ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Френтис
Пронизывающий осенний ветер гулял над останками Урлиша, поднимал крутящиеся колонны пепла. От них щипало в глазах и свербело в горле. Пепелище расстилалось по обе стороны дороги, грязное серое одеяло укрывало землю. Там и сям его разрывали черные зубья — обугленные пни некогда могучих деревьев.
— Я думал, хоть какие-то остатки выживут, — сказал Эрмунд, сплюнул и снова повязал шарф на лицо.
— Дарнел постарался на славу, — заметил Бендерс. — Пересекать все это крайне неприятно.
— Мы можем обойти по побережью, — предложил Арендиль.
— Прибрежная дорога узкая, — возразил Соллис. — Слишком много бутылочных горлышек. Аль-Гестиан наверняка знает их все.
— А если мы пойдем здесь, о нашем приближении возвестит огромное облако пыли и пепла. Не говоря уже о том, сколько этой дряни осядет в наших легких, — сказал Бендерс.
— Да, на западе местность более открытая, — согласился Соллис. — Но добавляет неделю пути.
Френтис едва подавил стон при мысли о новых бесконечных ночах, заполненных жуткими снами. Варинсхолд превратился в фокус, самое средоточие желания и растущей надежды на то, что, каким бы ни был исход нападения, по крайней мере, битва освободит его от ночного ужаса.
— Что поделать, — сказал барон, развернул коня и обратился к Эрмунду: — Сообщи всем: мы поворачиваем на запад и идем, пока не закончится пепел.
— Он снова был здесь, — доложила Иллиан за завтраком и улыбнулась Тридцать Четвертому, подавшему миску своей фирменной овсянки с медом.
— Кто? — спросил Арендиль.
— Волк. Я вижу его уже неделю. Каждый день.
— Кинь в него камнем, — посоветовала Давока. — Волки убегают от камней.
— Этот не убежит. Он такой большой, что даже и не почувствует. К тому же он меня не пугает. Не бросается, не рычит — ничего. Сидит и смотрит.
Френтис заметил тревогу во взгляде Давоки.
— Сегодня я пойду с тобой, — объявила она. — Проверим, захочет ли он глазеть на меня.
Иллиан скривилась и с трудом, но точно произнесла лонакскую пословицу: «Балованный щенок охотиться не станет». Давока рассмеялась и занялась своей кашей, хотя тревожиться не перестала.
— Я тоже пойду, — сказал Френтис, обрадовавшись поводу отвлечься от неумолимого кошмара прошлой ночи.
Сон пришел странней обычного: запутанная сумятица образов, почти все — насилие и жестокость, боль и горе. Но попадалось и другое.
Женщина плакала, лежа на кровати и глядя на дверь своей спальни. Женщина хохотала и душила другую женщину под пустынным небом. Женщина смеялась от радости, ощущая, как внутри нее движется его, Френтиса, мужская плоть. Сердце женщины полнилось чувствами, которые она считала давно умершими.
Френтис проснулся мокрым от пота, измученным, издерганным и понял: он видит не ее бодрствование, а сны. А что же видит она в своих снах?
Они ехали на запад до полудня и видели вокруг лишь пустые поля да временами — группки брошенных овец и коров, почти сплошь старых и больных. Молодняк, скорее всего, отогнали в Варинсхолд. Еще миля, и показалась пустая ферма без крыши, с почернелыми от огня стенами, без признаков жизни.
— Зачем они столько убивают и уничтожают? — спросила Иллиан. — Они ловят рабов. Это скверно, но, по крайней мере, понятно. Но зачем при этом все разрушать? Не понимаю.
— Они считают, что очищают землю, чтобы их люди могли начать все заново тут, построить на пустом месте новую провинцию империи, — объяснил Френтис.
Спустя полчаса Иллиан остановилась, повернулась к Давоке, указала на ближайший холм и улыбнулась во весь рот.
— Вон там. Разве он не прекрасен?
