Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
«Факты» реальности и интеллектуальные объекты по сути своей являются двумя сторонами одной медали, точнее – самой этой медалью, на которую мы смотрим то с одной, то с другой стороны.
Вопрос, таким образом, состоит в том, какую ситуацию (положение вещей) мы рассматриваем.
Если мы озадачены тем, что такое реальность, то в положении вещей мы увидим «факты» реальности. Если мы озадачены тем, что такое мышление (пространство мышления), мы обнаружим в этом положении вещей «интеллектуальные объекты».
Можно ли сказать в таком случае, что речь идёт об одном и том же? Это было бы некорректно, хотя речь действительно идёт о том же самом. Фокус в том, что всякое «то же самое», находясь в разных ситуациях (в разном положении вещей), перестает совпадать с самим собой.
Вот почему нам необходимы и разные названия для как бы одного и того же: тут – в таком положении вещей – «факты» реальности, тут – в другом положении вещей – интеллектуальные объекты.
В зависимости от того, каким образом мы назовем это «нечто», мы окажемся в том или ином «контексте». А в зависимости от того, в каком контексте мы обнаружим данное «нечто», мы увидим разные отношения этого «нечто» (в одном случае – «факта» реальности, в другом – интеллектуального объекта) с другими вещами соответствующих ситуаций.
Если я говорю о реальности, то было бы странно думать, что я могу обнаружить в ней интеллектуальные объекты. Нет, в реальности я усматриваю те или иные факты (некие отношения вещей), а затем я создаю соответствующие интеллектуальные объекты в пространстве своего мышления.
Впрочем, возникновение интеллектуальных объектов в моём психическом пространстве на самом деле происходит как раз в тот момент (а вовсе не «за тем»), когда я усматриваю те или иные отношения в реальности, то есть, по сути, сами «факты» реальности.
Иными словами, то и другое происходит не последовательно (речь всё-таки идёт о «том же самом»), что можно допустить лишь из дидактических соображений, а одновременно.
Итак, на самом деле я имею дело с одним и тем же, единым процессом. Только вот осознать это его единство крайне сложно, поскольку «факт» и «интеллектуальный объект» обнаруживаются мною в разных ситуациях (в разном положении вещей).
«Факты» реальности не существуют в некой абстрактной действительности, но лишь в моём внутреннем психическом пространстве, в пространстве моего мышления.
– Во-первых, «факты» реальности даны нам через наш психический аппарат (обнаруживают себя только в нём), и уже хотя бы поэтому являются «интеллектуальными объектами». Иными словами, поскольку любой объект, созданный нашей психикой, создан интеллектуальной функцией, он неизбежно является интеллектуальным объектом.
– Во-вторых, я сам всегда имплицитно присутствую в каждом усмотренном мною «факте» реальности. Это объясняется тем, что всякие «факты» возможны лишь в ситуации (положении вещей) как отношение этих вещей, а всякая ситуация (всякое положение вещей), с которой я имею дело, обусловлена тем, как я её «вынул» (обнаружил, усмотрел) из реальности, следуя своей нехватке (своему дефициту).
С другой стороны, когда мы говорим об интеллектуальных объектах, мы говорим именно об элементах нашего внутреннего психического пространства, об элементах пространства нашего мышления.
Сам способ организации интеллектуального объекта является, по существу, биологической функцией. Можно говорить, что здесь работают механизмы «гештальта», «доминанты», «динамического комплекса реакций», «функциональной системы», «генератора когнитивных паттернов», «нейронного ансамбля» и т. д.
По сути, впрочем, речь во всех случаях идёт об одном и том же, однако разные номинации выявляют для нас какие-то дополнительные нюансы, связанные с положением «интеллектуального объекта» внутри соответствующего контекста (ситуации, положения вещей), то есть, в данном случае, той или иной научной теории.
Попытаемся это представить: любой интеллектуальный объект моего внутреннего психического пространства (пространства моего мышления) – это абсолютно действительная, фактическая такая связь определенной совокупности нейронов, производящих во мне соответствующий эффект.
И не важно, осознаю ли я сейчас работу данного нейронного ансамбля («слышу» ли я её в общем «гуле» моего работающего мозга), или же моё сознание (чрезвычайно ограниченное в своих пропускных способностях) занято сейчас чем-то другим.
Однако когда я озадачиваюсь, я могу найти в себе соответствующий интеллектуальный объект (услышать эффект, производимый данным нейронным комплексом). Я направляю на него, так сказать, «луч своего внимания» и озадачиваюсь данным конкретным интеллектуальным объектом.
