Механика рождения нового мира – «Капитала 3.0». Схватки

Мы подошли к главному вопросу: как функция (время) меняет феномен (ценность), которую она «развивает» (модифицирует), будучи к нему примененной? Давайте выстроим в цепочку четыре «капитала», которые характеризуют сущность каждого из четырех этапов (фаз) процесса формирования финансово-экономической системы: товар («Капитал 0.0») – деньги («Капитал 1.0») – доверие («Капитал 2.0») – ресурс («Капитал 3.0»).

Когда мы говорим о «товаре» применительно к «Капиталу 0.0», мы в некотором роде грешим против истины – нет, это не «товар» в нынешнем его понимании, это фактические ценности, которые действительно и непосредственно могут быть обменены на какие-то другие ценности (как «драгоценности» моих бабушек, купленные когда-то за огромные деньги, которые во времена перестройки совершенно потеряли свою ценность, и вряд ли кто-то из членов семьи сейчас упомнит, что с ними сталось). Такова была экономика славного Делоса: влияние времени было очень условным (ценности интересовали жителей и гостей Делоса в крайне ограниченной временной перспективе), а потому, соответственно, потребности населения также были весьма ограниченны – тебе не надо готовиться изо всех сил к какому-то долгому будущему, потому что ты просто не можешь себе его представить (мои бабушки в страшном сне не могли себе вообразить грядущую перестройку и как это событие отразится на их накоплениях – ведь были еще и сберкнижки, отдельный предмет гордости).

Лишь в XIX веке, если мы говорим о западной цивилизации, деньги, наконец, стали «деньгами» – самостоятельной ценностью. До этого, разумеется, они использовались и выполняли в экономике обмена важную роль, но они были лишь частью внутри самого этого обмена – ценностью в ряду других ценностей. И ценностью, надо признать, «не первой свежести»: в Древней Греции, например, работа классического финансиста считалась недостойной свободного эллина (этим занимались чужеземцы), а в христианские Средние века действовал запрет на ростовщичество (представьте себе это, чтобы понять, как на самом деле эти люди относились к деньгам). До самого недавнего времени запасались землями, домами, провизией, оружием и прочими фактическими, физическими, непосредственными ценностями (в конце концов, все их всегда можно было на что-нибудь обменять, если бы потребовалось), а не деньгами. Флорентийский клан Медичи, после того как его основатели переродились из бандитов в банкиров и научились обходить церковный запрет на ростовщичество, были, возможно, первыми, кто придал деньгам их новое качество – они стали открыто и системно давать деньги в рост, на будущее. Впрочем, успех этого клана был сравнительно недолгим, а добрая старая Англия, например, сумела поставить на ноги свою текстильную промышленность и металлургию без всякой помощи банков – то есть без кредитов. Деньги постепенно превращались в самостоятельный инструмент бизнеса, но в этом своем новом качестве им еще только предстояло завоевать головы населения.

«Капитал 1.0», описанный Марксом, – это то, что непосредственно производит ценности, то есть средства производства, рабочая сила, плюс финансовый капитал, который использовался как инвестиции в те самые средства производства и для найма рабочей силы. Средства тратились сейчас, а ценности возникали через паузу, необходимую для производства и сбыта товара. При этом капитальные вложения, осуществленные предпринимателем, окупались в еще более длительный срок – и эта долгая пауза (время) должна была существовать у него в голове как факт реальности. Иными словами, он должен был думать о большом отрезке времени, которое еще не случилось, как о том времени, которое в каком-то смысле уже есть. Он должен был научиться полагаться на будущее, которого еще нет (а возможно, и не будет), как будто это что-то настоящее, действительное. Он должен был верить своей фантазии (иначе эти представления о будущем и не назовешь) так, как он верил в то, что существовало здесь и сейчас.

