Ценность рефлектора

На вид мы все не такие, как на самом деле.

ОСКАР УАЙЛЬД

Для того чтобы уяснить ценность и значение третьего типа мышления или, иначе говоря, ещё одного типа сборки интеллектуальных объектов, нам необходимо поговорить о «декоративных» вещах.

Общий принцип эволюции гласит: никакой признак не сохраняется во времени просто так. Если некий вид животных как-то, в каком-то направлении меняется, то эти изменения данным животным зачем-то нужны, они дают им какие-то конкурентные преимущества.

«Естественный отбор» словно бы пропускает биомассу жизни через своеобразное сито, обеспечивая, таким образом, усиление важных для выживания особей признаков. Неконкурентоспособные формы просто отбрасываются за ненадобностью.

В результате долгих полевых исследований и проведённых в связи с ними ментальных реконструкций данный факт приобрёл для Чарльза Дарвина характер самоочевидного. Но вот те самые павлиньи хвосты…

Действительно, с точки зрения естественного отбора павлиний хвост – это какой-то оксюморон, совершенно бесполезная и даже вредная для выживания особи штука. Причём это павлинье чудачество не единично, и это уж вовсе не тот «случай, который подтверждает общее правило».

Есть ещё необъяснимая с точки зрения естественного отбора вычурная, многоцветная раскраска насекомых, сложнейшее пение птиц или, например, огромные рога у лося. Зачем им всё это, столь затратное с точки зрения эволюции и абсолютно бесполезное, казалось бы, роскошество?

Впрочем, есть и ещё один фактор – половой диморфизм.

Если вы обнаружите некую странность в анатомии и внешнем облике представителей какого-то биологического вида, но она будет одинаково присуща как самцам, так и самкам, то вы, скорее всего, без труда найдёте этому признаку разумное объяснение с точки зрения естественного отбора.

Но вот если «странности», проявляющиеся как правило избыточностью, вычурностью и рискованностью, принадлежат представителю лишь одного из полов, то естественный отбор тут очевидно ни при чём. Так у Чарльза Дарвина и возникла идея второй движущей силы эволюции – «полового отбора».

Если какая-то особенность партнёра по каким-то причинам кажется самкам (как правило, самкам) привлекательной в партнёре, то мужские гены, обуславливающие соответствующий признак, получат конкурентное преимущество, что приведёт к закреплению и ещё большему воспроизводству данного признака.

Так случилось, впрочем, что «естественный отбор» затмил в научном сообществе отбор «половой», и на протяжении большей части XX века ему не уделялось должного внимания, что на самом деле достаточно странно, если учесть насколько гиперсексуальным является наш биологический вид.

Если инвентаризировать частотность мыслей, возникающих у нас в процессе «блуждания» (мыслей, по сути, непроизвольных, возникающих по каким-то внутренним, независящим от нашего сознательного влияния причинам), то обнаружится, что темы секса, половых партнёров, сексуальной привлекательности других людей и т. д., и т. и. лидируют.

Проще говоря, размышления «про это» стоят у нас на первом месте, даже если нам кажется, что «ничего такого» мы не думаем.

Теперь оглянемся вокруг и посмотрим из чего, на самом деле, состоит наша жизнь. При здравом рассуждении мы не сможем не заметить, что она полна какого-то невероятного количества «лишних» вещей:

• у каждого из нас очевидно больше одежды, чем нам нужно (причём далеко не вся она удобная – взять хотя бы женские туфли на каблуках или мужские галстуки);

• ванные и дамские сумочки заполнены гигиеническими средствами, косметикой и прочими расчёсками, фенами, а также плойками с лаками, без которых совершенно можно было бы обойтись;

• мужчины приобретают дорогущие машины, мощность которых, а также габариты, дизайн и т. д., и т. п. совершенно избыточны для «средства передвижения» в естественных для них условиях обитания (впрочем, и женщины тоже не отстают);

• мы обставляем своё жилище невероятным количеством совершенно глупых и ненужных вещей, так что даже птицы-шалашники и рыба фугу выглядят на нашем фоне как абсолютные аскеты;

• а ещё мы зачем-то бесконечно слушаем музыку, под предлогом которой с нами говорят разнообразные женщины и мужчины, пытающиеся вызывать в нас бурю эмоциональных переживаний (и не важно – «низкий это музыкальный жанр», или, например, опера);

• мы фотографируем, рисуем, читаем художественную литературу, смотрим фильмы, которые без «любовной линии», хоть в каком-то её виде, авторами «почему-то» не создаются вовсе;

• наконец, мы бесконечно играем в разные игры, увешивая себя затем медальками и лавровыми венцами, а ещё танцуем, занимаемся спортом и потребляем «здоровую еду», чтобы наша фигура находилась в «хорошей форме».

