Волчий народ раскопал свои каноэ, когда истончилась сплошная белая гладь, окружавшая остров. Вскоре лед распался на куски под лучами молодого солнца, и через пару дней остались только особо упорные льдины, плывущие на юг. Лодки Волчьих людей изготавливались из выдолбленных древесных стволов и сильно отличались размерами. Большинство могло нести не более четырех человек, некоторые вмещали по десять, но еще три были таких размеров, что казалась удивительной сама их способность держаться на воде.

— Их вырубили из красных деревьев, растущих на юге, — объяснил Альторек, когда огромное каноэ толкали к стапелям. — Эти деревья вырастают как горы за двадцать человеческих жизней. Лишь раз в поколение Волчий народ позволяет себе срубить такое дерево. Тогда бывает большой праздник.

Смысл настолько огромной лодки быстро прояснился, когда Асторек завел своих волков в каноэ и те уселись, глядя с подозрением на другие стаи. Шаманы напряглись, застыли, сосредоточившись. Волки вели себя спокойно, лишь время от времени кто-то поворачивал морду к соседней стае и тихонько угрожающе рычал. Но шаман двигал рукой — и волк тут же умолкал, возвращался к прежней покорности.

Ваэлин понял, что без шаманских команд волки тут же превратятся в диких зверей, и снова поразился мощи Одаренных этого народа. Они ведь использовали Дар часами напролет и не уставали.

— Это не та сила, — сказала подошедшая Кираль.

С ней пришел и ее кот. Согласно лонакскому обычаю, она не дала имени зверю. Но другие Одаренные тут же прозвали кота Одноухим. Он вел себя скверней всех остальных котов, любил жалобно выть в ночи и шипел на всех людей, кроме Кираль. Ваэлина он приветствовал коротким рыком и держался поблизости от хозяйки. Ваэлин пугал его.

— Это умение, рожденное веками практики, — поздоровавшись с Астореком, добавила охотница. — Наши Дары полезны, но мы можем выжить и без них. А этих людей убил бы лед, если бы не Дар. Потому они выучились управлять им, делиться им, расходовать лишь нужное количество силы. — Не спуская глаз с Асторека, она грустно улыбнулась. — Должно быть, мы им кажемся неуклюжими детьми.

Ваэлину и Одаренным достались места на огромной лодке, а сентаров и гвардейцев рассадили по малым каноэ. К весеннему переезду соорудили несколько новых, чтобы вместить и гостей. Бедняга Шрам дрожал, и, чтобы успокоить его в лодке, пришлось скормить ему горсть ягод. Боевой конь уже начал привыкать к постоянному присутствию волков, но тесное соседство множества зверей испытывало терпение бедняги.

— Ну, давай, старина, спокойнее, — попытался утешить его Ваэлин и почесал коню нос.

Но Шрам сегодня был не в настроении, скалил зубы, тряс головой и неотрывно смотрел на сгрудившихся волков.

— Позволь мне, — сказала Дарена и прижала ладонь к лошадиной шее, закрыла глаза, сосредоточилась.

Конь тут же утихомирился, опустил голову, заморгал, довольный.

— Я показала ему стойло дома, — объяснила Дарена. — Он сейчас думает, что он там.

— Миледи, ваше мастерство растет.

— Да, немного, — согласилась она и посмотрела на ближайшего шамана, старика с выдубленным непогодой лицом, неподвижно стоявшего рядом с пятью волками. — Но я сомневаюсь, что мы сможем хоть когда-нибудь сравниться с ними. Чтобы достигнуть их мастерства, нужна целая жизнь.

Все, кроме шаманов, по очереди садились на весла, два с лишним часа черпали воду широкими лопастями. Как обычно, Лоркан принялся ныть и жаловаться, хотя ему-то грести не составляло большого труда. Лоркан вытянулся, спина стала прямее, расправились плечи. Несмотря на его ворчание, Ваэлин не сомневался: вздорный мальчишка, встреченный в Пределах, потерялся среди войны и страшного путешествия по льду, и появился мужчина. Хотя он все еще украдкой то и дело бросал взгляды на Кару и вздыхал — единственное, что осталось от прежнего Лоркана.

Чем дальше на юг, тем больше и выше делались острова. Вокруг вздымались массивные горы, увенчанные снежными шапками, со склонами, густо поросшими лесом. С этих островов выплывали каноэ, присоединялись к каравану. Конечно, были радостные возгласы, шаманы кивали друг другу, старые друзья кричали приветствия. Но в целом караван спокойно рос и умножался. Как ни удивительно, никто особо не удивлялся присутствию стольких незнакомцев. Большинство равнодушно, хотя и отчасти хмуро глядело на разномастную компанию пришлых.