Френтис быстро нашел того, на кого она указывала: темный силуэт на фоне неба, выше любого из волков, каких видел Френтис. Люди подъехали ближе, волк безучастно глядел на них. Давока уложила копье на плечо — изготовилась к броску. Всадники остановились в тридцати ярдах от зверя. Френтис уже видел его глаза — внимательные, умные. Ветер ерошил волчью шкуру. Иллиан целиком и полностью права: зверь прекрасен.
Вдруг волк поднялся, быстро пробежал сотню ярдов на север, снова сел и посмотрел на людей. Те переглянулись.
— Раньше он такого не делал, — заметила Иллиан.
Давока помрачнела, пробормотала что-то злое на своем языке, но опустила копье. Френтис посмотрел на волка. Зверь теперь глядел только на него. Френтис пришпорил коня, волк снялся и снова затрусил на север. После секундного промедления Давока с Иллиан поскакали следом.
Спустя полмили волк побежал. Его бег — длинные легкие прыжки — казался неспешным, но земля летела под лапами с удивительной быстротой. Френтис несколько раз терял его из виду, пока скакали следом через низкие холмы, заросшие буйной травой. Наконец волк уселся на холме повыше, и Френтис придержал поводья. В ноздри ударил знакомый запах. Френтис глянул на Давоку, та спешилась, за ней и он. Оба вручили поводья своих коней Иллиан. Та немедленно надулась, но Френтис кивнул в сторону холма и приложил палец к губам.
Френтис и Давока взошли на холм, пригнувшись, а у вершины продвигались ползком. Волк лежал всего в нескольких футах от Френтиса и все так же равнодушно рассматривал его.
— Какой же он невероятный дурак, — глядя на открывшееся зрелище, пробормотал Френтис.
Лагерь был разбит на незащищенном месте, тылы его прикрывала речушка, вокруг ходили патрули, но не удалялись от палаток. Сильно пахло лошадьми и дымом. Светились десятки костров. Их серый дым заслонял флаг посреди лагеря: орел на красной шахматной доске.
«Самое большее — полтысячи бойцов, — осматривая лагерь, подумал Френтис. — И это при том, что армия Бендерса стоит, незамеченная, между ним и Варинсхолдом».
— Возьми Иллиан, езжай и скажи Бендерсу, что я зову их к отрогу Лиркана, — велел он Давоке. — Мастер Соллис знает дорогу.
— Пусть едет она, — сказала Давока. — Тебе не следует оставаться одному.
Он усмехнулся и кивнул на волка:
— А я и не один. Езжайте побыстрее.
Френтис выждал добрый час после отъезда женщин: наблюдал за лагерем, за тем, как приезжала и уезжала разведка, небольшие группы людей с собаками. Они докладывали, затем снова скакали прочь, уже в другом направлении. Но большей частью разведчики уходили на север и запад.
«Он считает, что мы направились в Нильсаэль, — решил Френтис. — Ему и в голову прийти не может, что мы двинемся в Ренфаэль, его собственную землю, где люди, как он думает, отчаянно верны ему. Интересно, Дарнел и в самом деле настолько непроходимый глупец или попросту обезумел?»
Очередной патруль направился в сторону Френтиса — пара всадников и свора собак. Когда они пошли вверх по склону, волк поднялся. Всадники тут же осадили коней, гончие заметались под ногами, скуля от страха. Хозяева хлестали собак плетками, угрожали и сквернословили.
И тут волк завыл.
Колоссальный звук обрушился на Френтиса, он уткнулся лицом в землю, зажмурился, закрыл уши руками, а вой катился над полями и лесами. Его мощь будто резала шкуру ржавой пилой. Ни разу за долгие годы рабства Френтис не ощущал себя настолько крохотным и беспомощным.
Когда вой затих, Френтис увидел зеленые волчьи глаза. Казалось, они лезут в самую душу. Волк знал Френтиса, проник в каждый его секрет, каждую запрятанную тяжесть на совести. Шершавый волчий язык коснулся лба, продрал кожу будто наждаком, Френтис охнул. Но с ощущением пришло ясное понимание — нет, скорее послание, ярко засиявшее в рассудке: «Ты должен простить себя».
