Вода течет и под лежачий камень!

Когда я говорю, что страх – это только привычка, т. е. банальный условный рефлекс, то часто слышу возражения такого рода: «Я всегда боялась крови, с самого детства, и всегда падала при виде крови в обморок, при чем тут условный рефлекс?!» Разумеется, если смотреть на наши страхи столь поверхностно, то заметить в них даже условный рефлекс (не говоря уже о привычке, которая есть сложный условный рефлекс!) весьма затруднительно. Но начнем с простого…

Итак, опыты И. П. Павлова над собаками, точнее – один опыт, который хорошо известен нам еще из школьной программы. Раздается некий нейтральный для животного сигнал, например звонок, после чего собака получает из рук экспериментатора кусочек вожделенного мяса. Это сочетание нейтрального сигнала (звонка) и безусловного раздражителя (мяса) повторялось И. П. Павловым неоднократно, а потому возникала в мозгу собаки «условная связь»: если звенит звонок, то сейчас будет мясо, следовательно, можно выделять слюну. Таким образом, этот нейтральный изначально сигнал стал в результате проведенной процедуры условным стимулом.

Возможен ли такой простой вариант формирования фобии? Да, возможен, что впервые было доказано еще в 1920 году. Некто доктор Багди описал такой случай. Молодая женщина обратилась к нему с жалобами на страх текущей воды. Разумеется, столь странная аффективная причуда удивила доктора, и он произвел «реконструкцию» прошлого своей пациентки. В результате этого исследования выяснилось, что страх текущей воды возник у нее в семилетнем возрасте и вот при каких обстоятельствах.

Девочка была на загородном пикнике. Играясь, она удалилась от своей матери и стала вскарабкиваться по каким-то валунам. Ничего не предвещало беды, когда ее нога вдруг застряла между камнями. Девочка испугалась и попыталась высвободиться из этого естественного капкана, но каждое ее действие приводило только к тому, что нога застревала все сильнее и сильнее. И чем яростнее девочка пыталась вынуть свою ногу, тем больший страх ее охватывал. Она принялась кричать, звать на помощь, но родители ее не слышали, а вот девочка слышала, только не родителей, а шум воды раскинувшегося неподалеку водопада…

Наконец мама нашла потерявшегося ребенка, но психическая травма уже была нанесена девочке и закрепилась самым основательным образом. С того дня эта девочка и стала бояться шума воды. В течение многих лет членам ее семьи приходилось просто-таки заставлять ее принимать душ; купаться в естественных водоемах она отказывалась категорически; а когда путешествовала поездом, ее друзьям приходилось закрывать окна, чтобы она не видела ни морей, ни рек, ни озер.

Короче говоря, у нее сформировалась условно-рефлекторная связь. В ее мозгу возникла ассоциация между пережитым некогда чувством ужаса и шумом бегущей воды, которая превратилась для нее из нейтрального стимула в стимул условный, вызывающий почти панический страх. Безусловным стимулом (своеобразным «мясом») в этом случае была сама ловушка, в которой оказалась девочка. Но (как и собаке) в дальнейшем ей не требовалось больше ее «мясо», страх возникал у нее и без той «каменной ловушки», а условно-рефлекторно, за счет действия одного только шума бегущей воды.

Впрочем, тут возникает вполне естественный вопрос: у собаки, если прекратить подкрепление условного стимула, рано или поздно условный стимул потеряет свою силу (произойдет, как сказал бы И. П. Павлов, «угасание условного рефлекса»), почему этого не происходит у человека? Отвечаю.

Во-первых, это происходит, причем в огромных, я бы сказал, количествах. Если бы у нас зафиксировались все опасения, которые мы когда-либо испытывали, то, вероятно, у моего уважаемого читателя не хватило бы мужества прочитать и половины страницы не только моей книги, но и простого школьного букваря! А я, слава богу, пишу, а вы, слава богу, читаете.

Во-вторых, в отличие от собаки у нас необычайно развит психический аппарат. Многие считают это большим достоинством, я же как врач-психотерапевт вынужден констатировать, что это наш крест, а вовсе не большая удача. Умея думать, мы умудряемся и лучше помнить, и лучше обосновывать свои страхи (доказывая их логичность и оправданность), причем единственный человек, которого мы умудряемся в этом случае убедить «на все сто», – это мы сами. Но и, кроме прочего, тут есть еще один очень важный нюанс, к обсуждению которого мы сейчас и переходим.

По сути страх и бегство ничем не отличаются друг от друга. Знаменитый философ и психолог Уильям Джеймс писал даже: «Ошибочно думать, что я бегу, потому что боюсь, правильнее было бы говорить – я боюсь, потому что я бегу». И это отнюдь не преувеличение, наши страхи действительно сделаны нашими же попытками обратиться в бегство, желанием найти выход из игры, спастись. Без этого ингредиента невротический страх «не сваришь», с этим ингредиентом от него не избавишься.

