Ненормальная норма

Каждая личность – это клубок противоречий, а тем более личность одарённая.

ТЕОДОР ДРАЙЗЕР

Взглянем ещё раз на нашу троицу…

Нормально функционирующий инстинкт самосохранения требует от человека осторожности, учёта, по возможности, всех негативных последствий своих поступков. Причём, не формально, не в рамках какой-то интеллектуализации, а буквально физически.

Вот, например, подходите вы к мотоциклу и думаете – «Ой-ой-ой… Это лишнее». Предлагают вам прыгнуть с парашютом, а вы говорите: «Спасибо большое… Пожалуй, воздержусь!» И при этом чувствуете, ощущаете изнутри – не надо, это как-то небезопасно, рискованно.

Если же вы боитесь чего-то, что сами выдумали (при том, что вокруг вас есть реальные риски), – это уже дефект, или, если угодно, особенность функционирования инстинкта самосохранения. И чем затейливее и страннее эти выдумки, тем хуже у вас с этим инстинктом.

Как избыточная тревожность по поводу всего на свете, так и отсутствие ощущения рисков там, где их чувствовать следовало бы, свидетельствует о том, что ваш мозг рассинхронизирован, так сказать, с реальностью, что, согласитесь, трудно считать «здоровьем».

Кстати, вспомните о наших «пассионариях»: их смелость объясняется вовсе не какой-то особенной храбростью. Они просто живут в мирах, где из-за дефекта их инстинкта самосохранения не существует тех рисков и опасностей, которые наблюдают в своих мирах «нормальные» люди.

Здоровый иерархический инстинкт подталкивает нас к свершениям – мол, давай, дерзай, будь круче других, залезай на ступеньку выше, ты можешь!

В этом инстинкте, но как бы с другого конца, должно быть и осознание собственной недостаточности: «А могу ли я?», «А достоин ли я?», «А справлюсь ли я?».

Баланс этих двух разнонаправленных тенденций и создаёт «здоровый» социальный, или, иначе говоря, иерархический инстинкт.

Так что, если вам «море по колено» и «берегов вы не видите», а авторитетов для вас не существует вовсе – это дефект указанного инстинкта. Будь вы в живой природе, так сказать, вам бы сильно не поздоровилось с таким подходом к жизни и обществу.

Но мы существа культурные, живём в мире общественных представлений, а в нём теперь можно многое: и «личное мнение» по любому поводу иметь, и «старших» на все известные буквы посылать. За это теперь не убивают, так что – пожалуйста, ведите себя как попало.

По идее, если бы этот инстинкт работал как следует, вы бы ощущали «вверху» себя тех, кто сильнее, умнее, влиятельнее. И старались бы получить их поддержку, чувствовали бы к ним уважение, действительно бы прислушивались к ним, а не просто «принимали к сведению» их вечные бу-бу-бу.

В отношении тех, кто находится «ниже», вы бы испытывали что-то вроде отеческой заботы – желание помочь, поддержать, готовность простить ошибки. Но всё это при условии, конечно, что ваша помощь принимается.

Если же нет, то это уже не члены вашей стаи, за которых вы несёте ответственность и на которых полагаетесь, а так – незадачливые попутчики, которые не вызывают у вас желания тратить на них свои ресурсы.

Наконец, хорошо функционирующий половой инстинкт должен соответствовать вашему полу: мужчина, по задумке, должен чувствовать свою крутость и желать покорять ею женские сердца, женщина должна видеть в мужчине силу и испытывать желание ей ввериться.

Но с этим, как мы понимаем, в нашей культуре возникли существенные проблемы. Культура фундаментальным образом изменила условия, в которых формируются наши с вами биологические инстинкты.

Поскольку наш половой инстинкт по самой своей структуре двойственный (с одной стороны – обладание, с другой – принадлежание, а в остальном – их диалектическое взаимопроникновение), то и вариантов его развития много.

Например, мальчиков в нашем обществе воспитывают, в основном, женщины. То есть, мальчик с самого детства привыкает к тому, что власть и право принимать решения узурпировано женщинами, что делает их, с одной стороны, пассивными, нерешительными, а с другой – эмоционально зависимыми.

Девочек же в современных обществах воспитывают вместе с мальчиками, а взрослеют они, как известно, раньше и интеллектуально, и физически. Так как же им теперь приучиться восхищаться мужчинами, если они встречают их на своём жизненном пути вот в таком сомнительном виде – хилыми и тупыми? Сложно.

Последующая эмансипация с феминизмом уже только лакируют у женщин это ощущение неполноценности мужской части народонаселения.

Из-за природной двойственности полового инстинкта, ему такие культурные фокусы выдержать сложно. Зачастую он приобретает весьма затейливые формы, которые, впрочем, напрямую с сексуальностью не связаны, но зато существенно влияют на социальное поведение человека.