Концентрируясь в процессе своей озадаченности на соответствующем нейронном комплексе (делая его, так сказать, «доминантным» [© А. А. Ухтомский]), я побуждаю его к контактам со смежными нейронными комплексами (с теми, с которыми он уже связан своими аксональными связями, хотя, возможно, и очень слабо).
Те комплексы, в свою очередь, также как-то связаны своими аксональными связями с какими-то другими нейронными комплексами мозга, а те, в свою очередь, ещё с какими-то.
То есть по системе этих распределённых связей мы можем активизировать большой объём нейронных комплексов (интеллектуальных объектов), так или иначе имеющих отношение к делу.
При наличии подтверждающей информации извне («факты» реальности), то есть соответствующей дополнительной стимуляции каких-то активизированных нашей озадаченностью центров, данные связи между несколькими интеллектуальными объектами (нейронными комплексами) «попроще» окрепнут, что приведёт к формированию некой новой, более сложной нейронной сети (нейронного комплекса) – интеллектуального объекта «посложнее».
Таким образом, думать, что конкретный интеллектуальный объект является тем же самым, что и «факт» реальности, некорректно.
Интеллектуальные объекты порождаются интеллектуальной функцией, которая на нейрофизиологическом уровне, по существу, есть сами нейронные связи (аксональные, дендритные).
То есть описывая интеллектуальную функцию, мы должны думать об уже существующих связях между нейронами и нейронными комплексами нашего мозга, а вовсе не о положении дел в реальности.
Говоря же о «фактах» реальности, мы должны предполагать, что на наши нейронные комплексы (интеллектуальные объекты) извне оказывается какое-то воздействие.
Однако понятно, что воздействие, которое оказывается на нас «извне», на самом деле создается уже самим нашим мозгом внутри самого себя, в соответствии с теми алгоритмами обработки информации, которые в нём уже наработаны (или предзаданы эволюционно).
По большому счёту на уровне «входных данных», поступающих к нам «извне», мы имеем лишь некий оцифрованный аналоговый сигнал. Без его интерпретации интеллектуальными системами нашего мозга (интеллектуальные объекты и интеллектуальная функция), в процессе которой он и обретает свою структурную сложность, этот «сигнал» абсолютно бессмысленен.
Таким образом, «факт» реальности, конечно, является интеллектуальным объектом – поскольку он, в любом случае, создан внутри нашего мозга его интеллектуальной функцией.
Однако есть существенная разница между интеллектуальными объектами, которые уже являются частью функциональной системы нашего мозга (её элементами) и могут работать в некотором смысле автоматически (как «генераторы когнитивных паттернов» ([© Э. Грэйбил, Д. А. Сахаров], например), и теми интеллектуальными объектами, которые создаются нашим мозгом сейчас, с учётом этой привходящей информации «извне».
Да, эта «привходящая информация» о «фактах» реальности в значительной степени опять-таки нашим же мозгом и создаётся (на основе уже существующих у него интерпретационных систем, состоящих из уже существующих в нём интеллектуальных объектов и связей интеллектуальной функции).
Однако именно «привходящая информация» позволяет одновременно активизировать нервные центры (нейронные ансамбли), которые в другом случае не активизировались бы совместно нейронной системой нашего мозга (самостоятельно, самопроизвольно).
Отсутствие же такой совместной активизации двух разных, прежде не связанных нейронных ансамблей, не может привести к установлению между ними нейронной связи. То есть наша интеллектуальная функция не сможет создать из них более сложный интеллектуальный объект (иначе говоря, вероятность самопроизвольного возникновения такой нервной связи чрезвычайно сомнительна).
Когда же мы озадачиваемся, желая получить новые факты того, каковы действительные отношения между вещами в том или ином контексте реальности (ситуации, положении вещей), мы вынуждены, грубо говоря, «всматриваться» в эту «ситуацию» и имеем шанс «усмотреть» в ней некие отношения (положения вещей), которые прежде в нас (и для нас) отсутствовали.
То есть на нейрофизиологическом уровне эта практика (озадаченность) позволяет нам, благодаря такого рода «внешней стимуляции», одновременно активизировать в себе некие нейронные комплексы (интеллектуальные объекты), которые прежде не актуализировались у нас совместно, и связать их посредством нейронных связей (интеллектуальной функции) в новые, более сложные нейронные ансамбли (интеллектуальные объекты «посложнее»).
Впрочем, не следует забывать, что и наше внутреннее психическое пространство, и пространство нашего мышления – это реальность (это то, что происходит). Соответственно, если мы решим говорить о «фактах» реальности, обнаруживаемых в этой ситуации (при таком положении вещей), то интеллектуальные объекты нашего внутреннего психического пространства и пространства нашего мышления сами по себе окажутся «фактами» реальности. На этом и основан механизм мышления о мышлении.