Собака побежала…

Выше, описывая случай с молодой женщиной из практики доктора Багди, я специально акцентировал один, на первый взгляд, малосущественный нюанс. Девочка, оказавшаяся в «каменной ловушке», пыталась высвободиться, т. е. по сути предпринимала попытку бегства. В целом это весьма логично и, на первый взгляд, оправданно. Но это только на первый взгляд, а на самом деле именно этой попыткой бегства она и сделала свой будущий невроз. Если бы девочка не предпринимала этих попыток, а сказала бы себе: «Во как! Нога застряла… Интересное дело… Все – добегалась. Теперь придется сидеть тут и ждать, пока придет мама и освободит мою ногу», – то жизнь ее сложилась бы иначе, а доктор Багди не смог бы рассказать нам об этом ставшем хрестоматийным случае.

Но, как известно, умная мысля приходит опосля. И более того, не всегда в ту голову, в которую нужно. Говорю так потому, что разгадка тайны механизма образования невротического страха не была найдена ни этой девочкой, ни доктором Багди, а нашел ее замечательный, выдающийся и во всех смыслах потрясающий Конрад Лоренц. Хочется назвать его человеком и пароходом, но ограничу себя только тем, что назову его лауреатом Нобелевской премии, тем более что это чистая правда. Итак, что поведал нам Конрад Лоренц?

Сначала немножко теории. Было бы наивно думать, что человек является на свет божий простой как три копейки и ничем не обремененный, словно чистый лист бумаги. Разумеется, наш мозг с рождения хранит в себе массу безусловных реакций, но как проявятся эти реакции, на чем, при каких обстоятельствах – на самом деле большой вопрос. Это только кажется, что для каждой безусловной реакции есть свой, строго определенный безусловный стимул. Нет, в принципе одна и та же запрограммированная в наших генах безусловная реакция может «выстрелить» на самые различные стимулы. Причем тот стимул, который впервые эту реакцию вызовет (или не впервые, но очень сильно), и станет определяющим. Именно этот стимул Конрад Лоренц и предложил называть «ключевым стимулом».

Теперь немного фактуры, чтобы было понятнее. Есть у нас безусловная реакция страха; в принципе, спровоцировать ее может все что угодно, например, громкий и резкий звук, как в случае с маленьким Альбертом. Возможно, впрочем, что это будет боль, незнакомый человек или ощущение покинутости. Если же допустим обратный вариант – человек так никогда и не столкнется со стимулом, способным вызвать в нем безусловную реакцию страха, – то он и не будет бояться ничего на свете (но, разумеется, последнее – чисто теоретическое рассуждение).

Вероятно, вы знаете по собственным детям: если годовалый ребенок испытал боль, защемив себе палец в какой-нибудь игрушке, то потом он, по крайней мере какое-то время, будет с чрезвычайной настороженностью относиться к любым другим игрушкам. Боль в этом случае – стимул безусловный, а игрушка условный и, более того, «ключевой». Заметьте – не дверь, которая тоже может защемить палец, не ножки кресла, например, которые способны выступить в роли аналогичной «западни», а именно игрушки. Если ребенка напугал незнакомый ему человек, то ждите крика и плача при появлении в вашем доме любого нового человека – безусловная реакция страха будет возникать у вашего чада автоматически.

Теперь, когда мы несколько разобрались с тем, что именно представляет из себя «ключевой стимул», добавим еще самую малость теории, и все встанет на свои места. Дело в том, что одного «ключевого стимула» тоже недостаточно. Допустим, нечто, что потенциально может стать «ключевым стимулом» для данной безусловной реакции, заявило о себе в тот момент, когда ребенок спит. Например, паук прополз по лицу спящего ребенка, но сам ребенок в этот момент не проснулся. Возникнет ли у этого ребенка реакция страха? Нет, разумеется! То есть важно еще, чтобы ребенок повел себя специфическим образом в ситуации собственного взаимодействия с этим «ключевым стимулом». А что это будет за специфическое поведение, если речь идет об эмоции страха?

На этот вопрос ответить нетрудно: бегство или попытка бегства. Итак, для того чтобы у нас сформировалась «добротная» привычка пугаться чего-либо, нам необходимо две вещи. Во-первых, чтобы на нас подействовал «ключевой стимул», способный спровоцировать эмоцию страха (например, громкий звук, боль, незнакомый человек и т. п.). Во-вторых, чтобы мы осуществили бегство с места, где этот «ключевой стимул» нас застал. Если он подействует, а мы, что называется, ног не сделаем, то пропал этот «ключевой стимул», впоследствии при его появлении никакого страха мы испытывать не будем.