Мы уже говорили о разумности приматов, но чего, например, человекообразная обезьяна понять никак не может? Представьте, что мы научили мартышку ездить на примитивном электрическом автомобиле (это несложно), а затем переходим к изучению правил дорожного движения. Можем ли мы научить ее останавливаться по сигналу светофора? Конечно, это ведь элементарный условный рефлекс – как лампочка для собаки Ивана Петровича Павлова. Все правильно, но есть одна малюсенькая проблема: обученная таким образом человекообразная обезьяна будет останавливать свой драндулет не на стоп-линий у светофора, а в том месте, где она заметит его красный сигнал. Заметит его за десять метров – остановится за десять, а за пятьдесят, так и за пятьдесят остановится. Она не может понять, что это условность, что реальное действие красного цвета начнется для нее только на стоп-линий, несмотря на то, что видит она его уже сейчас. Ее лобным долям, что ты ни делай с их миелинизацией, никак не понять эту хитрость времени – видишь уже сейчас, а остановиться надо будет, когда доедешь до стоп-линий. Ситуация предпринимателя, в каком-то смысле, очень схожая, хотя и обратная: ты вкладываешь сейчас всё, что есть, плюс еще берешь кредит и залезаешь в долги, а твоя прибыль – фактическая, «чистая», после всех вычетов – возникнет еще бог знает когда. Но он знает, что она возникнет, что она с неизбежностью появится в будущем, потому что это будущее для него – факт реальности, оно для него существует как настоящее.

По сути, все выглядит так, что «Капитал 1.0» взял будущее под свой контроль – ценности, еще не возникшие в процессе производства, уже, в каком-то смысле, оказались в экономике, как настоящие, реально (пусть и отложено) существующие. Именно эта иллюзия «реальности будущего» и легла в основу следующего капитала – «Капитала 2.0», известного нам, в отличие от предыдущих, и по собственному опыту. Оставалось только ее чуть-чуть подкрутить… В значительной степени за счет информационного бума, информатизации и развития современных технологий («Третья волна», по Элвину Тоффлеру) будущее стало услужливо казаться человечеству не только реальным, но еще и бесконечным, неисчислимо долгим. Если предприниматель «Капитала 1.0» думал об определенном, можно сказать, исчислимом будущем – то есть держал в голове некий реальный производственно-потребительский цикл, и «товаром» все-таки оставались реальные ценности (пусть и виртуализированные, потому что, в значительной степени, существующие лишь в несуществующем пока будущем), то на этапе «Капитала 2.0», где граница будущего отодвинулась далеко за линию горизонта, ценностью стал уже даже не тот товар, который будет когда-то произведен, а просто доверие к участнику рынка как субъекту, который будет способен – в этот самом неисчислимом будущем – платить по своим долгам. Тот факт, что нарастающий навес совокупного долга человечества таков, что «вернуть» его в обозримом будущем не представляется возможным ни при каких обстоятельствах, участников рынка более не смущает – в конце концов, экономисты хорошо знают, что финансовый бизнес делается на процентах, а не на теле кредита (какие бы формы – векселей, облигаций и т. д. – он не принимал).

Итак, сама обозримость нашего будущего уже больше никого не интересует, соответственно, можно отказываться от «золотых стандартов», включать любые «денежные агрегаты» («деньги повышенной мощности»), использовать невероятные мультипликаторы при оценке стоимости компаний и т. д. и т. п. – финансово-экономический сектор неизбежно надувается и исполняется круговой порукой взаимного самообмана. Понятно, что вся эта махина держится исключительно на представлении о постоянном, может быть, даже всевозрастающем росте производства и потребления благ – на этом новом нашем и сравнительно молодом представлении о будущем.

Но именно в этом месте мы и должны задуматься о потребностях человека, преображенных в новых условиях. Дело в том, что изменилась сама природа ценности: ценность теперь – это более не какие-то объекты материального мира (дома, заводы, пароходы), а то самое «доверие». И к этому тезису надо отнестись со всей серьезностью. О каком росте производства и потребления благ можно говорить, если они более не являются прежней ценностью? Что будет пытаться произвести субъект рынка, кроме «доверия», если всё остальное этот рынок не интересует, а самого доверия оказывается вполне достаточно для осуществления на нем любых действий? Перед нами самая настоящая психологическая ловушка… И вот лишь несколько важных аспектов.