Теперь посмотрим на эту ситуацию как бы «с другого конца»: чем понимание того, как мы работаем с фактами реальности, может помочь нам в понимании феноменов, которые обсуждаются в методологии мышления применительно к понятию «интеллектуального объекта»: в частности, эффекту «тензора» и понятию «тяжести» интеллектуального объекта.
Напомню, что необходимость введения понятия «тензора интеллектуального объекта» была обусловлена наличием «свёрнутых отношений», которые могут содержаться в сложных интеллектуальных объектах.
Если, допустим, я имею дело с некой вещью определённого положения вещей, то я оказываюсь ограничен контекстом данной ситуации. В этом контексте (из-за его содержательного давления) я не могу видеть какие-то отношения данной вещи с другими вещами других контекстов (ситуаций, «положения вещей»), которые, впрочем, мне известны, потому что были прежде усмотрены мною в этих других контекстах (ситуациях) и были включены в соответствующий интеллектуальный объект.
Ситуация выглядит так, что я имею некий интеллектуальный объект, но вижу только часть его, хотя, на самом деле, он цельный («запутанный») и именно в таком своём виде, то есть со всеми этими своими дополнительным отношениями из других «измерений» (неявно для меня) влияет на положение дел (вещей) в данной ситуации.
Мы привыкли думать, что имеем дело с некими сущностями, с чем-то существующим, субстанциональным: вот, мол, предметы материального мира – столы, стулья, люди, вот физические явления – электричество, действие гравитационных сил, а вот мой субъективный мир – мои квалиа, мои чувства, мои мысли и т. д.
Нам кажется, что всё это некие отдельные субстанции, обладающим собственным существованием. В действительности же каждый такой «объект» является, во-первых, просто нашим представлением – то есть чем-то, что мы думаем о чём-то; во-вторых, каждая такая штука, если она имеет, так скажем, некий действительный референт в реальности, уже даже в самой этой реальности (не говоря уже о наших представлениях) есть результат отношения неких сил (неким эффектом этого отношения).
Но, в соответствии с самим нашим устройством (эволюционно обусловленными способами работы нашего психического аппарата), мы не видим «объекты» как отношение отношений сил, мы видим их как некие «штуки».
Когда же мы смотрим на такую «штуку», она, будучи означенной, оказывается в соответствующем содержательном контексте (но даже если она ещё не означена нами, она всё равно находится в некоем, выявленном мною положении вещей, что тоже контекст, хотя и менее зависимый от языковых игр). Данный содержательный контекст диктует нам правила использования этой «штуки», определяет, так сказать, её атрибуты.
В действительности, то есть для самого моего мозга, это не так. Если представить себе эту «штуку» (субстанциональный, как мне кажется, объект реальности) как некий нейронный ансамбль в моём мозгу, то понятно, что он, будучи сложносоставным (данный сложный интеллектуальный объект состоит из более простых, но связанных так интеллектуальных объектов), имеет огромное количество связей с другими нейронными ансамблями.
То есть все эти связи (отношения) неизбежно присутствуют, будучи, правда, свёрнутыми, в данном сложном интеллектуальном объекте. Они есть, но мы их не видим, потому что действуем в определённом содержательном контексте, который не предполагает их существования.
Действительно, зачем вам думать, что такое «металл», «трение», «сенсомоторная кора», «желудочный пепсин», «систематика растений», «физиология формирования субъективного переживания цвета» и т. д., и т. п., когда вы просто режете помидоры в салат? Нет, всё это абсолютно излишне.
Однако же, если соответствующие интеллектуальные объекты в вас есть, то данные отношения (фактические связи между нейронными ансамблями) наличествуют, хотя и свёрнуты внутри вашего действия по приготовлению данного нехитрого блюда.
Более того, при любом возникновении «нештатной ситуации» (когда каким-то образом изменится положение вещей в реальности) – вы порежете палец, почувствуете боль в желудке, у вас случится судорога, еда покажется странной на вкус, надо будет решить, можно ли класть этот нож в посудомойку и т. д., и т. п. – соответствующие связи, до сих пор свёрнутые в «объекте», тут же будут вами актуализированы.
Таким образом, богатство возможных реакций и выборов в значительной степени зависит, с одной стороны, от количества имеющихся у нас интеллектуальных объектов, а с другой, и это, собственно, вопрос «тензорной» функции, от сложности этих интеллектуальных объектов (дополнительных измерений во внутренней организации соответствующего интеллектуального объекта).
Наше сознание, способное оперировать лишь чрезвычайно ограниченным числом интеллектуальных объектов (порядка трёх элементов), существенно ограничено в решении сложных интеллектуальных задач.