У Френтиса вырвался невольный смешок. Волк отпрянул, заморгал, потрусил прочь. Френтис посмотрел ему вслед. Зверь помчался серебряной стрелой в высокой траве и скрылся в мгновение ока.
Френтиса привело в себя ржание испуганной лошади. Он обернулся. Всадники в изумлении глядели на него. Их собаки, тявкая и скуля, умчались в лагерь. Френтис выбрал всадника справа, вытянул метательный нож, швырнул и попал в глотку. Хрипя и брызжа кровью изо рта, всадник упал с лошади. Его ошалевший напарник смотрел то на труп, то на Френтиса, дергал руками, стискивающими поводья, но к мечу не потянулся.
— У тебя важное задание. Передай привет от Красного брата лорду Дарнелу, — велел перепуганному солдату Френтис.
Он сел на коня, заехал на гребень и понаблюдал за тем, как солдат мчится в лагерь. Несколько секунд — и лагерь будто взорвался. Рыцари спешно напяливали доспехи, бежали к коням, шатры падали, оруженосцы собирали вещи. Наконец из густого облака пыли выехал одинокий рыцарь. Послеполуденное солнце сияло на его голубых доспехах. Френтис дружески помахал рукой и задержался ровно настолько, чтобы Дарнел его заметил, а затем галопом погнал на восток.
Френтис петлял, чтобы выиграть время для людей Бендерса. Он скакал на восток, останавливался, наблюдал за погоней, затем сворачивал на юг. Дарнел неуклонно приближался, но у его рыцарей была слишком тяжелая броня, и они не могли догнать легкого всадника. Всякий раз, останавливаясь, Френтис махал преследователям рукой, а в последний раз выждал столько, чтобы Дарнел смог увидеть издевательский поклон.
На отрог Лиркана, узкий высокий мыс, будто заросший травой большой палец, вторгающийся в широкую гладь Брайнвоша, Френтис прибыл через два часа погони. У отрога река была мелкой: можно перейти вброд даже в это время года. К северу от реки лежала равнина, на юге, шагах в трехстах от воды, высилась скалистая гора, закрывающая восточный берег. Френтис осмотрелся, но не обнаружил людей барона. Тогда он развернул коня, погладил его по боку, чтобы успокоить. Послание волка еще пело в груди Френтиса, его новорожденный дух танцевал, на губах играла насмешливая улыбка.
Полтысячи рыцарей Дарнела с грохотом мчались к отрогу. «Милорд, давайте, еще чуть ближе», — мысленно заклинал Дарнела Френтис. Но его настроение немного испортилось при виде того, как Дарнел поднял руку и рыцари остановились в двухстах шагах от цели. Френтис вытащил свой меч и направил на Дарнела — ясный и недвусмысленный вызов.
«Милорд, будьте же верны себе, — мысленно умолял его Френтис. — Ну, будьте же дураком!»
Дарнел выхватил меч, его конь встал на дыбы, какой-то рыцарь подъехал к лорду, наверное, уговаривал не делать глупостей, но Дарнел лишь яростно отмахнулся — мол, иди прочь! — и рванул коня в галоп. Френтис приготовился поскакать навстречу, но услышал новый звук: пронзительное вытье труб на востоке, слишком высокое для Бендерса, а Шестой отряд не трубил в трубы. Френтис оглянулся через плечо, и улыбка сползла с его губ.
Два батальона воларской кавалерии форсировали брод через Брайнвош.
Чертов Аль-Гестиан!
И с юга донеслись топот, звуки труб и плеск воды под копытами множества коней. Бендерс повел своих вокруг скалистого холма, прямо на отряд Дарнела. А на холме Френтис заметил своих братьев с натянутыми луками. Лорд фьефа остановился, его рыцари пришли в замешательство, ряды всадников расстроились. Френтис глянул напоследок на воларскую кавалерию, уже ступившую в воду, но вынужденную перейти на шаг, посмотрел на Дарнела, направил на него меч и пришпорил коня.