Человеку, страдающему от дефекта полового инстинкта, может казаться, что он «исключительный» и вообще «идеальный», «прекрасный» и «невероятно талантливый», но проблема в том, что другие его не ценят, не понимают, не восхищаются им и не падают в обморок от восторга в случае любого его чиха или минимального успеха.

Впрочем, о том, какие именно нейрофизиологические типы порождает эта игра базовых инстинктов, мы ещё поговорим. Хотя уже и сейчас очевидно, что они будут иметь отношение к разным, так сказать, полюсам: «шизоидному» (т. е. «мыслительному»), «истероидному» (т. е. «художественному») и «невротическому» (т. е. «социальному»).

И именно эти полюса – но в своём, так сказать, экстремуме, – и создают те самые эффекты «странности», «лёгкого безумия» и «таланта», которые мы привыкли определять для себя как «гениальность», то есть особое, специфичное, нетривиальное ви́дение.

ДРУГИЕ МИРЫ ДРУГИХ

Из-за особенностей организации наших базовых инстинктов, мы буквально физиологически реконструируем окружающий мир по-разному.

Проще говоря, по сути, как бы живём в разных мирах:

• в мире тревог, опасностей и угроз или бесстрашия и интеллектуальной работы (I);

• социальных отношений и бесконечных переживаний по их поводу, или полного отсутствия такого рода переживаний (II);

• а также в чувственном мире, где всё имеет цель – произвести впечатление, покорить или, наоборот, покориться, отдаться, принадлежать (III).

Все эти миры – вовсе не какая-то надуманная абстракция. Мы реально видим мир разным, в зависимости от того, что конкретно для нас важно, какие цели мы преследуем. Как говорил в своё время великий Алексей Алексеевич Ухтомский: «Мой мир – это мои доминанты».

В одном таком мире, как в той сказке, бродят ужасные ужасы. В другом – идёт бесконечная борьба за власть, и принцы никак не могут поделить отцовское наследство. А в третьем и вовсе случаются бесконечные приключения эротического свойства: от любовной тоски до сексуального насилия.

При этом то, в каком именно мире каждому из нас угораздило родиться, детерминировано генетически. Выбирать нам особенно не приходится: кому что выпало, тому с тем и жить, таким и быть.

Забавно, впрочем, что мы (каждый из нас в отдельности) не в курсе, что другим людям достался другой мир. Мы считаем, что тот, в котором живём мы, и есть настоящий и даже единственный, общий. Но это не так, их несколько, а с вариациями и вовсе несчётное множество.

Так что, если вы теперь вообразите себе представителей трёх этих миров, общающихся друг с другом на одну и ту же тему, то, по моим расчётам, должны будете прийти в самый настоящий ужас.

Допустим, вы говорите с человеком о своей новой знакомой (или знакомом). Для одного – это какое-то чудище опасное вышло из леса, для другого – власть покачнулась под троном, для третьего – началась любовная драма.

Речь, вроде бы, об одном и том же, а вот картинка у каждого своя, а потому и реакции будут разные, и восприятие будет разное, и вообще всё будет из разных опер.

Да, у «нормальных» людей инстинкты самосохранения должны быть в некотором смысле сбалансированы – на то они и «нормальные люди». Но, как выясняется, это «должны» – недостижимый идеал, а в суровой действительности у каждой нашей избушки свои погремушки:

• поэтому кто-то из нас более тревожен и видит опасности по всему контуру жизни, а кто-то – наоборот;

• кто-то более социально-чувствителен, кто-то, напротив, аутичен;

• кто-то нуждается в том, чтобы всегда находиться в центре внимания и производить впечатление на окружающих, а кто-то, наоборот, лишён подобной страсти напрочь.

Понятно, что данная ненормальность может проявляться как типологическими особенностями, так и разного рода психическими расстройствами пограничного уровня, специфичными для каждого из представленных типов и, соответственно, миров.

С другой стороны, именно эта «ненормальность», если она распространяется не на один только какой-то вектор инстинкта самосохранения, позволяет некоторым из нас создавать совсем странные миры, которые не способны разглядеть (придумать, представить себе или изобрести) другие.

Дальше, если нам повезло, то это ви́дение (придумывание, представление, изобретение) покажется другим людям, через результаты нашего труда, чем-то потрясающим, необыкновенным и… гениальным.

Так возникают все эти Лилипутии с Гулливерами, Средиземье с хоббитами и орками, Алиса, окружённая улыбками Чеширских Котов. И не удивительно, что эти выдуманные «миры», несмотря на всю их абсурдность и нелепость, кажутся их создателям даже более реальными, нежели настоящие.