Внутренний мир

План, что и говорить, был превосходный: простой и ясный, лучше не придумать. Недостаток у него был только один: было совершенно неизвестно, как привести его в исполнение.

ЛЬЮИС КЭРРОЛЛ

Итак, мы выяснили несколько важных вещей.

• Во-первых, что наш мозг был создан эволюцией как инструмент реализации базовых потребностей индивида, члена группы и представителя соответствующего биологического вида – индивидуальный, групповой и видовой вектора инстинкта самосохранения.

• Во-вторых, мы также поняли, что эти «инстинкты» не являются какой-то метафизической сущностью, которая волшебным образом нами руководит. Нет, это всего лишь множество нейронных центров и нейрофизиологических феноменов, которые и дают соответствующий результат – выживание (индивида, группы и вида).

• В-третьих, стало очевидным, что указанные нейронные центры и нейрофизиологические феномены, будучи соматическими (то есть телесными – такими же как, например, наши глаза, уши, пальцы и т. д.), имеют ряд индивидуальных особенностей, что обеспечивает разнообразие нашего с вами поведения.

Таким образом, мы представляем собой как бы разные типы людей, в зависимости от того, что лично для нас представляет наибольшую ценность:

• личная, физическая безопасность (другая крайность – полное отсутствие адекватного страха и неизбежное, в связи с этим, хождение по лезвию-краю и без страховки);

• социальная поддержка, уважение и лидерство (другая крайность – социальная пассивность, аутизм, полное отсутствие амбиций и желания кому-либо что-либо доказывать);

• наконец, чувственная сфера – желание получить как можно больше вздохов и охов по поводу своей невозможной прекрасности (причём тут возможны два варианта: или всех повалить с ног, завладеть вниманием и хищно наслаждаться произведённым эффектом, или жертвенно принять власть чужого обаяния и безропотно ему отдаться), впрочем, очевидно, есть и противоположный полюс – асексуальный, когда вообще на всё это чувственное безобразие глубоко и бесчувственно наплевать.

Мы разные, потому что, сами того не понимая, преследуем разные цели. Поскольку же эта наша ориентация (специфическая нацеленность) пронизывает все уровни нашей психики, то и проявляется данная специфичность во всём: и в нашем восприятии, и в поведении, она же определяет нашу эмоциональную сферу и способ мышления.

С другой стороны, мы разные ещё и внутри самих себя. Разные области нашего мозга, как мы уже выяснили, отвечают за разные аспекты целостного инстинкта самосохранения – за безопасность, за социальность, за сексуальное поведение. И у каждого из нас все они есть.

Да, какой-то из инстинктов у конкретного человека может быть выражен в большей степени, соответствующие области его мозга реагируют первыми и сильнее, обеспечивая упомянутый бег впереди остального паровоза. Но другие мозговые структуры тоже не дремлют и также влияют на конечный результат.

Значит, когда вы сталкиваетесь с какой-то ситуацией, она имеет для вас сразу несколько измерений, и на каждое из них ваш мозг соответствующей своей частью откликается. То есть вы несколько раз и по-разному реагируете на одно и то же, в один и тот же момент времени, но не осознаёте этого.

Вполне возможна ситуация, когда вы ощущаете угрозу, но при этом что-то щекочет ваши социальные амбиции, активируя желание доминировать, плюс к этому вы испытываете сильное сексуальное желание – попали, так сказать, под очарование «прелести».

И то, и другое, и третье – одновременно!

Возникает целая палитра чувств и интенций: бежать прочь и тут же провоцировать бой, чтобы помериться силами, желая, во что бы то ни стало, победить. А ещё – другой частью мозга – вам хочется отдаться страсти этого человека и испытать в этой страсти счастье «потери себя». Каково?.. Ужас!

Нам только кажется, что мы действуем разумно, рассудочно и целенаправленно. Нет, мы действуем всем мозгом сразу – разными его частями, преследуя, соответственно, сразу несколько целей, зачастую совершенно несовместимых друг с другом.