Темные полоски стрел летели в рыцарей, кони вставали на дыбы, падали. Рыцарь из свиты ухватил поводья коня Дарнела, потянул его к воларцам, но тут же свалился замертво. Дарнел рубанул мечом по шее рыцаря, развернулся и встретил атаку лицом к лицу.
Кони столкнулись с такой силой, что захрустели кости. Меч Френтиса отскочил от стремительно несущегося клинка Дарнела, кони отпрянули друг от друга, конь Френтиса зашатался, хрипя, выбрызгивая пену и кровь, и упал на колени. Френтис соскочил, присел, а Дарнел низко нагнулся и замахнулся, чтобы снести врагу голову. Френтис позволил мечу просвистеть мимо, ухватил бронированное предплечье Дарнела, подцепил и выдернул лорда из седла. Тот грохнулся с жестяным лязгом, но тут же оправился, кинулся, ударил шлемом в бок Френтиса, сшиб наземь, занес меч двумя руками. Френтис видел глаза за забралом, налитые лютой безумной ненавистью.
Он откатился. Меч вспорол землю. Френтис вскочил и ударил, целясь в забрало. Лорд уклонился, описал мечом широкую дугу. Парируя удар, Френтис застонал от натуги. Сталь лорда глубоко впилась в орденский клинок. Френтис поймал руку Дарнела прежде, чем тот успел вернуть клинок после удара, ступил ближе и ткнул снизу в забрало. Дарнел отдернул голову, кончик меча выскочил из забрала окровавленным. Лорд фьефа заревел от ярости и боли.
Френтис развернулся, полоснул по ногам, не смог пробить доспехи, но свалил лорда наземь. Дарнел завыл, рубанул снова, но Френтис блокировал удар и пнул держащую меч руку. Меч вылетел из нее. Затем Френтис ударил эфесом в забрало, ступил ногой на шею, посмотрел лорду в глаза и улыбнулся, завидев страх.
— Брат!!! — закричали рядом.
Арендиль несся к Френтису, указывая мечом на что-то за спиной. Френтис не тратил времени, чтобы оглянуться, сразу нырнул влево, и меч воларского всадника лишь оцарапал щеку. Воларец развернул коня, замахнулся — и свалился из седла, пробитый мечом Арендиля. Френтис увидел четырех мчащихся галопом воларцев. Грохотали копыта. Он бросился наземь, его обдало жаркое дыхание. Конь перепрыгнул его. Мастер Ренсиаль точно и сильно ударил снизу вверх и пробил воларский панцирь. Ренсиаль нырнул под широкий замах воларца справа, ответил обратным ударом, и кавалерист выгнулся, когда клинок рассек хребет.
Оставшаяся пара развернулась к Френтису: бок к боку, мечи вытянуты, — но тут с холма обрушился ливень стрел, и кони рухнули наземь вместе с всадниками.
Френтис обернулся, всмотрелся в хаос боя, пытаясь отыскать Дарнела. Рыцари Бендерса сокрушили порядки лорда фьефа, но теперь дрались уже с кавалерией воларцев. Френтис уловил справа проблеск синевы: сгорбленный рыцарь на лошади, которую уводили под уздцы два оруженосца. Затрубили рога, всадники ударили напоследок, развернулись, кто смог, и поскакали к реке.
Френтис заметил в дюжине футов от себя лошадь без всадника, прыгнул в седло, поскакал в сторону Дарнела, рубя по пути оказавшихся поблизости воларцев. Френтис увидел, как мастер Ренсиаль прирезал спешенного воларца, и крикнул, чтобы привлечь внимание. Ренсиаль тут же посмотрел на брата: как всегда во время битвы, спокойный, сосредоточенный, в глазах — ни капли безумия. Френтис указал на человека в синих доспехах, уже подобравшегося к реке. Мастер пришпорил коня.
Дарнел уже ехал по воде, когда Френтис с Ренсиалем нагнали эскорт. Оба оруженосца повернулись у кромки воды, чтобы встретить атаку, и управляли лошадьми с неестественной точностью. Френтис заметил двойные мечи за спинами и крякнул от досады.