Во-первых, сознание значительной части «золотого миллиарда» оказалось полностью выключено из производственной логики – если мне доверяют, то какой-то фактический производственный процесс для меня уже неактуален, у меня и так может быть всё необходимое – дом в ипотеку, машину в кредит, и всё застраховать, чтобы снять с себя всякую ответственность. Это, конечно, ерунда (по крайней мере, кризис 2008 года кое-чему банки научил, хотя, зная логику менеджеров, а тем более продавцов…), но и сам этот способ думать – вовсе не безобиден: необходимость работать и что-то производить перестает ощущаться как необходимость, теряется мотивация, а рентные установки, напротив, взмывают вверх и упираются в потолок – мне нельзя не доверять, поэтому я имею право на необходимые мне блага. При этом объективных критериев – кому доверять, а кому нет (то есть кто по-настоящему ценен, а от кого никакого проку не будет, особенно в отдаленном будущем), – в виртуальной экономике, понятное дело, не существует. Но даже если мы и попытаемся их изобрести, они вряд ли убедят того, кто думает, что он бесконечно прекрасен просто по факту своего рождения (а для того, чтобы все поголовно думали именно так, современным гуманизмом сделано всё, что можно и нельзя), поэтому, даже несмотря на возможную (не будем нагнетать) абсурдность подобных ожиданий и требований, не следует надеяться, что они не возымеют реальной силы в случае грядущего кризиса.

Во-вторых, и с другой стороны, сами эти материальные объекты – дома, машины и т. д., с учетом их кажущейся доступности, начинают восприниматься не столь уж желанными – какой смысл обо всем этом страстно мечтать, если оно, в принципе, достижимо парой компьютерных кликов (ну, так, по крайней мере, нам говорят: «Есть вещи, которые нельзя купить. Для всего остального есть MasterCard»). Впрочем, потом со всем этим надо что-то делать, как-то за это отвечать, что-то кому-то платить – очевидно лишнее напряжение. Таким образом, от этих благ легче отказаться, но возникает вопрос – почему они есть у других, причем в таких гигантских количествах? И важно, что возникает сама идея этих «гигантских количеств», которые «почему-то» не распределены между достойными доверия (то есть всеми) членами общества. Не думаю, что могут быть эффективны попытки объяснить требующим социальной справедливости гражданам, что на самом деле никаких таких закромов с указанными «количествами» не существует – просто так выглядят долги и обязательства другого масштаба. Но даже если бы это и возможно было им объяснить, то что это бы изменило? Боюсь, что все это может возыметь даже обратный эффект.

И в-третьих, чтобы просто ограничиться, попытаемся понять, что в указанной ситуации происходит со временем… Оба приведенных аспекта проблемы (мол, ты можешь смело рассчитывать на всё, что пожелаешь, а можешь и обойтись без всего этого – беды не будет) сводятся к психологической ситуации, которая, кажется, не может в таких обстоятельствах не возникнуть – к снижению чувства тревоги. Действительно, если ты добропорядочный гражданин, а институты тебе доверяют, то какой смысл волноваться о будущем? Можно не волноваться. Но вся штука в том, что без этого «волнения» будущего как раз и не может быть – его раздвигает только тревога. Она может быть негативной – страх перед будущим (и соответственно, мы пытаемся подготовиться к возможным угрозам), а может и позитивной – когда ты тревожишься, что не достигнешь поставленной цели (впрочем, без «негативной» тревоги ее и не поставишь), но это детали, которые не так уж важны. Важно то, что «тревога», в принципе, нужна для развертки времени. Если же ты не тревожишься и уверовал в то, что всё будет прекрасно, время тут же сворачивается, а вовсе не раздвигает свои границы… То есть всё здание «Капитала 2.0», которое основывается на допущении бесконечности будущего (и бесконечности же головокружительного развития в нем), буквально повисает в воздухе – это не будет работать.

Теперь для полноты эффекта давайте представим себе, как всё это безобразие выглядит со стороны… Как безобразие, надо полагать. И, видимо, примерно так, плюс-минус, думают про первый – позолоченный – миллиард оставшиеся пять миллиардов землян. В тот момент, когда наше – западное – время поступательно сворачивается, остается только догадываться, с какой силой и пассионарной мощью оно готовится развернуться в иных культурах и какой потенциал оно наращивает там. Этим пяти миллиардам, находящимся пока этажом ниже, явно есть к чему стремиться, и вовсе не факт, что в сложившихся обстоятельствах их заинтригует путь, пройденный прежде европейцами (по крайней мере, так называемые варвары почему-то не стали перенимать нравы древнего – по-гиббоновски падающего и разрушающегося – Рима). Впрочем, жизненная необходимость экономического роста для западного мира, с одной стороны, и снижение реального потребления в нем же, с другой, создают ситуацию, при которой нельзя не инвестировать в эти «развивающиеся рынки», нельзя не предлагать им ресурсы и технологии. Но последствия этих инвестиций по понятным причинам невозможно предугадать. Очевидно, что это будет «Четвертая волна», продолжая исчисления того же Тоффлера, идущая на сей раз не изнутри Запада, а с Востока и Юга, чем она, по самому своему существу, будет радикально отличаться от предыдущих трех (первые три – охватывали, эта – четвертая – накроет).