Иными словами, мы затрачиваем какое-то совершенно фантастическое количество усилий (на всё это «ненужное» надо ещё ведь и заработать!), по большому счёту, абсолютно не для чего.

Формально, конечно, можно сказать, что мы это делаем «для удовольствия», но о каком, на самом деле, удовольствии идёт речь?..

Действительно, всё это проявления «полового отбора», а проще говоря – это сексуальное поведение, даже если мы не видим в своём пристрастии к комфорту, красоте и прочему эстетству ничего эротического.

Профессор эволюционной психологии Джеффри Миллер, работающий в Университете штата Нью-Мексико, прославившийся своими обескураживающими экспериментами, последовательно – исследование за исследованием – убеждает нас в том, что ум и интеллектуальная деятельность человека являются следствием, в первую очередь, полового отбора.

Например, в одном из своих последних исследований Миллер показал, что 95 % словесного запаса человека не используется им в обыденной жизни, то есть они нам попросту не нужны.

Активный, необходимый, функциональный лексикон человека в его выборке составил всего лишь 5 000 слов. Но на самом деле люди, которых он исследовал, знали более 100 000 слов.

Когда же мы пользуемся этими 95 ООО «декоративными», как их называет сам Джеффри Миллер, словами?

Ответ и в самом деле обескураживает – «декоративные» слова начинают выпрыгивать из нас, как чёртики из табакерки, когда мы общаемся с человеком, на которого хотим произвести сексуальное впечатление.

В конце 80-х годов прошлого века профессор эволюционной психологии Техасского университета в Остине Дэвид Басс провёл невероятное по масштабу исследование – изучались представители 37 различных сообществ и культур, респондентами стали более 16 тысяч человек.

Выяснилось, что главными критериями выбора полового партнёра для всех нас является – что бы вы думали? – ум и доброта (впрочем, думаю, доброта без ума вряд ли бы нас заинтересовала).

Теперь, если повернуть эти данные от наличной ситуации к исходным мотивам, то трудно не признать, что ум формировался в человеке под давлением полового отбора.

Почему доисторическим женщинам понравился в доисторических мужчинах именно уровень их IQ, понять несложно: навыки, связанные с работой интеллектуальной функции, давали существенные конкурентные преимущества представителям нашего слабого в физическом отношении вида.

Умение создавать орудия труда и охоты, добывать огонь, делать одежду и надёжные жилища, жить большими социальными группами – это всё результаты интеллектуальной деятельности.

Когда человечество обучилось этому (примерно 40 тысяч лет назад), наши ближайшие родственники – неандертальцы – вымерли, не справившись с ухудшившейся климатической ситуацией. Ума не хватило.

Так от кого доисторическим женщинам имело смысл заводить детей? Кто им больше нравился? Что стало нашим павлиньим хвостом? Вот ответ: ум, невероятно развившийся под давлением полового отбора.

А потому одна из важнейших эволюционных задач «ума» – показывать себя, чтобы производить впечатление на потенциальных половых партнёров. Отсюда богатство языка, музыкальная виртуозность, танцевальные способности и, конечно, юмор, изобразительное искусство, литература, плюс нравственность, этика, наука.

Особи, обладавшие такого рода навыками, демонстрировали потенциальным половым партнёрам свой интеллект – способность мозга создавать сложные интеллектуальные объекты.

Да, как в случае и с павлинами, чрезмерная эксплуатация этого признака привела даже к обратному эффекту: теперь ум мешает сексу, порождая большое количество сексуальных проблем, а желающих продолжать род среди «умников» всё меньше и меньше (это и вправду выглядит, по здравому рассуждению, достаточно бессмысленной затеей).