Куритаи.
Ренсиаль попытался обогнуть их, свесился, чтобы уйти от удара, но раб-солдат перепрыгнул со своего коня на коня мастера, ударил вниз обоими мечами. Мастер выдернул ногу из стремени, схватился за шею лошади, развернулся и ударил раба обеими ногами в грудь. Тот слетел в воду, а мастер вернулся в седло.
Френтис попытался разделаться со вторым куритаем метательным ножом, поравнялся с рабом и швырнул железо точно в глаз. Но раб, похоже, не заметил раны, рубанул Френтиса на скаку, промазал на считаные дюймы, развернул коня и тут свалился замертво — копье Давоки прошило его насквозь и вылезло из груди. Давока выдернула оружие и помчалась вслед за Френтисом.
Дарнел впереди бешено нахлестывал коня. Тот вскарабкался на восточный берег, поскакал прочь, и эскорт воларцев тут же сомкнулся. Ренсиаль атаковал их, его меч замелькал, вокруг валились люди, Ренсиаль вырвался из кольца, пришпорил скакуна — но в шею тому врезался воларский меч. Второй воларец кинулся к мастеру, чтобы ударить в спину, но конь Френтиса столкнулся с вражеским, а орденский клинок пронзил голову всадника.
Давока выла от отчаяния и дралась с воларцами, крутила копьем, брызгала кровью с острия. Когда врагов осталось двое, те попытались развернуться и броситься наутек, вслед за удачливыми собратьями, — но пали от стрел в спину. Френтис оглянулся: Соллис и Иверн бежали через реку с луками в руках. На западном берегу уже все стихло, рыцари и свободные бродили среди изувеченных тел.
Лошади удиравших вместе с Дарнелом подняли облако пыли. Увы, теперь лорда не догнать. Давока пробормотала проклятие на лонакском и воткнула копье в землю. Ренсиаль опустился на колени у своего коня, погладил его шею ладонью, тихо зашептал на ухо умирающему зверю.
— Брат, это было безрассудно, — с укором произнес мрачный Соллис и помрачнел еще сильней, когда Френтис сочно, со вкусом захохотал.
А когда отсмеялся, то подтвердил:
— Да, брат. Крайне безрассудно.
Но затем глянул на Ренсиаля и помрачнел, как и Соллис.
— Ты прав. Мои извинения, — угрюмо добавил Френтис.
— Да он был у нас в руках! — в сердцах воскликнул Эрмунд и вогнал ножны в землю. — Я в свалке был всего в двух ярдах от Дарнела! Мы окружили его, а он ушел живым и смеется над нами. Я слышу смех даже отсюда!
— Его рыцари или мертвы, или захвачены в плен, он убежал в Варинсхолд, как побитый пес, — возразил Бендерс. — Вряд ли он смеется.
— И теперь он точно знает, где мы и насколько сильны, — заметил Соллис.
— У него уже нет сил, чтобы использовать знание, — отпарировал барон.
Победители устроились на скалистом пригорке, венчавшем отрог. Внизу бродили солдаты Френтиса, обыскивали павших, забирали оружие и ценности. У берега сидела под охраной кучка рыцарей Дарнела. Без доспехов они казались на удивление жалкими. Просто усталые побежденные люди, перепуганные зрелищем быстрой смерти всех воларцев, попытавшихся сдаться.
— Брат, почему эти драные сукины сыны еще живы? — спросил получасом раньше Дергач у Френтиса прямо перед захваченными рыцарями. — Они ж предатели Королевства!
— Они сдались согласно обычаю, — не без сожаления объяснил Эрмунд. — Их судьбу решит барон.
— Тогда лучше держите их на марше подальше от нас, — угрюмо посоветовал Дергач и затопал прочь, мародерствовать.
Бендерс уже достаточно выудил из пленных, чтобы понять всю глубину безумия Дарнела.
— Перестраивает дворец, представляет себя королем, — качая головой, проговорил барон. — Может, воларцы зачаровали его Тьмой и лишили рассудка?
