Несодержательное мышление – это процесс реконструкции реальности, которая является отношением отношений. И именно эти отношения отношений соответствующего положения вещей мы должны пытаться усматривать, осуществляя несодержательное мышление.
Впрочем, когда мы говорим о реконструкции реальности, речи не идёт о реконструкции «бытия», «мира», «сущего» и т. д. Все эти штуки являются сами по себе выдумками. Реконструируя реальность, мы реконструируем определённое положение вещей, мы реконструируем ситуации, которые усматриваем в реальности.
Таким образом, ключевым вопросом оказывается вопрос «точки сборки» – то есть того вопрошания (озадаченности), которое и определяет, если так можно выразиться, характер того положения вещей, которое мы обнаружим и сможем реконструировать.
Нелепо думать, что реальность может быть дана нам в каком-то идеальном и единственно правильном виде, что такой «вид» вообще существует.
Сам эффект ситуации (положения вещей) есть эффект случая – что-то такое, что происходит так (в таком положении вещей).
Озадачиваясь, мы каждый раз входим в соответствующее этой озадаченности положение вещей. Причём сама наша озадаченность – есть лишь производная какого-то положения вещей. Наконец, мысля несодержательно, мы мыслим то, что происходит в этой ситуации, – то есть отношения положения вещей.
Если перевести всё это в плоскости представлений (по самой сути своей некорректных), то речь идёт о том, что мы не имеем ничего стабильного и неизменного. Происходящее просто не может быть таким – стабильным. И в этом смысле, наверное, можно повторить за Гераклитом: «Всё течет, всё меняется».
Но важно понять, что это «течение» – не «течение во времени», а просто разные отношения. Мы, в силу самого своего психического устройства, не можем представить себе некое изменение вне хоть каких-то представлений о времени, вне этой координаты.
Но подумайте об этом иначе, метафорически: есть положение всех вещей, а есть все возможные отношения всех вещей. Так что, озадачиваясь, вы заходите в одно и то же – в одну и ту же реку, но бесчисленное количество раз, и всякий раз видите разные положения вещей. Где здесь время? Время вашего захода в эту реку? Но какое отношение это имеет к реальности, в которую вы зашли?
Да, этот образ некорректен, поскольку вы сами – это такое положение вещей в реальности, вы не можете в неё ни зайти, ни выйти из неё.
Хотя у вас может возникать стойкая иллюзия подобных хождений. Мол, сейчас вы задумались о реальности, ощутили её отношения, а потому оказались в ней, а ещё потом перестали о ней думать – ушли в свои мысли и потеряли с ней связь.
Это заблуждение. Да, ваш «луч внимания» может быть направлен на реконструкцию реальности, а может просто блуждать по пространству положения вещей. Но ваш собственный «статус» – «блуждаете» вы или «реконструируете» – является лишь таким вашим положением в положении вещей, которое вы заметили.
Однако же и это положение вещей, образно говоря, было всегда, и, соответственно, это ваше положение в этом положении вещей было всегда. Поэтому всё это лишь, если так можно выразиться, обман восприятия, не более того.
Пространственная метафора, в отличие от временной координаты, оказывается куда важнее для понимания того, что есть «положение вещей».
Имплицитно она содержится во всех положениях методологии мышления, поскольку это тот способ, которым наша психика не может не организовывать мир, с учётом того, что является, как говорил Лев Маркович Веккер, нашим «капитальным свойством».
«Интеллектуальные объекты», «отношения» чего-то к чему-то, «реконструкция» чего-то, «представление» о чём-то, «озадаченность» чем-то, «положение вещей», «ситуация», «внутреннее психическое пространство», «плоскость мышления», «связные интеллектуальные объекты», «пространство мышления», «специальные интеллектуальные объекты» с неизвестным «х» – все это имеет для нас некое пространственное измерение.
Впрочем, это, конечно, не физическое пространство, в котором нечто располагается, это просто такой наш способ думать, обусловленный устройством нашего психического аппарата.