— Они знали, что мы будем с вами, — сказал Ваэлин Астореку, когда пришла пора грести в очередной раз.

В плавании шаман был не особо разговорчив, все время хмурился. Видно, держать волков под контролем постоянно давалось нелегко.

— Копьястребы могут не только убивать. — Асторек кивком указал на небо, где кружилась стая огромных птиц.

Ночью они спускались на насесты, выставленные на лодках, склевывали обрезки мяса, поданные шаманом. Похоже, управляли ястребами в основном женщины.

— Они переносят записки? Но у Волчьего народа нет письменности.

— Да, у нас нет книг. Но есть вот это.

Асторек вынул из своей шубы и бросил Ваэлину оленью кость с зарубками по всей длине.

— Каждая зарубка представляет звук, — пояснил Асторек. — Соедини звуки — и получишь слово.

— И что написано на этой кости?

— «Длинный Нож — шаман тридцати волков». Когда я достиг возраста взрослости, Много Крыльев вырезала эти слова на костях и разослала по всем поселениям. Это единственный раз, когда я видел человека из моего народа хвастающимся.

Ваэлин окинул взглядом остальные стаи в каноэ — гораздо меньшие, не больше дюжины зверей.

— Наверное, тяжело управлять столь многими.

— «Управлять» — не совсем подходящее слово. Они, скажем так, принимают меня.

Ваэлин присмотрелся к стае Асторека. Все волки неотрывно глядели на хозяина, будто зачарованные, и даже не моргали.

— Кажется, они слышат отзвуки песни, которая привела тебя сюда, — заметил Ваэлин.

Асторек на мгновение поморщился, волк посмотрел на Ваэлина и зарычал. Но когда Асторек потрепал его за ухом, зверь успокоился и уставился на хозяина со щенячьим обожанием.

— Они слышат ее и в тебе, Тень Ворона. Кое-что никогда не стирается бесследно с души.

На юг гребли еще три дня, собирая по пути Волчий народ. К тому времени, как показался широкий берег континента, их было, наверное, больше сотни тысяч человек. Прибытия ожидала многочисленная толпа, на берегу виднелись поселения среди деревьев, выше и шире пиршественного зала в Волчьем доме.

— Отчего всем не жить здесь? — спросила Кара у Асторека, когда каноэ пошло к берегу. — Здесь же уютнее и теплее.

— На зиму лосиные стада откочевывают на юг, слишком далеко, чтобы ходить на охоту за ними, — ответил шаман. — За берегом расстилается мерзлая тундра. А когда замерзает море, у островов появляются моржи и киты.

Вечером устроили пир, съели остатки зимних припасов. Волчий народ собрался вокруг нескольких огромных костров, чтобы жарить мясо, делить друг с другом рога с сосновым элем и, цокая языками, рассказывать на своем непостижимом наречии про зимние приключения. Несмотря на праздничную атмосферу, Ваэлин замечал напряжение. Очень многие глядели на него с ожиданием и тревогой. У этих людей не было слова для лжи — но не было слова и для тайны. Они столетиями ходили почтить предков в расписную пещеру, знали лицо Ваэлина и его имя.

Ваэлин сел с Дареной чуть поодаль от толпы, у небольшого костерка, чтобы поужинать моржовым супом. Готовил Ваэлин: резал мясо, сдабривал травами и последней солью из запасов, принесенных из Королевства.

— Я знавал братьев, скорее отказавшихся бы от меча, но не от соли, — сказал Ваэлин и почти не преувеличил.

Орденская жизнь сделала большинство братьев специалистами по походной кухне. Все ценили толику приятного вкуса.

— А ты скучаешь по жизни в ордене? — принимая миску с варевом, спросила Дарена. — Ты ведь вырос там. Тяжело было оставить ее?

— К концу войны я потерял моих братьев и многое другое. Возвращаться стало некуда, — сказал Ваэлин и уселся рядом с Дареной.

Ели молча. Как обычно, ощущение близости любимого человека успокаивало и радовало без слов. Когда он был с ней, будто возвращалась песнь — настолько легко Ваэлин читал настроение и желания Дарены. И теперь он заметил легкое напряжение в том, как она ела, как постоянно поглядывала на него.

— Боишься за наше будущее? — спросил он.

— Как не бояться? Мир в хаосе.

— Если бы я еще верил, то непременно процитировал бы из писания о пользе надежды.

— Думаешь, королеве удастся вторжение? — спросила Дарена.