Вот она – естественная, органическая, данная нам самой природой – сложность восприятия мира.

Человек, чьи «инстинкты» проявлены специфическим образом, а не так, как у большинства других людей, да ещё мощно выступают единым фронтом, несмотря на разность их целей, как раз и способен создать нечто такое, от чего публика придёт в восторг.

Впрочем, с тем же успехом он может произвести и нечто совершенно непотребное. Но это уже другой вопрос: у человека может не оказаться профессиональных навыков, необходимых для выражения своей уникальности, или культура может находиться в состоянии, когда она неспособна воспринять продукт его деятельности как ценность.

Хрестоматийные примеры такой несвоевременности: Иоганн Себастьян Бах, который стал культовым композитором, лишь вернувшись из столетнего забвения, или Ван Гог, который за всю жизнь не продал ни одной картины.

Но это только верхушка айсберга. Если бы художники, чьи картины оцениваются сейчас в десятки, а то и сотни миллионов долларов, узнали бы, сколько будут стоить их работы, они бы, скорее всего, нам не поверили, а если бы и поверили, то тронулись бы рассудком.

Впрочем, в науке то же самое. Демокрит, например, ещё в пятом веке до нашей эры смог создать интеллектуальную концепцию неделимых атомов. Но всё это были лишь словеса, красивая идея, не более того. Где доказательства?

Как можно было относиться к этим пассажам Демокрита серьёзно и считать автора этой завиральной идеи безусловным гением?

То, что атомы существуют, впервые было научно доказано Альбертом Эйнштейном, а результаты своего знаменитого исследования о движении броуновского тела он опубликовал лишь в 1905 году уже нашей, как вы понимаете, эры.

Способность строить сложные модели реальности: видеть то, что другим пока недоступно, создавать то, что другие не способны были даже вообразить, – это ещё не гарантия, что мы получим «гения».

«Гений» – это эффект общественного признания, а также тысячи часов, затраченные талантливым человеком на формирование профессиональных навыков, которые позволят ему выразить своё уникальное видение в форме, достойной всеобщего восхищения.

То есть для достижения успеха «девяносто девять» процентов пота, о чём предупреждал нас ещё Томас Эдисон, всё-таки необходимы и даже обязательны.

С другой стороны, если у нас нет того самого одного, главного «процента» таланта, наш труд будет лишь воспроизводством чего-то уже существующего.

Чем же является этот «единственный процент гениальности»? Это не что-то мистическое, не «вдохновение», сходящее на нас с небес, а лишь нейрофизиологическая особенность мозга, нетривиально настроенного сразу по всем трём векторам инстинкта самосохранения.

Действительная пирамида гениальности образована тремя инстинктами – индивидуальным, социальным и инстинктом продолжения рода. Чем сложнее конструкция этой «пирамиды», тем нетривиальнее будет и результат её взаимодействия с окружающей действительностью.

Впрочем, у всякой медали, сколь бы прекрасна она ни была, есть и вторая сторона. В случае того самого «процента гениальности» – это трудности, которые испытывает одарённый человек, будучи обречённым на самого себя.

Его сложное и противоречивое «внутреннее устройство» даёт ему особое ви́дение, но оно же делает его, в определённом смысле, и дисфункциональным.

Чтобы управлять столь хитро сконструированным судном, каковым он является благодаря своему «гениальному проценту», и здоровой-то (нормальной) психики может оказаться недостаточно, а здесь она и вовсе, в каком-то смысле, ущербна.

Представляете, сколько обстоятельств должно совпасть, чтобы из «процента» получился «гений»:

• сложность самого внутреннего устройства человека;

• пройденный им долгий путь формирования профессиональных навыков;

• готовность аудитории воспринять то, что он создаёт – понять это и оценить;

• наконец, сама внутренняя организация этого человека должна как-то умудриться посодействовать ему в том, чтобы он:

– во-первых, довёл-таки своё прозрение до физического продукта (научного исследования, художественного произведения и т. п.),

– и, во-вторых, чтобы он выдержал долгий и весьма неприятный путь выхода своего продукта на «рынок».