Что ж, настало время рассказать о собаке, которая побежала, причем на глазах у профессора венского университета – г-на Лоренца. А дело было так… Лоренц сидел в кафе, располагавшемся на втором этаже одной из венских же гостиниц, и ел, по всей видимости, знаменитый венский торт. Тут он заметил, что какая-то собака, прогуливаясь по бульвару, направилась прямиком к дверям этой гостиницы. Через несколько мгновений снизу раздался ужасный лай и возник какой-то переполох. Лоренц бросил свой торт и помчался вниз, где перед ним предстала следующая картина.

Двери этой гостиницы были не простые и не золотые, а вращающиеся, т. е. представляли собой цилиндр, заходя в который человек оказывался в своеобразной «западне». Но поскольку двери двигались, уже через секунду эта «западня» человека выпускала. Однако только в том случае, если в «западню» попадал именно человек, который был способен эти двери толкать. У собаки же представление о дверях крайне смутное, не говоря уже о возможностях толкать такую дверь в нужном направлении.

И вот что произошло: пес вбежал в дверь, когда она еще находилась в движении после того, как ее покинул очередной посетитель гостиницы. Но сила инерции сдалась силам трения, и дверь остановилась в среднем положении, когда существо, в ней оказавшееся, пребывает в замкнутом пространстве, т. е. в «западне». Собака, запримеченная Лоренцем на улице, разумеется, не ожидала подобного поворота дел, точнее говоря, подобного поворота двери. И, конечно, испугалась, но не только! Главное – это то, что она сразу же предприняла попытку выбраться из этой «западни».

Испуганная, она стала биться в своих «застенках», ломиться, так сказать, в закрытую дверь и лаять словно резаная. Вся эта беспорядочная деятельность собаки какое-то время только мешала усилиям нерасторопных служащих этой гостиницы, которые пытались добиться высвобождения «ничейного» четвероногого друга. Впрочем, к моменту, когда Лоренц оказался на месте, собака уже благополучно была выдворена восвояси из дверей гостиницы на венский бульвар.

Однако Лоренц был завсегдатаем упомянутого кафе и потом еще не раз видел эту собаку. И вот что он пишет: «С тех пор она избегала не только всех вообще вращающихся дверей, но также, очень специальным образом, даже отдаленной окрестности того места, где она пережила травму. Если ей приходилось пробегать по соответствующей улице, то еще до приближения к этому месту она кидалась на противоположный тротуар и мчалась мимо гостиницы галопом, поджав хвост и опустив уши».

Вот, собственно, и вся история. А мораль ее такова: испугавшись, не бегите, а то впоследствии будете бегать до бесконечности.

Подготовленная почва!

У кого-то, возможно, возникает вопрос: «А почему у меня именно такой страх, а не другой? Почему я боюсь сердечного приступа, он – нападения, а она – поездки на авто?» Что ж, это действительно интересная тема, как, впрочем, и любая другая, непосредственно связанная с работой мозга. Итак, почему у нас тот страх, который мы испытываем, а не какой-то другой? Просмотрите свою жизненную историю, и вы узнаете, откуда «ноги растут» у вашего страха – мостов, инфарктов или собак.

Механизм тут в принципе очень простой. Сначала мы получаем какую-то психологическую травму – переживаем ту или иную неприятность. Поскольку же подавляющее большинство неприятностей «падает» на нашу голову неожиданно, то испугаться этого мы просто не успеваем, а просто занимаемся «разбором» внезапно возникшего «завала». Но в мозгу возникает, как сказал бы И. П. Павлов, «больной пункт» – мозг запомнил случившуюся неприятность.

Потом, спустя какое-то, зачастую очень значительное время, нам на глаза попадается некая информация, которая по системе ассоциативных связей, незаметно для нашего сознания, связывается с тем, прежним «больным пунктом», и… Мозг переживает своего рода взрыв, он идентифицирует эту новую информацию или ситуацию как «опасную», «чреватую», мобилизуется и формирует фобическую конструкцию. Далее остается только натренировать свою привычку тревожиться, а для этого, как известно, достаточно просто несколько раз «сбежать».

Для иллюстрации этого психического механизма приведу свою собственную историю. Дело было во время моего обучения врачебному делу. Образовывался я в Военно-медицинской академии, где любят всякие военные сборы и прочие учения. В конце второго курса всех нас забросили на полигон, предназначенный для учений по развертыванию прифронтовой медицинской службы. Разумеется, дело не обошлось без установки госпитальных палаток. Участвуя в этом мероприятии, я слегка поранил глаз – мы сколачивали металлические распорки для этих палаток, и вот…

Тогда я не придал этому никакого значения, промыл глаз, и все. Спустя какое-то время, выходя из лекционного зала, я услышал от своего сокурсника встревоженное: «А что у тебя с глазом?» Оказалось, что один мой глаз стал бордовым – натурально! Пошел в медсанчасть, и там выяснилось, что в глазу у меня металлическая стружка, которая еще и заржавела там, стала, так сказать, разлагаться. Установка полевого госпиталя даром не прошла!