В математике также нет никакого пространства, но оно там есть, потому что за создание соответствующих математических моделей базово отвечают теменные доли нашего мозга, которые изначально, эволюционно использовались как раз для определения пространственных взаимоотношений.
Таким образом, мы заложники того, чтобы думать о непространственных вещах – таких как «интеллектуальные объекты», «отношение» между ними, «пространство мышления» и т. д., и т. п. – как о вещах пространственных.
Это, понятно, относится и к «положению вещей». Разумеется, речь идёт, опять-таки, о пространственной метафоре, а не о действительном физическом пространстве, в котором находятся некие «вещи».
Тем более что нет никаких «вещей», есть лишь отношения отношений «до самого низа», которые создают нечто, что мы воспринимаем как положение вещей – «факты» реальности, «интеллектуальные объекты» нашего пространства мышления.
Впрочем, понимая всю условность этой пространственной координаты, мы можем помочь себе в реконструкции реальности, поскольку мы оказываемся свободны:
– в выборе сторон «входа» в ситуацию;
– в выборе углов для создания её срезов;
– в выборе своего места в ситуации (положении вещей);
– в возможности усмотрения разных положений вещей;
– в совмещении таких положений вещей, которые могли бы, в другом случае, казаться нам находящимися «в другом измерении ситуации»;
– в видении сразу нескольких уровней ситуации (положения вещей), где каждый из её объектов (элементов положения вещей) может быть задан нами как самостоятельная ситуация (как самостоятельное положение вещей).
Иными словами, топология того виртуального ментального пространства, в котором мы и осуществляем реконструкцию реальности, даёт нам практически неограниченные степени свободы, которыми мы обязаны пользоваться.
С другой стороны, когда мы рассматриваем то или иное положение вещей (ситуацию), мы, за счёт своей озадаченности, усматривающей лишь определённое (но ничем не предписанное) положение вещей, образуем своеобразные локальности.
Эти локальности определены не пространственными отношениями между «фактами» реальности (или интеллектуальными объектами нашего внутреннего психического пространства), а характером отношений между ними.
Мы уже говорили, что количество отношений одного элемента системы с другими определяет его условную «тяжесть», то есть, по сути, – гравитационное поле объекта («факта» реальности, интеллектуального объекта).
Однако нельзя не учитывать и условную интенсивность этих отношений, степень, так сказать, влияния данных элементов друг на друга (степень, так сказать, их «промятия»).
Этот эффект, впрочем, не является имплицитно присущим тому или иному отношению отношений (определённым отношениям сил), а задается контекстом – то есть тем, какая именно ситуация (какое именно положение вещей) усмотрена нашей озадаченностью.
В зависимости от того, какова наша озадаченность, элементы системы («факты» реальности, интеллектуальные объекты) усмотренного нами положения вещей могут находиться, образно говоря, «ближе» или «дальше» друг от друга в нашем виртуальном ментальном пространстве реконструкции.
Это «ближе» и «дальше» как раз и будут характеризовать интенсивность их взаимовлияния (отношения сил, «промятия») в данном, усмотренном нашей озадаченностью так, положении вещей.
Таким образом, в зависимости от того, какой контекст создает наша ситуация (выявленное нашей озадаченностью положение вещей), одни и те же (формально говоря!) элементы («факты» реальности, интеллектуальные объекты) – например, «я сам» или «теория эволюции» – могут находиться «ближе» или «дальше» друг от друга, что будет объясняться тем, что в данном контексте их взаимное влияние («промятие») обладает большей (или, соответственно, меньшей) интенсивностью.
Это совершенно не важно, если мы говорим о реальности как таковой. Однако если перед нами стоит задача реконструкции реальности в какой-то определённой локальности (обусловленной такой нашей озадаченностью), это оказывается чрезвычайно важным фактором, способным повлиять на те решения, которые мы сможем усмотреть для себя в рамках данной реконструкции.