Но как бы там ни было, если мы говорим о способах сборки интеллектуальных объектов разными психологическими типами, было бы странно не учесть того фактора, который, очевидно, являлся одним из важнейших для самого процесса формирования интеллектуальных навыков.

И в полную мощь действие этого фактора обнаруживается, как вы уже понимаете, у «рефлектора».

Название этого типа мышления, так же как и в остальных случаях, отражает специфику ви́дения. «Центрист» видит в окружающем его мире сущности и их проявления, «конструктор» – закономерности, а «рефлетор» – то, как он сам отражается во внешнем мире.

ПРОИЗВОДИМ ВПЕЧАТЛЕНИЕ!

Представьте, что перед вами стоит задача завладеть вниманием понравившегося вам человека, а затем произвести на него сногсшибательный эффект, чтобы единственное, о чём он мог думать дальше – это, извините, спаривание с вами. Что вы будете делать?

• Есть «центристский» вариант: увидеть в нём несуществующую «сущность», реконструировать его ситуацию и создать таким образом высокий уровень доверия между вами, а там, глядишь, и до взаимных ласк недалеко.

Но побуждаете ли вы таким образом собственно сексуальное влечение? Вряд ли, слишком обходной путь.

• Или «конструкторский» вариант: вы внимательно смотрите за поведением понравившегося вам человека и пытаетесь понять, к какому типу людей он относится, как эти люди обычно себя ведут, какие ваши действия могут на его поведение повлиять, мучительно пытаетесь понять, что значат его высказывания и т. д.

Проведённая вами аналитическая работа, в конечном итоге, завершается неким продуманным алгоритмом действий, который вы и реализуете. Произведёт ли это ожидаемый эффект? Возможно.

Впрочем, есть шанс, что вас раскусят и посчитают слишком рациональным, холодным, что, как вы понимаете, тоже не очень-то вяжется с эффектом сексуального возбуждения.

• А теперь представим, что вы действуете по наитию: совершаете какое-то действие – улыбаетесь, например, а вам улыбаются в ответ, дальше вы изрекаете что-то легкомысленное (или, наоборот, глубокомысленное), но успеха эта поза не имеет, а интерес у вашего визави заметно спадает.

Вы замечаете это буквально на уровне подкорки и тут же рассказываете ему какую-то забавную историю, а в ответ звучит весёлый, жизнерадостный смех.

Тут вы говорите, что этот вечер стал лучшим за вашу жизнь благодаря этому невероятному, мелодичному смеху. И, чтобы уже окончательно сразить своего визави, совершаете какое-то, извините, сальто (ну, я не знаю, превращаете галстук в импровизированную розу…).

И всё – глаза объекта выдают готовность к спариванию. «Рефлектор» добился результата.

Никакой «сущности», никакой «расчётной» деятельности, вы просто движетесь по наитию, рефлекторно – шаг за шагом, эмоция за эмоцией. Вы идёте к своей цели, не задумываясь о ней в социальном контексте, не рассматривая её как какой-то абстрактный план. Вы просто хотите произвести впечатление и поразить – повалить, так сказать, жертву с ног.

Если у вас богатый арсенал средств – подходящих шуток, выражений лица, отрепетированных сальто и поз, – успех можно считать гарантированным. Но и представители других поведенческих стратегий тоже не лыком шиты, и у них в запасе такие инструменты воздействия могут быть.

Так почему это срабатывает именно в вашем случае – без всяких там «сущностей» и «закономерностей»?

Потому что здесь вы – камертон собственных действий. Перед вами реальность, в которой вы не пытаетесь отыскать что-то (сущности, закономерности, чёрта в ступе), а просто действуете в ней, производя один за другим разные тестовые замеры: такое-то действие даёт такой-то эффект, а такое-то – другой, некий жест вызывает восторг и удивление, а другой, напротив, печалит или озадачивает.

Впрочем, вы можете действовать и иначе – не впечатлять, а завлекать, вызывать заинтересованность, провоцировать интерес к вам у вашего потенциального партнёра по спариванию.

Например, вам что-то говорят, а вы в ответ демонстративно пожимаете плечами – мол, это ещё как сказать… Как сказать?! – удивляется ваш визави, и вот он уже на крючке.