— Отец, безумие всегда сидело в нем, — спокойно сказала госпожа Алис. — Я хорошо его помню. В юности я принимала его за страсть, даже любовь. Может, это она и была, но только к себе самому. Пока был жив его отец, Дарнел подчинялся его воле. Когда отец умер, безумие вырвалось на свободу.
— Остается лишь надеяться, что оно заглушит голос Аль-Гестиана, — сказал барон. — Взять Варинсхолд наскоком теперь не удастся. Дарнелу придется отсиживаться за стенами, пока его друзья не закончат дело в Кумбраэле.
— Милорд, я по-прежнему хотел бы попробовать стоки. Если придется — в одиночку, — предложил Френтис.
Многие из собравшихся странно посмотрели на него, Соллис — в особенности сурово. Френтис знал, что его обновленная душа так и лучилась, сияла, и не видел смысла прятать драгоценный дар волка.
«Ты должен простить себя».
— Брат, я… э-э, приму это во внимание. — Бендерс сдержанно улыбнулся.
Френтис подумал, что такие улыбки обычно адресуют сумасшедшим.
— Мы всего в нескольких милях от нильсаэльской границы, — сообщил лорд Фурель. — Разумнее всего будет отдохнуть здесь и дождаться вестей от моих гонцов. Возможно, подкрепления идут к нам прямо сейчас. Самое малое, дождемся новостей из Пределов.
Бендерс вопросительно глянул на Соллиса.
— Я пошлю своих братьев во все стороны, — пообещал командор. — Если в радиусе пятидесяти миль есть что-то, стоящее внимания, — мы услышим об этом в течение двух дней.
— Хорошо, мы встанем здесь лагерем, — согласился барон. — Брат Френтис, вы под началом своего брата, а не под моим, но, полагаю, мы оба считаем, что с вашим визитом в Варинсхолд следует подождать.
— Как будет угодно вашей милости, — пожав плечами, согласился Френтис, вежливо улыбнулся и поклонился.
Он продолжал улыбаться по пути к своей палатке. Теперь тревога, которую он ощущал при виде постели, рассеялась без следа.
«Интересно, каково оно — спать без снов?» — стягивая сапоги и ложась на спину, подумал он.
Она с холодной отстраненностью наблюдала, как рабы сражались в яме, оценивала скорость и проворство. От стен вокруг, от грубой каменной крыши отражалось эхо лязга и звона. Новые ямы, вырубленные глубоко под улицами Волара, для ее новых детей, которых пришлось вынашивать так долго.
— Любимый, тебе они нравятся? — спросила она, зная, что он тоже наблюдает. — Мы столь многому научились от тебя.
Она жаждет пробудить его интерес, услышать хоть слово через пропасть, разделяющую их.
Люди в ямах самозабвенно дерутся и молча умирают. Но их лица не похожи на лица куритаев, пустые, лишенные эмоций. Эти люди кривятся от боли и рычат от ярости, угрюмо радуются кровавой победе. Их там по меньшей мере сотня. Они движутся с грацией прирожденных бойцов.
«Если слишком затянуть ошейник псу, он задохнется, — думает она. — Сколько ни бей его, он останется псом. Но, любимый, посмотри на них. Они не псы, а львы».
Она поворачивается, идет по проходу к узкой двери. В спину летит шум боя, женщина шагает в темноте. Коридор знакомый, в свете нет нужды. В конце — широкий зал с высоким потолком, по стенам — ряды галерей, усеянных выходами из камер. Выходы забраны железными прутьями.
Женщина останавливается, ее песнь летит вдоль камер, ощущает приглушенный страх в каждой. Смотрители здесь постоянно применяют наркотики, но страх все равно не уходит. Песнь сосредотачивается на камере в среднем ряду, слева, звучит грубо и угрюмо, будит голод.
Женщина тревожится. Обычно песнь выбирает невинного: какого-нибудь бледнолицего юношу, раба из перебитого горного племени или мальчика, распознанного надсмотрщиками в тренировочных залах. Женщина любит изображать благодетельницу, добрую госпожу, пришедшую, чтобы вызволить из бесконечного страха. Женщина любит отчаянную надежду в глазах и даже одаряет в награду быстрой смертью.