— Я верю в нее. Она выросла. Стала больше. Сильнее.

— А если у нас получится, что тогда?

— Мы вернемся в Пределы и будем тратить наше время на их защиту от жадных до золота идиотов, — ответил Ваэлин.

— Это и все твои амбиции? Просто башня и Пределы?

— Башня, Пределы и ты, — сказал он и взял ее за руку. — А еще мир, чтобы насладиться всем этим.

Она натянуто улыбнулась.

— Отец тоже хотел мира и надеялся отыскать его в Пределах.

— Каэнис сказал мне, что твоего отца изгнали за сомнение в Королевском слове. Я всегда это подозревал, потому что твой отец отказался, а мой вместо него учинил ту резню на Мельденейских островах.

— Да, мой отец оспорил приказ — и это стало кульминацией долгого раздора между ним и королем. Отец начинал простым стражником в домашней охране Аль-Ниеренов, когда знатные семьи Азраэля непрестанно дрались за кресло лорда-правителя. В дни, когда наконец угасла эпидемия «красной руки», Янус пообещал моему отцу, что добудет мир. Оба тогда были практически мальчишками, против них объединилась дюжина знатных домов, род Аль-Ниеренов ослаб от заразы — приходи и бери голыми руками. «Ванос, мы с тобой перебьем этих болванов и сделаем Королевство», — пообещал ему король. Так они и поступили. Год за годом воевали, громили и приводили к покорности знать, фьефы — и все ради большего блага, ради мира в Королевстве. Оно родилось, но мир не пришел — Янус начал жадно заглядываться на соседние земли. Отцу хватило войн. Он попросил короля об отставке, надеясь на спокойную старость в Пределах, подальше от бед Королевства и амбиций Януса. Но война все равно догнала отца, когда явилась Ледяная орда.

— Когда закончится эта война, будет уже не с кем воевать, — сжав руку Дарены, сказал Ваэлин.

— Я вижу нашу королеву так же, как и ты. Я встречала ее однажды много лет назад, когда отец привез меня в Королевство. Ты прав, она очень изменилась. Но я все еще вижу в ней то, что видел отец в тот день, когда она взялась показать нам королевские сады. Она была само очарование. Отец смеялся ее шуткам, благосклонно принимал ее лесть и тепло попрощался с ней. Но когда мы ушли, его улыбка поблекла, и он сказал: «А я-то думал, что самый амбициозный у нас Янус». Ваэлин, ее характер мог измениться, но ведь это никуда не делось. Когда королева покончит с войной, что дальше? Насытит ли Лирну завоеванная империя? Чего еще королева потребует от тебя?

В памяти Ваэлина всплыли слова из давнего сна: «Ты будешь убивать за свою Веру, короля и Королеву Пламени, когда придет ее пора встать над землей…» Может, и не все пророчества фальшивы.

— Я думаю, ей хватит мудрости не просить того, что я не смогу дать.

Утром их забрал Асторек, чтобы отвести на совет. Они долго шагали по лесу и наконец пришли к дереву настолько огромному, что оно сперва показалось иллюзией. Ствол, покрытый красно-бурой корой, у основания насчитывал тридцать шагов, а вверх уходил на две сотни футов. Крона терялась где-то вдали, над покровом леса.

— Трудно точно перевести имя этого дерева на ваш язык, — сказал Асторек. — Пожалуй, Волчье копье — самый близкий перевод. Это самое старое из известных нам деревьев. Даже деды наших дедов не помнили его молодым.

У основания дерева открывалась огромная, похожая на пещеру выемка, где стояли Волчьи люди и молча глядели на вошедшего гостя. Тот не представился, просто отошел к стене. Судя по тревоге и смятению на лицах, Ваэлина узнали.

Он стоял, они молчали. Он уже подумал, что совершил ошибку, не соблюл некий обязательный ритуал. Но подошел Мудрый Медведь и тихо шепнул:

— Они ждут твоих слов.

— Слов?

Мудрый Медведь устало улыбнулся, будто родитель, извиняющийся за невоспитанность отпрыска.

— Слова войны. Волчьи люди ожидают, что ты поведешь их.

Ваэлин окинул собравшихся взглядом, нашел Убийцу Китов.

Остальные тоже носили знаки власти: ожерелья из кости и камня, ножи с узорчатой рукоятью. Только влиятельные люди пожилого возраста имели время и власть на то, чтобы собирать украшения.

— Среди них нет шаманов, — сказал Ваэлин Астореку.