Теперь ему надо пытаться убеждать вас в своей правоте, а вы потихоньку начнёте сдавать позиции, увлекая его, так сказать, вглубь своей территории. Если Наполеону так нужна Москва, почему бы ему её не отдать?..

В момент, когда ему будет казаться, что он уже добился эффекта и вы готовы сдаться под напором его удивительно мощного интеллекта, вы впрочем сделаете «финт ушами»… Вдруг вы говорите ему что-то вообще «из другой оперы», от чего он мгновенно теряет дар речи.

Здесь вам необходимо улыбнуться, махнуть хвостом и кокетливо исчезнуть в дымке, оставив наивного ухажёра в состоянии разверзшегося незавершённого гештальта.

Всё, теперь он повержен – он будет вынужден думать о случившемся (то есть, о вас) на протяжении всего ближайшего времени. Пока вы вновь не объявитесь перед ним как ни в чём не бывало, абсолютно «позабыв» о том, что вы в прошлый раз так оживлённо обсуждали.

Это, конечно, в очередной раз собьёт вашу жертву с ног, но тут вы поменяете тактику – сегодня вы будете милы, открыты и доброжелательны. Можно брать.

Звучит, конечно, как «коварный план», но, на самом деле, для рефлектора такое поведение абсолютно естественно, он его не придумывает, не разрабатывает. Он и в самом деле действует по наитию, рефлексируя происходящее с ним и выдавая ответные реакции.

Собственно неуправляемость этого процесса, его спонтанность и становится для «рефлектора» главной проблемой.

Субъективность подхода «рефлектора», конечно, является существенным недостатком этого типа мышления:

• ему трудно заинтересоваться чем-то, если его это «не впечатляет» (то есть, нет тут любопытства «конструктора» и социальной ответственности за дело «центриста»);

• он теряет интерес, когда нужно переходить от действий в моменте («здесь и сейчас») к системной и долгосрочной деятельности;

• наконец, он иногда слишком всё зацикливает на себе – насколько то или иное дело лично ему может быть полезно, нравится оно ему или нет, как он в нем выглядит со стороны и т. д., и т. п.

С другой стороны, в этом «субъективизме» мышления «рефлектора» и заключено его основное достоинство.

• Во-первых, «рефлектор» всегда видит цель (если, конечно, он к ней и в самом деле движется, она его ворожит, если он, так сказать, её хочет, в неё влюблён).

«Конструктор», например, может настолько увлечься своей конструкцией и выстраиванием мыслей, что совершенно забывает о том, что у этого его занятия была какая-то изначальная цель и было бы вообще-то неплохо получить искомый результат. Как следствие, получается много деятельности ради деятельности, а вот выхлоп может оказаться сомнительным.

«Центристу» же, в отличии от «рефлектора», часто неловко иметь «свою цель». Он, как существо глубоко социальное, очень волнуется, чтобы цель была «общей», или даже просто «для других людей» (это даёт ему ощущение, что он имеет право быть в соответствующей стае, заслужил его).

В результате «центрист», зачастую, сам себя опутывает бесконечными социальными обязательствами, ждёт благодарности (хотя ему её никто и не обещал) и расстраивается, что «забывает о себе». Хотя, на самом деле, он о себе не забывает, а просто преследует как бы косвенную цель – улучшить к себе отношение у членов соответствующей группы.

С «рефлектором» такого не случается – если он что-то делает, он знает, что он делает, а главное зачем он это делает, и как сделать так, чтобы побыстрее добраться к цели. Так что, он не против, если представится такая возможность, и лишние углы срезать, и «ход конём» использовать.

• Во-вторых, «рефлектор» никогда не теряет связи с реальностью – он не уходит в абстрактные рассуждения как «конструктор», и не ищет в ней «сущностей», которых там нет.

Ирония в том, что именно «рефлекторы», как правило, производят впечатление предельно далёких от реальности. Окружающим может казаться, что они постоянно витают в облаках (что правда, но об этом позже), а ещё совершенно не думают о будущем (и это тоже так).

Всё дело в том, что хотя «рефлектор» и находится всегда на острие жизни, но это острие его жизни, а не то, как её – эту его жизнь – представляет себе кто-то другой, со стороны. Он чувствует, переживает, реагирует на всё, что происходит.