Что ж, пора задаться вопросом, к чему привел «на сейчас» процесс развития феномена ценности посредством функции времени в западном мире. Мне представляется вполне очевидным, что основной тренд этой трансформации заключался в отказе от некой физичности ценностей – в их, так сказать, виртуализации. Ценности, помноженные на время, в некотором смысле лишились места (это можно образно представить себе, как если бы квант тонким-тонким слоем растянули по бесконечности). Хороший пример, раз уж мы вспомнили Тоффлера, – информация: она очевидно является реальной ценностью (активно покупается и продается), но категорически лишена локальности – то есть она есть нечто, что не только доступно из любого места, но и не занимает (почти не занимает) места, то есть безразмерна, и в этом кроется опасный подвох. Виртуализация создает иллюзию возможности бесконечного роста (производства, потребления и т. д.), тогда как, в действительности, мы продолжаем существовать в мире, который неизбежно имеет ограничения – и прежде всего в потреблении (взять для примера ту же информацию – ее потребление ограничено возможностями мозга человека). Таким образом, мы, по сути, делаем ставку на то, чего в принципе не может быть.

Кажется, что мы наткнулись на канторовские градации бесконечности с известным фокусом Георга Георговича по переселению жильцов в забитой под завязку гостинице с бесконечным количеством номеров – из номера в номер, чтобы подселить к ним еще одного, и еще одного, и еще бесконечное число постояльцев. Но если в виртуальной бесконечности бесконечностей Георга Кантора с размещением жильцов (столь же виртуальных) проблем не возникает, то в нашей с вами фактической реальности ситуация несколько иная – мы не можем следовать этой логике, потому что, какими бы математическими моделями в области финансов и экономики мы ни пользовались, неизбежно наступит момент, когда нам придется столкнуться с фактом реальности – жильцов все-таки какое-то определенное число и с номерами в нашей гостинице та же самая ситуация. Столкновение виртуализированной экономики со здравым смыслом, в этом отношении, подобно спору между Расселом, утверждающим объективное существование математической реальности, и Витгенштейном, который считает бесконечность, «пробравшуюся в математику», полной чушью. Потрясая «Принципами математики», Людвиг кричал ее автору: «Рассел, как в этой конечной книге может поместиться бесконечность?!» Рассел, разумеется, счел этот вопрос простой логической ошибкой, но, надо признать, именно с этой «логической ошибкой» наш мир, о котором Рассел в свое время так искренне пекся, столкнулся самым непосредственным образом, и всего лишь через несколько десятилетий после этого разговора. Вполне возможно, что Витгенштейн слегка эксцентричен, но, честно говоря, у него был повод волноваться…

Необходимо отдавать себе отчет в том, что ценность, не занимающая места, не ограниченная, так сказать, естественным ареалом обитания, легко мультиплицируется и в результате этого подвергается элементарной инфляции, теряя при этом, понятно, всякую свою ценность, то есть она фактически самоуничтожается. Именно это самоуничтожение «доверия» и привело к тем эффектам его максимальной «скорости», которые мы наблюдали в 2008 году. В мире доверия «Капитала 2.0» нет привязки к месту, само это доверие абсолютно диффузно: если ко мне нет доверия здесь, то я найду его там (где-то в другом месте), при этом – и это «там», и это «здесь» связаны друг с другом похлеще любых сообщающихся сосудов. Вся банковская система, обремененная взаимными обязательствами, стала в 2008 году трещать по швам, поскольку ни один банк в отдельности не являлся причиной произошедшего, никто не мог сказать – «это заканчивается на мне», а значит, разворачивающаяся спираль кризиса могла не закончиться вовсе. Должна была появиться инстанция силы, обладающая локальностью, местом, относительно которого и по отношению к которому возникшая турбулентность могла бы стабилизироваться. На счастье, такая инстанция силы в запасе нашей цивилизации еще имела место быть – государства.