Потом я «оттрубил» семь операций по изъятию этой стружки и ржавчины из глаза, прошел курс реабилитации и совершенно забыл о происшедшем. Даже несмотря на то что мои лечащие врачи пугали: «Может сказаться на зрении!» Ну не сказалось же! Обошлось, и слава богу! Вижу, слышу и хожу сам – супер! Но… Я-то забыл, а мозг мой запомнил, и вот как я узнал о его «памятливости».

Прошло два года, наступил мой черед обучаться офтальмологии. Наука эта интересная, даже увлекательная, учение проходило на легендарной кафедре и не без удовольствия, в общем, все замечательно. Но вот однажды на занятии, посвященном травмам глаза, наш преподаватель рассказал такую историю. Что был у него такой больной, который поранил глаз, когда проходил мимо дворника, скалывавшего лед, – льдинка (прямо как в сказке про Снежную Королеву) отскочила от колуна и попала ему в глаз. Все бы ничего, да с льдинкой попала и грязь, а с грязью инфекция. Глаз этого человека воспалился, его лечили, но все без эффекта, затем, когда глаз уже совсем погибал, было принято решение его удалить, да поздно, воспаление уже перекинулось и на второй глаз… Короче говоря, этот больной ослеп – трагично и нелепо.

Вот такая история – обычная в педагогическом процессе будущих докторов, таких и подобных им историй нам за время нашего обучения рассказали сотни, если не тысячи. И эффект на всех нас она произвела не больший, чем все прежние, а уж по сравнению с дежурствами в «травме» и работой в морге – это и вовсе ерунда! Однако же всегда есть исключение из правил, и в этот раз мой случай был таким исключением – мозг вашего покорного слуги, имевший в себе по поводу травмы глаза «больной пункт», взял эту историю в оборот.

Дело было зимой, льда было предостаточно, и дворников, как оказалось, тоже. Я, признаться, и не думал, что столько у нас на улице работает дворников! А теперь, вы не поверите, стал их всех замечать. Иду себе по улице, вижу дворника и как только равняюсь с ним – давай голову отводить! И зачем отвожу, сам не знаю. Автоматически как-то отводится, сама! Дальше – больше, вижу дворников и думаю: «Может, на другую сторону улицы перейти?» Представляете?! Много вы видели людей, которые на другую сторону улицы переходят, только бы с дворником, скалывающим лед, не столкнуться! Вот и я не видел, так что пришлось задуматься…

Задумался и понял: «Дружок, а ты ведь боишься! Боишься, что некая льдинка тебя поджидает и об одном только мечтает – как бы тебе в глаз попасть!» «Так это же невроз чистой воды!» – воскликнул будущий доктор Курпатов, а пока только слушатель академии, и принялся лечить сам себя пресекновением бегства. Признаюсь, что большего стресса я, наверное, не переживал в жизни! Я стал требовать от себя не только не отворачивать голову от работающих дворников, скалывающих лед, а напротив, вставать рядом с ними и, максимально широко раскрыв глаза, следить за тем, как они это делают.

Все во мне протестовало! Я чувствовал, что мой мозг буквально сходит с ума, ноги не слушались и пытались нести меня прочь от «поганого места», голова не слушалась и пыталась как угодно вывернуться, но только бы не смотреть на весь этот «ужас», глаза сами щурились, словно от яркого света или песочной бури! А сознание – то и вовсе рассказывало мне такие вещи, что лучше и не вспоминать! Короче говоря, все во мне восстало и требовало: «Беги! Беги! Беги!»

Но я знал, что стоит мне поддаться своему страху и убежать, хотя бы голову отвести, и страх мой сразу усилится. А через какое-то время я буду бояться выходить на улицу: зимой – «потому что лед скалывают», летом – «потому что ветер песок поднимает». Стать же калекой по психпрофилю, причем на ровном месте, в мои планы не входило. И свою норму я отстоял, рядом с дворниками, перебоялся и успокоился, а «больной пункт» в моем мозгу «схлопнулся». Травмы, разумеется, даже с учетом своих широко распахнутых глаз я в процессе этой «экзекуции» не получил, потому что знал главное – знал, чего бояться: не осколков льда, а своего страха, своего желания «сделать ноги» и испортить тем самым свою жизнь на долгие лета.

Так я на своем опыте узнал, как возникают невротические страхи, и понял, что бегство – это лучший способ предать самого себя, способ сделать из себя человека с ограниченными возможностями. И если не хочешь инвалидизироваться – слушай свой разум, бойся только своего страха, и все у тебя получится.