— Шаманам запрещена власть вождей, — ответил тот. — Слишком много власти отравляет душу. Это урок, который так и не усвоили Кошачьи люди.

— Сколько у них воинов?

Асторек быстро переговорил с советом. Шаману отвечали кратко, без раздумий.

— Мы не считаем по-вашему, — наконец сказал Асторек. — Но, думаю, четверть населения каждого острова сейчас в возрасте, пригодном для войны.

Значит, чуть больше двадцати тысяч. Да, не королевская армия. Зато есть копьястребы и волки.

— Вы уже видели воларцев этой весной?

— Разведчиков послали на юг с первой оттепелью, как обычно каждый год, — сказал Асторек. — Они вернутся, когда воларцы спустятся с гор на равнину. Воларцы приходят месяца через два, когда солнце поднимается выше.

Ваэлин вспомнил слова Безглазого: «Я терпелив, а тебе, я подозреваю, еще далеко идти».

— В этом году они придут раньше, и нам нельзя ждать, — сказал Ваэлин. — Вы должны собрать своих воинов, всех копьястребов и волков и идти со мной на юг.

Когда Асторек перевел, старейшины занервничали, но обсуждать не стали, лишь обменивались тревожными взглядами. Ваэлин подумал, что даже при впитанной с молоком матери вере трудно передать свою судьбу в чужие руки из-за нескольких мазков краски на стене.

Наконец заговорил древний старик с тонким срывающимся голосом, согбенный и опирающийся на посох, — но, судя по вниманию и тщательности перевода, старик вызывал у Асторека глубочайшее уважение.

— Далеко Идущий, старейший и мудрейший из Волчьего народа спрашивает, что может обещать Тень Ворона. Станут ли правдой слова народа Больших кораблей?

— Я ничего не могу сказать о ваших верованиях, — ответил Ваэлин. — Любой, кто призывает на войну, суля верную победу, — либо лгун, либо глупец. Я предлагаю возможность победить врага и сделать так, чтобы он никогда не приходил. И ничего больше.

Когда Асторек договорил, старик подошел ближе к Ваэлину, и на морщинистом лице отразились удивление и растерянность.

— Ребенком я все спрашивал старейшин, когда же придет Тень Ворона, — проговорил старец. — Я не унимался, все спрашивала спрашивал, потому что знал: Тень Ворона не приходил при моих родителях и дедах и за много Долгих ночей до них. Пока ты живешь, он не придет — так говорили мне мои родители, и я спокойно засыпал. Я знал, что приход Тени Ворона будет означать, что наступило время тяжких испытаний и невзгод для Волчьего народа, но я это время не застану.

Затем он долго рассматривал Ваэлина и наконец прохрипел:

— Как ты победишь нашего врага?

— Вашими воинами, шаманами, волками и ястребами. А еще сталью моих солдат и могучей силой тех, кто пришел со мной, мужеством ярких и сильных душ, — ответил Ваэлин и посмотрел на Одаренных, стоящих близ устья пещеры.

Далеко Идущий опустил голову, повернулся и устало побрел вглубь дерева. Перед тем как его скрыли тени, он заговорил — и от его слов старейшины охнули. Старца окликнули, закричали — но он не вернулся.

— Что он сказал? — спросил Ваэлин у Асторека, остолбенело глядящего вслед старцу.

— То, что хотел. Это его завещание, — проговорил молодой шаман таким тоном, что больше не захотелось спрашивать.

Он обвел взглядом оставшихся старейшин, что-то спросил — и те закивали в ответ, хотя некоторые и неохотно.

— Мы пойдем с тобой, — произнес Асторек.

Дарена сидела с закрытыми глазами в кольце костров и с каждой минутой все сильнее бледнела. Маркен, Лоркан и Кара усиленно подкладывали дрова и раздували пламя. Ваэлин сидел рядом, плотно обернув плащ из тюленьей шкуры вокруг хрупкой женщины, пока та не задрожала — значит, возвращалась в свое тело. Дарена обмякла, уткнулась головой в грудь Ваэлину, застонала. Он принялся растирать ей плечи.

— А я-то надеялась, что с опытом станет легче, — выдохнула Дарена.

Кара вручила ей чашку согретого соснового эля. Выпив, Дарена немного закашлялась — но и порозовела.

— Они еще не добрались до гор, — сказала она. — Но обязательно доберутся. Там огромная армия под началом семи генералов. Я видела, как они едут впереди. Их души так темны, будто они поглощают весь свет, и они все одинаковые. Я видела таких лишь один раз, тогда, на льду.

— Безглазый, — сказал Ваэлин.

Она кивнула.