Но теперь песнь говорит о жуткой уродливой душе, и в женщине шевелится голод.
«Любимый, это ты настолько изменил меня?» — спрашивает она.
Женщине неприятно, но она понимает, что нужно питать оболочку. Посланник рассказал, как быстро может заболеть новое тело. Слишком много Даров. Они истощают. Женщина направляется к лестнице, но видит пару приближающихся куритаев и останавливается. Куритаи тащат человека в красной мантии. Предстоит небольшое развлечение.
— Ах, советник Лорвек, — произносит она. — Мы так долго не виделись. Я рада, что прошедшие годы ничуть не повредили вам.
Мужчине в красной мантии на вид немного за тридцать, хотя женщина впервые встретила его восемьдесят лет назад, когда он попал в Совет, притом в этом самом зале. Ах, как он торжествовал! Ведь он наконец добился величайшей награды, легендарного бессмертия. А теперь маска величия спала и Лорвек стал собой — обычным слабым человеком, напуганным пытками и грядущей смертью.
— Я, — говорит он, дергает кадыком, изо рта сбегает тонкая струйка крови, — я крайне сожалею о любом оскорблении, вольно либо невольно нанесенном Союзнику и его слугам…
— Ох, Лорвек, как всегда, ты говоришь не то, — произносит она и печально качает головой. — Как ты назвал меня в тот день в Совете, двадцать лет назад? Помнишь, в тот день, когда я вернулась с моей экскурсии в королевство узкоглазой свиньи?
Лорвек смотрит в пол, собирает волю в кулак, чтобы снова взмолиться:
— Я… я тогда не был мудр… простите…
— Кровавая сука, ублажающая ядовитого призрака, — говорит она, хватает его за волосы, задирает голову. — Да, не очень мудрые слова. А сейчас ты назвал меня слугой. Я поражаюсь, что ты сумел подняться настолько высоко с таким ущербным рассудком — и это после всего, что Союзник дал тебе.
На Лорвека накатывает усталость, изнеможение, глаза тускнеют. Он что, уже не смеет и умолять? Но он резко вдыхает, глаза зажигаются ненавистью, и он плюет кровью ей в лицо, шипит:
— Ты, гнусная сука! Совет не потерпит!
— Доказательства коррупции налицо, с ними трудно не считаться, — сообщает она, отчасти восхищенная тем, что Лорвек напоследок отыскал в себе мужество. — К несчастью для тебя, решение было единогласным. Хотя…
Она придвинулась ближе и прошептала:
— Скажу тебе по секрету, Совету осталось уже недолго.
Она поцеловала его в щеку и отступила. Затем она кивнула в сторону ям и сказала куритаям:
— Дайте ему меч и отведите вниз. Скажите смотрителю, что я хочу знать, сколько он продержится.
Лорвека тащат прочь, он вопит, изрыгает ругательства и проклятия, снова умоляет. Куритаи входят в туннель, и крики затихают. Женщина снова призывает песнь, ищет камеру, откуда несет тьмой, идет к лестнице.
Френтис проснулся от собственного крика, истерзанный отчаянием и горем, закрыл ладонями мокрое от слез лицо.
— Мальчик мой, — озадаченно произнес мастер Ренсиаль, тронул Френтиса за плечо, ласково потрепал.
Френтис плакал, хотя и знал, что остальных разбудил его крик, они вышли и теперь стоят и смотрят в изумлении, но остановиться не мог до самого утра, когда наступило облегчение и солнце прогнало последнюю возможность уснуть.
— У моей кровной бабки было много снов, — вглядываясь в его лицо, сообщила Давока.
Ее взгляд был тяжел и серьезен, а голос — необычно добродушен, без привычных ворчащих ноток. Френтис лишь устало кивнул. За завтраком сидели молча. Тридцать Четвертый, хмурясь, протянул Френтису миску с овсянкой, Иллиан с Арендилем старались не смотреть в глаза, Дергач озабоченно морщил лоб.