История художественной литературы, например, буквально соткана из бесконечных конфликтов писателей с издателями, страданий авторов от отсутствия признания у публики, от тенденциозности критики и т. д., и т. п.

Поверьте, свои знаменитые остроты Оскар Уайльд выдумал не просто так – в них море страдания, скрытого, впрочем, от глаз непосвящённых. Вот все три указанных пункта, обличённые им в изящные афоризмы:

«Писатель не может не ненавидеть своего издателя».

«Публика на удивление терпима. Она простит вам всё, кроме гения».

«Судя по их виду, большинство критиков продаются за недорогую цену».

Тоже самое, впрочем, касается музыки, театра, кино, живописи, науки…

Талант неизбежно сталкивается с «продюсером» (человеком, принимающим решения) – кем бы он ни был: директором театра, галеристом, начальником лаборатории или редактором научного журнала.

Что уж говорить об общей ситуации, если после окончания Политехникума в Цюрихе ни один профессор не захотел поддержать научные исследования молодого выпускника – Альберта Эйнштейна.

Они «закрыли мне путь в науку», – вспоминал он потом. Путь для будущего гения был открыт лишь – и тот не без труда, благодаря связям, – в Патентное бюро.

Про реакцию общественности на нечто новое и выдающееся – и вовсе говорить неловко. Она невероятно консервативна, а её восприятие и отношение к чему-то новому очень зависит от «лидеров мнений»: как они скажут, так она и будет реагировать.

Каждый же «лидер мнений», не будем испытывать иллюзий, любит только «себя в искусстве» и «искусство в себе». Поскольку они не бесталанны, раз добились своего статуса, то и с иерархическим, и половым инстинктом у них «выше среднего».

Как следствие, каждый такой «лидер» считает свой вкус эталонным, свой профессиональный опыт – исключительным, свою способность к пониманию «настоящего» – запредельной. Ну и куда «новичку» с его неоперившимся рылом лезть в этот калашный ряд?

Счастье, если вообще заметят, если хотя бы как-то поддержат: как Белинский – Достоевского, как Рассел – Витгенштейна, как Планк – Эйнштейна.

Но приглядитесь внимательно – эта поддержка не бывает долгой. Сложным людям непросто ужиться друг с другом – инстинкты бьют у них через край, а страдают, в результате, их взаимоотношения.

Вот она – полоса препятствий, которую предстоит пройти одарённому человеку, прежде чем его признают «гением» (после чего он только и сможет творить всё, что ему заблагорассудится):

• он должен умудриться удержать своё особое ви́дение, чтобы оно не растаяло, как дымка в лучах восходящего солнца (это и правда непросто, когда это лишь ви́дение, а ещё вовсе не готовый, отработанный в деталях продукт);

• он должен самозабвенно работать над самим продуктом, чтобы он из дымки превратился в «бурю и натиск»;

• он должен, наконец, постоянно доказывать свою состоятельность, уникальность, талант, договороспособность, умение следовать графикам, прислушиваться к требованиям заказчика и т. д., и т. п.

Как я уже говорил, даже от «здорового» человека требовать подобных подвигов – ещё та затея. Каково же в таком случае субъекту, который и сам изнутри разрываем собственными противоречиями?..

Если вас внутри раздирает, как в басне Крылова «лебедь, рак и щука», то быть по-настоящему эффективным, продуктивным и, скажем помягче, адекватным – это непросто.

Да, нетипичность даёт вам уникальное ви́дение, но мир-то, если вы собрались его своим ви́дением покорять (или просто его провозглашать, не интересуясь общественным признанием), существует по своим законам, и «нестандартные особи» неизбежно будут испытывать проблемы.

Двигаться вперёд, несмотря на эти сложности, несмотря на «инаковость» своего устройства и всё-таки достигать результата – вот испытание, которое или проходит, или не проходит тот самый «процент».

И 99 % пота будут очень к месту.