Да, он делает это по-своему, да, это соответствует только его целям, опытам, мировосприятию, потребностям, интересам и т. д., но это именно связь с реальностью, с тем, что происходит на самом деле – чувствование её (пусть и лишь в отдельных фрагментах, моментах, аспектах).

У «рефлектора» нет долгосрочных планов, его план – произвести эффект, впечатлить, озадачить, застать врасплох. А если у него не получается, то он страдает, мучается, жизнь становится ему невыносима.

Если же он и вовсе терпит поражение (как ему кажется, по крайней мере, и пусть лишь по какому-то частному моменту), то и свести счёты с жизнью хочет немедленно. Впрочем и к счастью, он, как правило, всегда находит возможность вывернуться и снова найти в реальности цели, ради которых он будет жить дальше.

Да, «рефлектор» не стратег, поэтому часто оказывается в затруднительном положении (в неловких и конфликтных ситуациях), из которого, впрочем, всегда находит способ выпутаться, зачастую – тем самым «ходом конём», или даже перевернув доску верх дном.

Но в том-то всё и дело, что ему почти всегда это удаётся! И удаётся именно потому, что он не покидает, так сказать, пределов реальности (даже окончательно, казалось бы, улетая в облака).

Он не будет тонуть под тяжестью своей конструкции, как, бывает, случается с «конструктором», он не будет стоять на капитанском мостике тонущего корабля, потому что это «его ответственность», как это сделал бы «центрист». Он найдёт способ выкрутиться.

Таким образом, связь с реальностью является, как это ни странно, в случае с «рефлектором» обратной стороной его субъективизма.

• Наконец, в-третьих, связь с реальностью делает «рефлектора» невероятно чувствительным к деталям, к нюансам, к оттенкам и качествам.

Специфическое ви́дение «центриста» зашорено обнаруживаемой им «сущностью». Даже отсутствуя, даже будучи выдуманной и привнесённой в реальность, она всё равно умудряется диктовать ему то, как надо воспринимать реальность, относиться к ней, понимать и интерпретировать её.

Специфическое ви́дение «конструктора», в принципе, имеет очень малое отношение к реальности – он её постоянно для себя конструирует, основываясь на совершенно абстрактных, зачастую, закономерностях.

Положа руку на сердце, «конструктору» его собственная, сконструированная им реальность нравится куда больше, чем та, с которой ему бы пришлось иметь дело, если бы он был устроен иначе. Так что тут без вариантов.

Но вот «рефлектор» жаден до реальности, и пусть он, опять-таки, воспримет её очень субъективно – на свой вкус, в связи со своими интересами и целями, но он будет воспринимать именно проявления реальности, а не виртуальные сущности или абстрактные концепты.

Более того, вполне возможно, что в процессе этого своего восприятия он слишком увлечётся какими-то деталями, малозначительными нюансами, не увидит картины целиком и, тем более, не задумается о последствиях своих решений.

Но факт остаётся фактом: «рефлектор» обращает внимание на то, что происходит на самом деле, и это, подчас, делает его способ сборки интеллектуальных объектов весьма существенным, важным и интересным.

То есть тут, опять-таки, палка о двух концах: с одной стороны, реальность интересует «рефлектора», он способен её видеть (рефлексировать её), но, с другой стороны, он, конечно, сделает это в рамках своих узких интересов и целей, что, если соответствующий масштаб недостаточен, приведёт, опять-таки, к узости ви́дения и неизбежным в такой ситуации ошибкам.

Итак, ментальные модели, создаваемые «рефлекторами», характеризуются субъективизмом, но если мы знаем, каков этот субъективизм, в чём он собственно состоит, и сделаем поправки на него, то мы, проведя, так сказать, «обратную разработку», можем получить весьма точные данные о реальности, с которой «рефлектор» имел дело.

Переводя это на физиологический язык, можно сказать так: если «рефлектор» пользуется для анализа ситуации оголённой, так сказать, подкоркой, не будучи скованным социальным инстинктом (как «центрист») и диктатом префронтальной коры (как «конструктор»), то мы видим в её реакциях непосредственный отклик на воздействия окружающей среды.

А потому стоит нам только учесть то, каким образом данная конкретная подкорка запрограммирована реагировать на те или иные стимулы, и мы по её реакциям сможем понять, какие в реальности стимулы на неё воздействовали. То есть это своего рода доступ к реальности, обычно скрытой от нас.