Данная – по сути, физиологическая – ограниченность может преодолеваться лишь сложностью интеллектуальных объектов, которыми оперирует наше мышление: чем большее количество связей (отношений) создают соответствующий интеллектуальный объект, тем большее количество различного рода отношений возможно между ним и другими интеллектуальными объектами нашего пространства мышления.
Из этого возникает и понимание «тяжести интеллектуального объекта», который сам по себе, конечно, так же, как и любой «объект внешнего мира», не есть какая-то субстанциональная сущность, но является лишь произведенным эффектом его внутренних связей.
Всякая реальность (как то, что происходит), включая, разумеется, и реальность пространства нашего мышления, есть отношение отношений, то есть, по большому счёту, – те самые связи, создающие соответствующие эффекты.
Если попытаться представить себе, как это работает на нейрофизиологическом уровне, то картина будет выглядеть примерно следующим образом…
Прежде всего необходимо понять, что ни одна нервная клетка не способна произвести нечто осмысленное. Грубо говоря, это своего рода «онтологическое ничто».
Однако «пульсация» нейрона приводит к возникновению связей с другими «пульсирующими» (находящимся в возбужденном состоянии) нейронами. Причём эти связи носят и нейрохимический, и анатомический характер [© Э. Кандель].
При активизации относительно простого интеллектуального объекта активизируется сравнительно небольшой комплекс связанных нейронов. При активизации сложного интеллектуального объекта количество возбужденных нейронов и, соответственно, связей между ними оказывается куда больше.
Поэтому, когда мы говорим о «тяжести интеллектуального объекта», речь не идёт о том, что он имеет какую-то физическую «массу», а скорее об «объёме» – то есть количестве нервных связей (связей между нейронами), которые его и определяют.
С другой стороны, данный «объём» (количество связей) действует подобно физической «массе», искривляя пространство (опять-таки пользуясь физической метафорой) нашего мышления.
Если представить себе такой «тяжелый интеллектуальный объект» как очаг нервного возбуждения, то понятно, что его влияние на другие интеллектуальные объекты носит по существу физический характер.
Такой тяжелый интеллектуальный объект на манер массивного космического тела (звезды, белого карлика или чёрной дыры) как бы продавливает пространство вокруг себя, заставляя другие интеллектуальные объекты изменять свою траекторию – приближаться к нему, крутиться вокруг него, а то и вовсе в него падать.
Допустим, вы переживаете развод. Ваш партнёр (бывший уже теперь супруг) – это тяжелый интеллектуальный объект вашего внутреннего психического пространства, поскольку он связан практически со всем, что до сего момента происходило в вашей жизни. Каждый аспект вашей жизни так или иначе согласовывался с этим интеллектуальным объектом (каковым наши партнёры (супруги) для нас и являются) внутри вашего пространства мышления.
Пока дело до развода (расставания) не доходило, вы и не замечали тяжести данного интеллектуального объекта – да, он был связан практически со всеми аспектами вашей деятельности, включён в неё, хотя зачастую и незаметно, «естественным образом». Теперь же, когда эта «масса» как бы выпала из вашей жизни, вся она, по существу, нуждается в перестройке.
На самом деле это очень странно: развод, равно как и свадьба, – явления вроде бы частного порядка. Наравне с этой «частью» вашей жизни в ней есть ещё и такие штуки, как, например, работа, профессиональные интересы, хобби, любимые развлечения, друзья и родственники. Вроде бы все они должны существовать сами по себе.
Фокус в том, что всех этих штук (включая, разумеется, и супруга) нет, их субстанциональность – это чистой воды психическая иллюзия. Есть лишь пространство отношений, возникающее между одними интеллектуальными объектами и другими интеллектуальными объектами в вашем собственном мозге.
То обстоятельство, что вам постоянно и почти в любом вопросе приходилось сверяться с мнением (а то и просто с фактом существования) вашего супруга – начиная с того, что сегодня надеть, заканчивая тем, о чём можно говорить с друзьями, а о чём лучше не надо, – приводило к тому, что он (как интеллектуальный объект) становился частью каждого такого вашего интеллектуального объекта. Но и сам он при этом (ваш супруг как интеллектуальный объект), незаметно для вас, по чуть-чуть, но последовательно наращивал свою собственную массу в вашем психическом пространстве.
Таким образом, супруг (как интеллектуальный объект) становился для нас тяжелее, а сама наша жизнь оказывалась всё более и более с ним связанной, всё больше вокруг него, так сказать, закручивалась. Теперь, когда она уже не может крутиться вокруг данного «центра тяжести», она как бы разваливается, все прочие интеллектуальные объекты оказываются как бы ущербными, и в результате вся система, по существу, нуждается теперь в глобальной перестройке (в пересборке).
Войти с помощью соц. сетей: