И гении иногда ошибаются…

Вот мы опять вернулись к Ивану Петровичу Павлову, но сейчас я бы хотел рассказать не об его открытиях (об этом и так речь заходит слишком часто), а об одной его, можно даже сказать, промашке. Да, и гении иногда ошибаются. Все мы еще со школьной скамьи помним павловский, ставший классическим, эксперимент, когда ученый вырабатывал у собаки условный рефлекс – слюноотделение на прежде нейтральный стимул (включение лампочки, звонок, звук метронома). В общем, ничего сверхъестественного: собаку ставят в специальный станок, где она фиксируется лямками, потом включают метроном, дают ей пищу, через какое-то время – дубль два, три… И наконец включают метроном, а мяса не дают, но у собаки выделяется слюна – возник условный рефлекс на метроном.

До сих пор всем все это хорошо известно. Есть только одно «но». Иван Петрович был человеком дотошным, и, чтобы исключить любую неточность или погрешность в эксперименте, он, как уже было сказано, фиксировал собаку в специальном станке на своеобразных не то лямках, не то помочах. Но давайте представим себе, как повела бы себя в экспериментальных условиях собака, если бы она не была связана. Можете не гадать, этот опыт в павловской лаборатории все-таки провели, только сделал его не сам Иван Петрович, а приглашенный туда из-за рубежа сотрудник – Говард Лиделл, который всю жизнь занимался социальным поведением животных.

Суть опыта была проста: Лиделл, включив предварительно метроном, на который у собаки уже был выработан стойкий условный слюноотделительный рефлекс, просто отпустил животное с привязи. Каков же был результат этой «конфузии» (иначе в лаборатории И. П. Павлова этот опыт никто и не воспринял)? Собака, едва высвободившись из своего станка, сразу же подбежала к метроному, продолжавшему равномерно тикать, и стала всячески его приветствовать – подпрыгивать, вилять хвостом, подвывать, т. е. совершать все те действия, которые традиционно делают псовые, выпрашивая еду у хозяина или старшего по своре товарища!

У общественных псовых выпрашивание корма и взаимное кормление широко распространены. Волки уже с годовалого возраста кормят чужих, более молодых детенышей, а у гиеновых собак удачливый охотник обеспечивает всех членов своры. У домашних собак поведение выпрашивания точно такое же – об этом знает каждый собачник. Но что, интересно, вы думаете в этой связи о человеке? Надо сказать, что если по своему биологическому строению мы весьма и весьма близки к свиньям, то наше социальное поведение похоже именно на отношения между социальными псовыми. Мы такие же выпрашивальщики – достаточно посмотреть на маленьких детей, и вы убедитесь в этом.

Наши условные связи в значительной степени образуются в процессе социальных отношений. Мы понимаем, что одно действие «хорошо», а другое «плохо» именно по реакции на него со стороны наших близких, т. е. по отношению нашей «своры» к тем или иным нашим действиям. Если близкие подкрепляют наше поведение разными приятственными вещами, то мы запоминаем его и потом, при любом удобном случае, пытаемся возобновлять. Если же реакции наших близких ярко негативны, то мы в аналогичную ситуацию впредь уже пытаемся не попадать. Именно по этой схеме и проходит наше воспитание, именно она и реализуется дальше в течение нашей жизни.

Прежде чем мы вернемся к обсуждению конкретных человеческих отношений, еще, с вашего позволения, один пункт об отношениях социальных псовых. Как вы думаете, на чем держится псовая свора? Что притягивает животных друг к другу? Что формирует в них стайное поведение? Сознание важности совместного проживания? Вряд ли, ведь прагматичным рассудком они просто не оснащены. Или, может быть, просто традиция? Этого было бы недостаточно, все равно бы возникали индивиды, которые пренебрегали бы традицией. Тогда, вероятно, стайный инстинкт? Этот ответ в целом правильный, но неточный. Сам по себе любой инстинкт – ничто. Важно то, на каких конкретных психических механизмах он зиждется. Ведь именно они, эти психические механизмы, делают возможным любой инстинкт, они, если так можно выразиться, инструменты его существования.

Так вот, психический механизм, который лежит в основе стайного инстинкта, следующий. Как вы, наверное, догадываетесь, важно не только то, что низший член стаи умеет хорошо выпрашивать пищу у животного, занимающего более высокое положение в ее иерархии, но и то, что этому животному нравится такое поведение низшего члена стаи. Проще говоря, старшая собака рефлекторно (инстинктивно) испытывает положительные эмоциональные реакции, наблюдая поведение выпрашивания у своих младших сородичей. В противном случае она бы никогда не поделилась своей пищей с другими. Ее может заставить сделать это только положительное подкрепление – чувство удовольствия от наблюдения за поведением выпрашивания. Более того, удовольствие это, по всей видимости, большее, чем от самой еды, т. е. данный рефлекс сильнее пищевого, а если угодно – то и собственнического рефлекса!

Сильно ли мы в этом смысле отличаемся от социальных псовых? Отнюдь. Мы с тем же удовольствием, что и «младшие» социальные псовые, выпрашиваем у наших близких все что ни попадя, начиная от сладостей и заканчивая любовью и поддержкой. А будучи «старшими» в своей своре, с удовольствием смотрим за этим выпрашиванием – проявлением нежности, ласки, радости. Мы хотим нравиться, мы хотим радоваться, и мы любим того, кто нам нравится, и хотим видеть его радость. Все это скрыто в нас биологически. Мы в этом нуждаемся. Это наша потребность, неистребимый интерес. Если мы, по тем или иным причинам, не делаем ни того, ни другого, мы чувствуем себя несчастными.

Радость – и наша собственная, и радость наших близких – это та цементирующая сила, которая и делает возможными наши социальные отношения. Когда мы радуемся друг другу – наши отношения налаживаются, когда ни один из нас не проявляет этих чувств в связи со своим партнером, отношения идут на спад. Возникают конфликты, которые дальше раскручиваются по спирали: силы противодействия внутри «своры» нарастают, на каждом последующем витке количество взаимной радости уменьшается, уменьшаются и силы, удерживающие нас вместе, а отношения, соответственно, ослабляются.

И вот, глядишь, вчера любили друг друга, а сегодня – чужие или, того хуже, враги, каких свет не видывал! Отдаем ли мы себе в этом отчет?.. Что-то я очень сомневаюсь! В противном случае количество несчастных людей на нашей планете было бы куда меньше, а пока самоубийство (этот апогей одиночества и горя) выходит на передовые позиции в печальном списке причин смертности у граждан планеты Земля.

Человек – это социальное животное. Мы нуждаемся в том, чтобы нас любили, и мы сами должны любить. А как мы понимаем, что нас любят? Мы чувствуем, что нам радуются, ищут с нами общения. В свою очередь, мы сами, любя, радуемся предмету нашей привязанности и ищем с ним встречи. И без этой радости, без этого интереса наши отношения с другими людьми разваливаются, но – если мы умеем наслаждаться чужой радостью, побуждать эту радость – нам никогда не грозит чувство одиночества, ощущение покинутости и ненужности. Вот почему эгоизм и альтруизм – это вещи не только не противоположные, а, напротив, невозможные друг без друга, друг другу необходимые, а по сути и вовсе – одно и то же.