к главному Игорь.

– Про кошелек? – Ее несчастные глаза снова наполнились слезами.

– К черту кошелек! Я уже во всем разобрался и кого надо уволил. Мне ты почему ничего не сказала?!

– Я пыталась, вы не слушали. – Она пожала плечами, а он вдруг подумал, что она очень худенькая. Никогда не замечал. – Я не могла делать такие глупости… меня подставляли, но вы… Вы думали иначе. Вы советовали мне найти нужную кнопочку…

– Прости! – вдруг выпалил он, хотя никогда прежде не просил прощения у подчиненных. – Заработался, наверное. Может, устал…

– Да, вы устали, Игорь Васильевич, – кивнула она с серьезным видом и потеребила правую косичку, двигая по ней мохнатую резинку вверх-вниз. – Вам надо больше отдыхать.

– Согласен. – Он осмелел настолько, что поймал ее ладошку и сжал в своей. – Только одному не очень хочется. Ты… Ты смогла бы поехать со мной?

– Я?!. Но… Но как?!. – Ладошку она тут же осторожно высвободила и начала отодвигаться. – Это неприлично, и я не могу оставить маму. У нее проблема с легкими. Из-за этого мне и пришлось вернуться из-за границы, там у меня была великолепная работа. Светило неплохое будущее и…

– Если бы ты не приехала из-за границы, я бы тебя не встретил, – перебил Игорь ее перепуганный лепет. – И маме твоей места будет достаточно в моем доме. Ей ведь полезен морской воздух, так?

– Ну да, врачи советовали. – Она осторожно кивнула и снова уставилась на него, как всегда смотрела на работе, настороженно и с испугом. – А что я ей скажу?

– Кому? Маме? Я сам ей все скажу!

Он улыбался. Улыбался, черт возьми, совершенно счастливо. Потому что точно знал, что не уйдет сегодня из этой тесной квартирки. Потому что давно уже ему не было так хорошо и покойно. И он станет пить чай с ее кексами, которые она испекла сама. Может даже, мечтала, пока заполняла тестом тесные формочки, что станет его угощать ими. И он вдруг пришел. И это оказалось настоящим чудом. Он точно понимал это по ее глазам, по их счастливому блеску и осторожной улыбке.

Ему все же удалось сотворить настоящее чудо, которого ждет каждая женщина в канун весеннего женского праздника. Кому-то оно может показаться и наивным, и незначительным, и сомнительным, но ведь и счастье у нас у каждого свое, не так ли?..