Семь душ, все одинаковые. Союзник выслал ведьминого ублюдка с войском. Насколько же Союзник боится того, что мы ищем?

Волчий народ настоял, чтобы перед выходом целую неделю охотиться. Несмотря на оттепель, жизнь в северной тундре по-прежнему была скудной и сложной. Остающимся на берегу требовались припасы на время, когда воины уйдут на юг. Каждый шаман должен был вести группу добытчиков. Асторек пригласил Ваэлина и Кираль на охоту, но попросил оставить Шрама.

— Мы охотимся на лосей пешими. Они издалека услышат стук копыт, — объяснил шаман.

Группа из двадцати двух охотников с шаманом весь день шла на восток. Впереди рыскали волки, постоянно останавливались, задирали морды и принюхивались, затем бросались бежать, пропадали на час-другой, но всегда находились — сидели и ждали людей. Волки все время меняли направление, бежали то на юг, то на север.

— Насколько им можно отдалиться, прежде чем ты потеряешь связь с ними? — спросила Кираль и тем крепко озадачила шамана.

— Наша связь глубока и сильна, расстояния ничего не значат для нее. Пусть они на другой стороне мира — я все равно буду чувствовать их.

Он остановился и выпрямился. Волки встали тоже, присели, повернув морды на юго-восток. Затем все Волчьи люди попадали наземь, Ваэлин с Кираль опустились рядом с Астореком. Тот поднял руку, повернул ладонь, чтобы оценить направление и силу ветра, тряхнул головой — и волки, держась плотной группой, тут же рысцой потрусили на юг.

— Они пригонят их к нам, — шепнул Асторек.

Подползли охотники, расположились слева и справа от шамана, с копьями в руках. Редкая трава тундры почти не скрывала лежащих, но зато позволяла далеко видеть. Каждый охотник нес три копья с зазубренными железными наконечниками, со сложными узорами из насечек и царапин на древках. Похоже, у каждого копья была своя история.

— Ты когда-нибудь охотился на большого лося? — прилаживая стрелу, спросила Кираль.

Ваэлин покачал головой и взялся за лук. Стрелы Ваэлина предназначались для войны, а не для охоты, с узкими тонкими наконечниками для пробивания доспехов, потому Кираль дала ему три своих стрелы, зазубренные, как охотничьи копья, но изготовленные из несокрушимого черного стекла. Такими стрелами пользовались сеорда.

— Одной не хватит, — сказала Кираль. — Не бей в бока, целься только в шею.

Он услышал их раньше, чем увидел. Загрохотало, затряслась земля, вдали чуть слышно тявкали волки. Когда появился первый лось, показалось, что в тундре выросло дерево, качающееся под ветром, — а вскоре рядом поднялся целый лес. Ваэлин видел лосиные рога у сеорда и оценил размеры зверей по рисункам на стене пещеры, но вживую они поражали воображение. У первого самца рога были полных десять футов в размахе, а сам он — высотой с двух взрослых мужчин. Лось мчался на охотников, вздымая тучу пыли, отростки его рогов могли бы сравниться длиной с мечами.

Когда лоси приблизились на тридцать футов, охотники вскочили, и одно за другим полетели копья. Передний лось и еще пара рухнули наземь под треск ломающихся рогов, суматошно замахали ногами. Стадо свернуло на север, помчалось прочь от опасности, волки понеслись за ним. Раненый самец смог встать, фыркнул, качнул обломанными рогами и кинулся на ближайшего охотника. Кираль всадила стрелу зверю в шею, Ваэлин — еще две, но лось даже не замедлился, бежал, скреб по земле опущенными рогами. Охотнику едва ли требовалась помощь. В последний момент он бросился вперед и прыгнул через голову зверя, перевернулся в воздухе, оттолкнулся ладонями от лосиной шеи и сделал сальто, достойное лучшего акробата.

Брызгая кровью, лось фыркнул, развернулся, отчаянно заревел — и Кираль добила его, всадила стрелу в глаз. Такой выстрел вряд ли удался бы и самой Риве. Охотники побежали приканчивать добычу, заблестели длинные ножи, люди проворно и профессионально потрошили туши, обрезали мясо. Ваэлин подошел к Астореку. В сотне шагов волки сгрудились вокруг другой туши. Обычное спокойствие испарилось, они ссорились, рычали друг на друга, вымазались в крови и телесной жиже от хвоста до носа.

— Это их награда, — сказал Асторек. — Не стоит привязывать их слишком сильно. Иногда им лучше вспомнить свою природу.

Вдалеке над удирающим лосиным стадом поднималось облако пыли.

