Глава вторая

Источник внутреннего напряжения

Хотя я уже высказал свое несогласие с интерпретациями, которые традиционно делает психоанализ, рассматривая отношения родителей и детей, но, как можно было заметить, не отрицал самого факта проблемы. Более того, общая схема отношений в семье, принятая в психоанализе, кажется мне соответствующей действительности; поэтому если мне и предстоит оспаривать данные этой уважаемой теории, то лишь в разрезе оценки и понимания вопроса.

Но вопрос есть, и он прост: есть папа и мама – они по одну сторону баррикад, а есть сын или дочь – и они по другую сторону тех же самых баррикад. Правда, имя этой баррикады (в рамках данной главы) – иерархический инстинкт, а вовсе не сексуальное влечение, хотя оно эпизодами и вплетается в общую ткань сражения. Обо всем этом мне и предстоит сейчас рассказать, поскольку данное противостояние и является источником нашего внутреннего, иногда даже не ощущаемого внутреннего напряжения.

Вечная неудовлетворенность Эдипа

Фрейд избрал для своей теории миф о царе Эдипе в качестве своеобразного доказательства главного постулата психоанализа: дети испытывают сексуальное влечение к родителю противоположного пола и ненавидят (даже желают смерти) родителю своего пола. Но, как мне представляется, подноготная древнего мифа имеет прямо противоположное значение. Попробуем в этом разобраться.

Когда фивский престол оказался пуст, Лай, который имел на него полное право, отправился в Дельфы, чтобы узнать у бога-прорицателя, будет ли его воцарение на счастье Фивам. Бог ответил уклончиво: «Да, если не родишь себе наследника». Лай испугался, но его молодая жена Иокаста, желавшая ребенка, родила-таки от него мальчика. Испугавшись пророчества, Лай велел отнести ребенка в ущелье Киферона, чтобы тот погиб. Но мальчик спасся, и его усыновила другая царственная чета – царь и царица Коринфа. Они-то и назвали его Эдипом, выдав себя за его истинных родителей.

Потом по новой родине Эдипа поползли упорные слухи, что он не сын своих родителей. Юноша отправился к тому же дельфийскому оракулу, чтобы узнать правду. На вопрос бог не ответил, но сказал: «Ты убьешь своего отца и женишься на своей матери». Конечно, благородный Эдип не мог допустить этого и не вернулся в Коринф. Разве мог он допустить, что станет отцеубийцей и мужем своей матери? Он отправился странствовать.

По дороге в Фивы Эдип попал в своеобразное ДТП. На него наехала повозка некоего богатого гражданина, который, кроме прочего, ударил юношу хлыстом. Эдип не снес оскорбления и ответил ударом на удар, и гражданин скончался. Если бы в свое время Лай не совершил роковой ошибки – не удалил бы от себя сына, то этой трагедии не случилось бы. Ведь этим погибшим гражданином был не кто иной, как отец Эдипа – Лай. Так Эдип, не ведая о том, стал отцеубийцей.

В Фивах Эдип совершил подвиг, избавив город от напастей Сфинкса. За это была назначена награда – рука царицы, рука Иокасты, рука его матери. Но разве принял бы эту награду Эдип, если бы не опасался стать супругом своей матери, матери, которую, как он думал, он оставил в Коринфе? Нет. Иокаста была все так же молода (она была родом из Спарты, где женщины не старели до самой смерти), и он, не зная, что совершает инцест, стал ее законным супругом. Теперь Эдип не опасался, что обесчестит свой дом отцеубийством и постыдным браком…

Его мать родила ему трех сыновей и двух дочерей, которым он был и отцом, и сводным братом. Но на город напала чума – проклятие Аполлона. И вновь Дельфы, и вновь боги заговорили о преступлении, которое должно искупить. Но кто убийца царя Лая? Об этом Эдип спросил у святого Тиресия. И снова пророчество: Тиресий указал на самого Эдипа. Потом нашлись свидетели, правда раскрылась. Но Эдип не верил, ведь его родители были там, в Коринфе…

Только Иокаста, его мать, догадалась обо всем и кончила жизнь самоубийством. Она повесилась, сжимая в руке роковое ожерелье, которое, согласно другому пророчеству, должно было принести ей несчастье. Она знала об этом, но приняла роковой подарок. Теперь прозрел и Эдип. «Проклятье вам, мои глаза, не видевшие того, что следовало видеть!» – говорил Эдип у трупа повесившейся матери. Вытекли глаза страдальца под золотой иглой, и он во второй раз отправился в ущелье Киферона, чтобы обрести там смерть, не принявшую его в первый раз, когда он был младенцем. Круг замкнулся.