Это чрезвычайно важно понять, прежде чем переходить к вопросу о том, каким же образом думает, так сказать, дефолт-система мозга «рефлектора».

Отчасти мы этого, конечно, уже коснулись, когда говорили о том, какова структура «внутренней стаи», которую создаёт «истероид». Отличие этой структуры состоит в том, что она удивительно неструктурна.

То есть, структура в этой системе, конечно, есть, но её системность и целостность обусловлена лишь тем, что в ней есть сам «рефлектор». И это, наверное, было бы просто понять, если бы не тот факт, что само наше «я» (ощущение нашей «личности») является производным этой нашей «внутренней стаи».

Иными словами, если мы смотрим на элементы, разворачиваемые дефолт-системой мозга «рефлектора», то они выглядят как какой-то фейерверк, у нас нет ощущения, что в этом хаосе можно найти какие-то жёсткие и понятные закономерности.

• У «центриста» в дефолт-системе скопления отдельных «семейств», где каждый элемент поясняется друг через друга, а сами «семейства» через другие «семейства» системы, в результате чего всё оказывается связано со всем и всё объясняется через всё прочее.

• В дефолт-системе «конструктора» мы обнаруживаем строгие закономерности, которыми он организует, упорядочивает и кластеризирует внутренний хаос её элементов, буквально насильственным образом превращая её в «структуру».

• А вот системность в дефолт-системе «рефлектора» можно обнаружить только в том случае, если мы поместим в его «внутреннюю стаю» его самого. И тогда сразу с ней обнаружатся все отношения взаимозависимости между всеми её элементами – через отношения с самим нашим «рефлектором».

Проблема, как я уже сказал, возникает из-за того, что само «я» (личность) «рефлектора» как некий субъект, воспринимающий самого себя, является производным этой своей «внутренней стаи».

Иными словами, перед тем, как он ощутит себя самого неким «я», его «внутренняя стая» должна обрести целостность и системность (а он будет, соответственно, её производной), но она способна обрести эту целостность и системность только после того, как мы поместим в неё это «я».

В общем, это замкнутый круг, по которому и движется «рефлектор»: он как бы постоянно не совпадает с самим собой – только ему кажется, что он обрёл себя, как он тут же теряет это ощущение, и должен собираться снова.

Это такой «синдром феникса», если хотите: бесконечное умирание и возрождение, но, с другой стороны, это и постоянное обновление.

Вот почему у «рефлектора» семь пятниц на неделе, а то и на дню. Его настроение может колебаться, как маятник, а мысли, которые он думает, могут меняться от этого самого настроения – с плюса на минус и с минуса на плюс. То весь мир прекрасен и удивителен, то просто катастрофа и ад кромешный.

Жить в таком состоянии непросто, эти колебания настроений и перемена мнений тягостны для самого «рефлектора». И единственный способ, которым «рефлектор» способен внести хоть какой-то порядок в это колеблющееся безобразие, – это нарративизация, или органический сторителлинг.

Чтобы понять, есть ли в вас «рефлектор» (а точнее – насколько сильно он в вас выражен), попытайтесь ответить на вопрос – можете ли вы увидеть придуманную вами историю?

Не просто придумать и сказать, в чём её суть, не просто увидеть в ней рациональное основание и развитие сюжета, а именно увидеть – в картинках, с эмоциональной окраской, в декорациях, с действующими лицами, которые буквально что-то говорят или делают у вас в голове.

Если да, то, скорее всего, ваше мышление в значительной степени – мышление «рефлектора».

Как показал ещё в 2007 году нейробиолог Демил Хассабис с группой исследователей, наша дефолт-система мозга – прекрасная рассказчица, складывая интеллектуальные объекты один с другим, она производит на свет удивительные истории.

И лучшим образом это так работает именно у «рефлекторов».

Если «центристам» и «конструкторам» надо намеренно, через-сознательно, так сказать, придумывать истории, побуждать свою дефолт-систему к сторителлингу, то у «рефлекторов» этот процесс идёт спонтанно (недаром Иван Петрович Павлов называл их «художниками»).

Им достаточно какого-то небольшого эмоционального всплеска из подкорки, и элементы в их дефолт-системе тут же выстраиваются в нарративый ряд, который становится для самих «рефлекторов» буквально видимым, ощущаемым.