— Вы не перебили всех, — заметил Ваэлин.

— Если бы перебили, их не осталось бы на следующий год.

— Когда мы придем к воларцам, будет не охота, но война. Бежать мы не позволим никому. Нельзя, чтобы они остались на следующий год.

— Вы думаете, мне претит убийство бывших соотечественников? — осведомился Асторек. — Я уже не раз занимался этим.

— Теперь будет по-другому. Теперь их ведет нечто куда хуже амбициозного недалекого генерала.

Подошла вытирающая стрелы Кираль и с опаской глянула на шамана.

— Лорд Ваэлин говорит правду, — сказала она. — Он чувствует ваше сострадание. Но оно погубит вас, когда мы повстречаем ручного пса Союзника.

— Союзника? — в недоумении тряхнув головой, спросил Асторек.

— И он живет там, за Порогом? В месте за смертью?

Ваэлин не сразу нашелся с ответом. Трудно объяснить само понятие места за Порогом тому, кто вырос в безверии. И, в отличие от людей, принявших Асторека, он не испытывал благоговейных чувств к зеленому огню, все еще поблескивающему в ночном небе над северным горизонтом, считал его попросту загадочным природным явлением. Мало ли их в мире?

Они выступили накануне. Воины Волчьего народа прощались с семьями и без особых церемоний уходили на юг. Однако были и те, кто не отправлялся в поход и не оставался в селении. На берегу собралась группа пожилых мужчин и женщин, каждый со своим каноэ и небольшим запасом провизии. Среди них Ваэлин заметил Далеко Идущего. Его обступили люди помоложе, наверное дети или внуки. Старый вождь раздавал им подарки: копье, ожерелье, нож. Подарки принимались молча, очень уважительно. Младшие даже зашмыгали носами, когда старик сел в каноэ, оттолкнулся и, не оглядываясь, погреб на север. «Его завещание», — вспомнил Ваэлин.

Асторек с Ваэлином, ведущим в поводу Шрама, шли во главе армии. Шаман выслал волков вперед, на разведку.

— Я понимаю, что в это трудно поверить, — сказал Ваэлин. — Но я был там и слышал его голос. Я очень хотел бы думать о нем как о галлюцинации, плоде воображения и тени из старых легенд. Но он живет и жаждет уничтожить нас.

— Я думал, что посетить ваше место за Порогом можно, лишь умерев.

— Да, это так, — подтвердил Ваэлин и отвернулся, посмотрел на горизонт.

Разговор о произошедшем в Алльторе был нелегок, в особенности потому, что Ваэлин сам не понимал почти ничего из случившегося.

— Тогда почему вы здесь?

Ваэлин посмотрел на Дарену, болтающую с Карой и хохочущую, на их боевых котов, катающихся в потешной драке.

— Мне всегда очень везло с друзьями.

Через неделю они подошли к горам, гряде крутобоких хребтов и пиков, простирающихся далеко на юг. В долинах рос хороший сосновый лес, но сами горы были в основном оголенными гранитными глыбами, бледно-голубыми в туманной дымке. На востоке под плотным темным облаком виднелись оранжевые сполохи.

— Огненные горы, — сообщил Асторек. — Туда не ходят даже местные горцы.

— Ваш народ торгует с ними? — спросил Ваэлин. — Разговаривает на их языке?

— Их наречие родственно воларскому, хотя нетренированному уху трудно воспринять его. Мы не торгуем. Они постоянно враждуют между собой и с воларцами, когда те являются выполнить квоту на рабов, и редко выходят в тундру.

Асторек посмотрел на стаю копьястребов, постоянно кружащую над головой. От нее отделилась группа птиц и полетела к горам.

— Моя мать предупредит нас о любом, вышедшем поприветствовать нас.

Но у подножий никто не ждал, и впереди не было видно никаких преград.

— Мой народ сделал бы то же самое, — заверил Альтурк, напряженно осматривающий молчаливые горы. — Позволил бы вступить, спокойно идти и почувствовать себя в безопасности, а потом атаковал бы в ночи.

— За нами никто не наблюдает, — уверенно произнесла Кираль и сурово сказала Ваэлину: — Но кто-то идет к нам. Песнь ясно говорит: мы должны ждать.

Войско расположилось на нескольких холмах с хорошим обзором вокруг, волчьи стаи устроились по краям лагерей, а ястребы наблюдали сверху. Горы по-прежнему молчали. В темноте зарево на востоке засветилось сильнее и стали видны молнии, бившие в облаке дыма.