Вот такая история – все обо всем знали заранее, хотели избежать трагедии, и каждый сделал все от него зависящее, чтобы эта трагедия стала неотвратимой. И разве это миф о том, как сын желал смерти своему отцу и сексуального соития со своей матерью? Что-то сомнительно. С общефилософской точки зрения это история о страхе и о потворстве ему. Последствия подобной политики, как мы видим, трагичны. Если же все-таки рассматривать этот миф как своеобразный семейный эпос, то мы видим, что ребенок оказывается в нем игрушкой обстоятельств, а вовсе не активным действующим лицом.

Отец – Лай – удаляет от себя сына, как бы заведомо разочаровывается в нем. Ему не нужен тот, кто его победит, иерархический инстинкт не хочет сдавать своих позиций. Мать нуждается в сыне, в этом идеальном мужчине, который станет воплощением ее мечты. Он будет лучшим, потому что его любовь будет всемерной и вечной, сын для матери – это мужчина, который никогда не предаст. Поэтому союз с матерью и конфликт с отцом является для мальчика, в каком-то смысле, делом предрешенным.

Типичные отношения отца и сына – вещь заведомо непростая. Отец рассматривает своего сына как наследника, как продолжателя своего рода и своего дела, своей традиции в самом широком смысле этого слова. Отсюда рождаются его ожидания и требования по отношению к собственному ребенку. У всякого отца есть некое представление – каким должен быть его сын. С одной стороны, он должен успешно продолжать традицию, с другой стороны, ему не следует претендовать на пальму первенства в отношениях с отцом.

Здесь есть конфликт и противоречие: если сын исполняет традицию отлично, то он становится лучше отца, а это последнего не устраивает; если же сын не оправдывает возложенных на него надежд, то он, следовательно, не будет первым, но и не справится с функцией достойного продолжателя традиции. В общем, так или иначе, но сын не удовлетворит ожидания отца, о чем тот не преминет ему сообщить. Сыну остается лишь перенести на себя, внутрь своего подсознания, эту неудовлетворенность собой.

Отцу достаточно трудно понять, что его сын – это отдельный и самостоятельный человек, что у него и психика организована по-своему, и личностных особенностей предостаточно – свои интересы, свое понимание, свое мнение. При всем при том сын, с одной стороны, нуждается в помощи и поддержке отца, что вполне естественно, а с другой стороны, хочет быть первым, потому что, как и его отец, несет в себе иерархический инстинкт. Сходство подходов налицо: оба – и отец, и сын – нуждаются друг в друге, и оба грезят о превосходстве. Так что конфликт почти неизбежен, буквально запрограммирован в структуре этих отношений.

Здесь на сцене появляется мать, которой, с одной стороны, чужды грезы отца о продолжении традиции; с другой стороны, она как женщина заинтересована как раз в том, чтобы у сына с пальмой первенства все было «в лучшем виде». Она поощряет мальчика вне зависимости от того, в какой области располагаются его интересы, вне зависимости от того, как он представляет себе продолжение традиции отца и думает ли вообще об этом. Сын, разумеется, не отказывается от поддержки матери, но конфликт с отцом у него от этого только возрастает. Теперь он понимает, что отец не абсолютно прав, а отец понимает, что его чем дальше, тем меньше слушаются.

Впрочем, возможно, и мать находится с мальчиком не в лучших отношениях: то ли будучи разочарованной в мужчинах как таковых, то ли полагая, что мужчина должен быть неким неземным существом и уж точно без тех недостатков, которые свойственны юной мужской братии (от извечной готовности испачкаться во всем и вся до способности принимать решения и нести за них ответственность). Разумеется, причины такого отношения к мужчинам у женщины с подобными взглядами на «сильную половину человечества» коренятся в ее отношениях с собственным отцом. Но на данный момент никакие «почему» не имеют значения, важно то, что такая мать будет по-своему выказывать чувство неудовлетворенности собственным ребенком. Мальчик же будет находиться под двойным артиллерийским обстрелом, где каждый выстрел свидетельствует только об одном – «ты недостаточно хорош», «ты не первый и не лучший», «ты так себе или даже хуже того».

В любом случае отношения матери с сыном влияют и, как правило, не самым лучшим образом, на его отношения с отцом. Итог этого влияния – чувство неудовлетворенности собой. Мальчик начинает создавать в себе некий идеал, к которому будет всю последующую жизнь стремиться. Квинтэссенция этого идеала – «будь первым», «будь победителем», «докажи всем, на что ты способен». Иерархический инстинкт, иными словами, обостряется, битва с родителями (и, прежде всего, с отцом) за пресловутую «пальму первенства» становится жестче и кровопролитнее, а чувство неудовлетворенности собой и своими достижениями – все больше и больше. В финале мы имеем законченного невротика со всеми вытекающими отсюда последствиями – спасайся кто может!