«Рефлекторы» переживают возникающую в них историю, словно бы она происходит с ними прямо сейчас. Причём, часто именно сейчас она и происходит, потому что они её на ходу и придумывают (даже если рассказывают о том, что случилось с ними когда-то в прошлом).

ГЕНИАЛЬНОЕ СОЧЕТАНИЕ

Показательно, как «рефлекторы» вербализируют возникающие в них истории (нарративы). Если перед нами чистый «рефлектор» («рефлектор», так сказать, по преимуществу), то мы услышим пересказ серии образов.

Они складываются для «рефлектора» в некую картину, диораму, но в речи это будет лишь набор прилагательных – «яркий», «пугающий», «страстный», «огромный», «загадочный» и т. д., и т. п., отражающих состояние его подкорковых структур.

Если же у «рефлектора» силён, плюс к этому, и «конструкторский» вектор, то его история приобретёт структурный вид.

В ней появится развитие сюжета, драматургические арки, взаимосвязь отдельных линий повествования, а возникающие в рассказе образы будут подчёркивать и дополнительно высвечивать суть происходящего.

Впрочем, сама «суть» появится только в том случае, если в нашем «рефлекторе-конструкторе» живёт также и «центрист», способный придать рассказываемой истории смысл, целостность, внутреннюю завершённость, связь с социальной реальностью (то есть, социальную актуальность) и полноту.

В таком виде «рефлектор-конструктор-центрист» – это уже настоящий литературный гений, если, конечно, он владеет ещё чувством языка, за которое отвечают уже другие, специализированные под эту функцию отделы мозга. Если же языковая функция недостаточна, то у такого смешанного типа открываются перспективы в области режиссуры или продюсирования.

Ведущим типом мышления в научной области является «конструкторский», позволяющий человеку организовывать эмпирические знания. Если же этот тип мышления будет органично дополнен мышлением «центриста» и чуть-чуть «рефлектора», то научное исследование, проведенное таким человеком, будет ухватывать некую сущность в реальности, которая прежде оставалась незамеченной – например, постоянная Макса Планка, гипотеза Анри Пуанкаре или специальная теория относительности Альберта Эйнштейна.

Если же мы говорим про выдающихся специалистов в области социального управления и бизнеса, то для них приоритетным типом мышления является мышление «центриста», но социальная организация не пойдёт без «конструкторского» дополнения, а «бизнес» – без значительной доли «рефлектора» с его жадностью в достижении усмотренной в реальности цели.

Если бы Махатма Ганди, Нельсон Мандела, Вацлав Гавел и Михаил Горбачёв были бы лишь «центристами», они бы, рано или поздно, встроились в диктуемые обществом правила игры.

Им была необходима «конструкторская» нота, чтобы продолжать настаивать на существовании «закономерностей», которых в соответствующих обществах, которые они взялись реформировать, на момент начала их политической деятельности не существовало.

Конечно, и среди бизнесменов вы найдёте и мощных «конструкторов», таких, например, как Уоррен Баффетт или Билл Гейтс, но эти люди и стали-то бизнесменами не потому, что хотели заниматься «бизнесом».

Баффетту просто с детства очень нравилось производить деньги из денег (в этом есть своя «конструкторская» красота), а Гейтсу программировать компьютеры, но потом, как говорится, закрутилось и понеслось на первые места списка Forbes.

Однако же, куда более бизнесовыми – склонными к риску и провокации, страстными и эгоцентричными бизнесменами являются, конечно, «рефлекторы».

Вспомните экстравагантных и даже взбалмошных, на первый взгляд, Стива Джобса, Дональда Трампа, Амансио Ортега (основателя Zara) или Джеффа Безоса (основателя Amazom). Это существа с бегущим впереди них самих «рефлекторством».

Так или иначе, все типы мышления являются взаимосвязанными, каждый вносит свой вклад в конечный результат. И что можно сказать с абсолютной уверенностью: если бы не способ мышления «рефлектора», раз уж о нём сейчас речь, то вряд ли результаты нашей деятельности могли бы обретать свойство ценности, значимости.

Без яркой подачи даже великие идеи погибают, к сожалению, без следа.