— Так вот рука Нишака простирается над миром, — глядя на далекий отблеск огня на востоке, к общему удивлению, произнес Альтурк.

Вечерами у костра он крайне редко что-либо говорил. А теперь он бросил привычку есть и спать отдельно от сентаров и снова выбрил голову. Некоторые сентары еще откровенно презирали его, но кое-кто стал поглядывать на вождя с уважением.

Сейчас уже никто не держался порознь. Гвардейцы сидели рядом с лонаками, те не чурались Одаренных, а их коты хватали обрезки мяса, брошенные воинами.

«Лед был кузней, где их сковало в единое новое целое», — подумал Ваэлин и вспомнил давние дни, когда наблюдал за работой мастера Джестина у наковальни, за тем, как три полосы стали превращаются в меч под неустанными ударами молота.

— Ты и в самом деле слышал его голос? — спросила Дарена.

Альтурк потупился. Но в его взгляде не было злости — лишь сожаление и скорбь.

— Да, я слышал звук, который мог исходить только из уст бога.

— Ты о Пещере Туманов? — спросила Кираль. — Малесса говорила мне, что, кроме нее, только ты видел пещеру.

— Малесса привела меня к ней. Хотя нож и дубинка сделали меня талессой Серых Соколов, мужем шести жен и отцом отличного сына, я все еще был молод и мечтал о величии. Я думал, что отыщу его в Пещере Туманов, где, по слухам, еще слышно эхо голоса богов. Потому я пошел к Горе и попросил совета у Малессы. Меня не допустили к ней, поскольку я мужчина и потому недостоин, но она дала мне проводника и напутствие, которое я сперва посчитал благословением, а после понял, что это было предупреждение: «От богов слышат только правду».

Альтурк умолк и посмотрел на Кираль с легкой ухмылкой.

— Проводник оказался угрюмой бабой, заговаривавшей лишь для того, чтобы оскорбить меня. Она звала меня дураком, хвастуном, сыном матери, раздвинувшей ноги перед обезьяной. Если бы дрянная баба не была Служительницей Горы, я бы тут же скинул ее с самого высокого обрыва — и она понимала это.

— Ага, ты бы попытался, — процедила Кираль.

— Твоя мать по крови была самой злоязыкой из всех, кого я знал, — отпарировал Альтурк. — Я уж разбираюсь, я женился на шести худших суках во всех горах.

— И хотел мою мать сделать седьмой. Только вот она оказалась для того слишком умной.

— А-а, — протянул Альтурк и махнул рукой. — Так или иначе, она провела меня к неприметной горе и неприметной дырке в ее боку. «Ты там умрешь, отродье обезьяны», — заявила твоя мать и ушла, не сказав больше ни слова. Я чувствовал тепло из пещеры и знал, что там меня ожидает самое трудное испытание в моей жизни. Но я так хотел услышать голос Нишака, ведь он обязательно поведал бы мне великие истины! Сперва вокруг была темнота, рассеиваемая только моим факелом. Иногда стены пещеры раздвигались, оставляя меня на узком гребне, по бокам чувствовалась пустота, может, глубокая пропасть. Затем я пришел к мосту, узкой скальной арке над огромной расселиной. Посередине на нее падал занавесом водопад. На другой стороне виднелась лишь тьма. Я подумал, что понял суть: если я пойду, водопад погасит мой факел, и я заблужусь, не отыщу дорогу назад. Боги мудры в устройстве испытаний, избирают лишь достойных их голоса, ибо трус мог бы повернуть назад.

Альтурк тихонько рассмеялся.