«Слезы Красного брата, — мрачно думал Френтис. — Они забыли о том, что я — всего лишь человек. Наверное, я и сам забыл об этом».
— Она видела, как с небес падали звезды и разбивали землю, приходили такие потопы, что скрывались горы, — продолжала Давока. — Однажды бабка отдала пони и все добро потому, что сны предсказали взрыв солнца в сумерках. Но солнце не взорвалось, и все увидели, что моя бабка — всего лишь старуха, которая видит сны, а сны не значат ровно ничего.
Он хотел сказать ей, что видит не сны, но только закрыл глаза и потер виски. Усталость накатила волной.
— Думаешь, я не гожусь вести людей?
— Если понадобится, мой клан пойдет за тобой в Пасть Нишака. Но люди боятся за тебя, только и всего.
Он открыл глаза и заставил себя осмотреться. К западу от отрога простирались пастбища, хотя сейчас на них не паслись и поднялась высокая трава. Мастер Соллис согласился с просьбой Френтиса послать разведку на юг, хотя и скрепя сердце. В отличие от тех, кто пришел с Френтисом из Урлиша, Соллис не слишком доверял Красному брату. Френтис знал, что Соллис считает его ущербным, надломленным слишком тяжелой виной. Френтис не сказал ему о благословении волка, о дарованном зверем освобождении от вины. Но какой сейчас в этом смысл? И какой толк в освобождении от вины, если каждую ночь приходят сны об этой страшной женщине?
Давока замерла, указала пальцем. Френтис стряхнул мрачные мысли, глянул туда, куда она указывала, и увидел вдалеке пару всадников, идущих рысью по высокой траве. Это не воларцы — они не высылают такие малые патрули. И не охотники Дарнела. Вряд ли лорд фьефа может теперь разбрасываться людьми, да и собак не видно. Всадники уже заметили Френтиса и Давоку, но тем не менее двигались вперед. Вряд ли враги. Однако он вытащил лук и положил стрелу на тетиву. Давока отъехала в сторону, повернула коня так, чтобы скрыть за ним копье.
Всадники приблизились — мужчина и женщина. Френтис нахмурился. Женщина верхом на высокой пегой кобыле: волосы заплетены в тугую косу, одежда незнакомая, кожаная, разрозненные куски воларского снаряжения, включая короткий меч у седла, в руке — украшенное перьями и костяными талисманами копье.
— Эорхиль! — удивленно выдохнула Давока.
Мужчина в форме королевского гвардейца — худое лицо, выражение то ли озадаченное, то ли болезненное, рот приоткрыт, глаза безучастные. Незнакомцы остановились в десяти ярдах, женщина смерила Френтиса с Давокой взглядом, улыбнулась при виде лука, но с опаской посмотрела на Давоку. А гвардейцу, похоже, незнакомцы были безразличны.
Запинаясь и с трудом подбирая слова, Давока заговорила на незнакомом языке. Женщина эорхиль хохотнула, затем произнесла на ломаном языке Королевства:
— Лонахим говорить, как обезьяна рожает.
Давока ощетинилась, схватилась за поводья и подняла копье выше, но эорхиль только ухмыльнулась и сказала Френтису:
— Мой муж… учить меня… э-э, язык. Ты брат?
— Да. Брат Френтис из Шестого ордена. Рядом со мной — госпожа Давока, посол народа лонаков в Объединенном Королевстве.
Услышав незнакомые слова, женщина растерянно заморгала, затрясла головой, хлопнула себя по груди:
— Я — Инша-ка-Форна, эорхиль.
— Мы видим, — безучастно сообщила Давока. — Что ты здесь делаешь?
— Это брат Лерниал, — показав на гвардейца, уныло глядящего в землю, сказала Инша-ка-Форна и добавила: — Креова послала нас.
— Креова? — удивился Френтис.
Инша-ка-Форна в раздражении буркнула что-то под нос, указала на юг и медленно, по слогам выговорила:
— Ко-ро-ле-ва.