— А вперед пошел бы лишь глупец — такой, как я. Мост был скользким, ледяная вода погасила мой факел, и я остался в кромешной тьме. Тогда я лег на брюхо и пополз — и нащупывал путь, пока мост не превратился в широкий каменный пол и впереди очень слабо не забрезжил манящий свет. Я пошел к нему и попал в большую пещеру со стенами, испускавшими зеленое сияние. В центре я увидел бассейн с бурлящей водой. Над ней висела туманная дымка. В ноздри ударила вонь, и меня чуть не стошнило, но я сдержался, и, когда подошел к бассейну, насколько позволял исходивший от него жар, вонь исчезла. А потом я услышал низкий мощный звук со всех сторон, будто сами стены, дрожа, испускали его. Он усиливался, яснел. Мне показалось, что еще немного и моя голова взорвется. Тогда я понял, что я — глупец, букашка, ползающая у ног гиганта. Ну что такой голос может сказать пылинке? Но он сказал… «Ты знаешь, кто говорит с тобой?» — спросил он, и я, стараясь перебороть страх, кое-как выдавил его имя. «Да, это я, давший человечеству огонь, спасший вас из тьмы, подаривший тепло на целую вечность. Я самый щедрый из богов — но вы всегда желаете большего». Я хотел убежать, но меня подвели ноги, я упал и закопошился на полу пещеры, будто насекомое, ничтожная тварь. Я умолял бога, как захваченный мерим-гер перед ножом воздаяния, кричал, выл и обделался со страху. Но Нишаку неведомы гнев и жалость, он щедр, но его дары могут не только питать и согревать, но и жечь, ибо истина — пламя, обжигающее самую душу. «Талесса Серых Соколов, я знаю, зачем ты пришел, — сказал он. — Твой разум так легко прочесть. Сплошь гнев и амбиции, а еще, ха, ребенок. Ты воображаешь его великое будущее, веришь, что он поведет лонаков против мерим-гер. Ну так посмотри внимательней, и увидишь». И я увидел сквозь туман памяти жестокость мальчика ко всем, кто окружал его, увидел, как я застал его с задушенным щенком, вспомнил упавшего и разбившегося насмерть старшего мальчика, отправившегося лазать по скалам вместе с моим сыном. Я позволил себе обмануться его ложью о том, что тот мальчик выбрал плохой упор для руки, сорвался и сломал шею. Но теперь я увидел правду.

Альтурк сгорбился, и на его обветренном лице была такая боль, что даже Кираль поморщилась и отвернулась.

— Вместо того чтобы с благодарностью принять истину, я рассвирепел, нашел силы встать и проклинал Нишака, кричал, что моему сыну суждено величие, он сбросит мерим-гер в море. А Нишак рассмеялся. Затем он сказал мне: «Подумай о моих словах, когда будешь убивать его. А теперь иди». Все стихло, лишь бурлила вода. Я подождал еще немного. Я кричал, призывал Нишака вернуться и забрать свою ложь, но бог решил не тратить слова на неблагодарное насекомое. Я отыскал проход, ведущий наружу, узкий и извилистый, но освещенный тем же зеленым сиянием. После несчетных часов, проведенных в пещере, я выбрался наверх, в мир, показавшийся мне очень холодным.

Альтурк умолк и устало посмотрел на восток — сгорбившийся, стареющий человек, которому осталось уже недолго. Затем, не глядя на сидящих у костра, он спросил — но было ясно, кому направлен вопрос.

— Тварь, от которой тебя освободила Малесса, — она сама отыскала его, или он пришел к ней?

— Сентары возродились еще до того, как меня взяло это… эта тварь, — проговорила Кираль. — Одним из тех, кто возродил сентаров, был твой сын. Он нашел таких же, как он, жадных до крови и ищущих оправдание жестокости. Он ненавидел Малессу за свое бесчестье, говорил, что убил бы величайшего из мерим-гер, если бы не ее слабость, ибо она слаба, а многие века подточили ее душу и тело. Но тогда сентаров было мало. Соединенные общим безумием, они не могли поступать разумно. Чтобы исполнить свою миссию, они нуждались в вожде — и отыскали его во мне.

Она скривилась и виновато произнесла:

— Талесса, со мной или без меня, тебе все равно пришлось бы убить его. От богов слышат только правду.

Ваэлина разбудил волк, огромный самец с вонючей пастью, нагло лизнувший его в лицо. Зверь отпрянул, когда Ваэлин выпростал руку с кинжалом, склонил голову, с любопытством посмотрел и нетерпеливо рыкнул.

— Что такое? — простонала Дарена и высунула голову из мехов: бледная, с заспанными блеклыми глазами.

— Думаю, кое-кто наконец пришел поприветствовать нас, — потянувшись за сапогами, ответил Ваэлин.

Асторек, Кираль и Мудрый Медведь ожидали у подножия южного склона, впереди рассыпались волки, над головой кружила стая ястребов.

— Сколько? — подойдя к Кираль, спросил Ваэлин.

— Всего один.

Ваэлин присмотрелся и различил вдалеке человека в плаще с надвинутым капюшоном, приближавшегося спокойно и уверенно, несмотря на то что спустившиеся ниже копьястребы вились буквально вокруг его головы. Человек остановился перед волками, и Ваэлин пошел навстречу. Пришелец был среднего роста, широкоплечий, но не слишком мускулистый. Он откинул капюшон. Исхудавшее лицо с резкими чертами и мудрый, спокойный взгляд человека, чьи познания и опыт невозможно и вообразить.

— А, я так и думал, что это будешь ты, — сказал Эрлин.