Спать здесь ложились в десять. Было еще светло – конец мая. За квадратными окнами без штор угрюмо светилась бетонная многоэтажка с антеннами-тарелками между окон, она отражала закатные лучи.

Кто-то сказал в приоткрывшуюся дверь:

– Не шебуршать, не шептаться. Виноватые будут спать в коридоре на полу… – Голос был какой-то механический, не поймешь даже, мужской или женский. Два десятка мальчишек разом притихли. Не то что в детдоме. Там в спальнях после отбоя – громкий шепот, хихиканье, всякие сказки-истории, а то и мягкое уханье – кого-то огрели подушкой. А здесь тюремная тишина.

Лишь казенные простыни и наволочка пахли знакомо, как в интернате…

Слева от Кабула отдавала запахом штукатурки голая стена. Справа лежал на своей кровати конопатый Арсений. Он уткнулся носом в подушку, видно было его веснушчатое ухо.

Кабул вдавился затылком в подушку, натянул простыню на глаза, и перед ним встали Конфигурации пространств. Темно-серые, поломанные и скомканные событиями сегодняшнего дня, без проблесков и цветных пятен. Кабул поднапряг нервы, стал выстраивать мир заново. Пространства послушались. Многогранные объемы вписались друг в друга, открыли в себе щели, в которых проклюнулись звезды. А слева вошел широкий луч, и под ним заблестела похожая на поверхность гладкого озера плоскость. Только озера всегда горизонтальные, а плоскость была с крутым наклоном. По ней скользили в разные стороны сделанные из пенопласта кораблики с газетными парусами (наклон не мешал им). За корабликами оставались разбегающиеся следы, в них искрилось солнце…

Снова пришла догадка, что, если однажды множество людей договорится и общими силами выстроит Конфигурации пространств по разгаданным правилам, пропадет в мире всякое зло…

Он понимал, что до этого еще очень далеко, но стало спокойно. Среди темных кубов и пирамид, аккуратно встроенных друг в друга, повисла планета Земляника. Бесшумно промчались красные кони: Кабул ощутил на лбу ветер от их разлетевшихся грив…

Утром была зарядка на плацу позади здания. Общая для всех – от семилетних малышей (их-то сюда за что?) до совсем взрослых парней. Хриплый (похоже что с похмелья) физрук нехотя отдавал команды, и все так же нехотя делали упражнения… Потом был завтрак: морщинистые сосиски с тушеной капустой и жидкий кисель…

Затем Кабула и еще двух новичков позвали в кабинет замначальницы. Там были Анна Леонтьевна и Диана Яковлевна. Обе взглянули на Кабула так, словно видели его впервые. Ребятам велели сесть на стулья у стены. Новички – пацаны лет десяти, стриженые и пришибленные – сели и зябко ухватили себя за локти. Кабул подумал две секунды и тоже сел, на крайний стул. Глянул на Диану Яковлевну. Она ответила быстрым понимающим взглядом: «Не бойся, я не забыла наш разговор». Хорошо, что не забыла! Кабул стал смотреть на висевший рядом с дверью большой календарь, на нем была известная картина с поникшей над прудом сестрицей Аленушкой. Понятно, от чего грустила Аленушка – знала, в какое место попала…

Анна Леонтьевна в меру наставительно и в меру добродушно стала рассказывать, как должны вести себя дети, попавшие в исправительное учреждение, и какие здесь порядки. Два новичка смотрели перед собой и, похоже, не слушали. Кабул тоже не слушал. О порядках он достаточно узнал вчера. Он расслышал лишь последнюю фразу:

– Вам все понятно?

Кабул встрепенулся. Хотел сказать, что понятно все, кроме главного: за что его посадили в приемник? Но опять встретился взглядом с Дианой Яковлевной. Та молча посоветовала: «Не надо, пользы не будет. Потерпи…»

Терпеть неволю и тоскливую неизвестность было трудно. В середине дня он решил, что попробует все-таки найти удачный момент перекинуться словами с Дианой Яковлевной. Узнать, когда можно ждать этого ом… бум… в общем, защитника и нельзя ли как-нибудь связаться с мамой Эмой. Ведь ясно же, что Диана Яковлевна – хороший человек. Но она больше не попадалась на глаза. Ни в тот день, ни в следующий. И приходилось делать то, что и остальные. Заниматься «самоподготовкой»: читать учебники за шестой класс, хотя учебный год подошел к концу, кидать на дворе в подъехавшие грузовики тюки с мусором, перебрасываться (хочешь – не хочешь) волейбольным мячом на спортплощадке, слушать звенящего медалями дядьку, который уговаривал «дорогих детей» жить по правилам, потому что прежние поколения воевали за их счастливое детство (за такое, как вот здесь, да?).

Диана Яковлевна не показалась и на следующий день, сказали, что заболела. Вместо нее третьим отрядом стал командовать Красавчик Дима. Кабул заново впал в отчаяние. Но судьба снова подарила ему встречу с хорошим человеком.

После самоподготовки, когда строем «в затылок» шли по двору на спортплощадку, кто-то аккуратно взял Кабула за плечо.

– Подожди-ка, приятель. Похоже, я тебя знаю… – и потянул в сторону. Это был парнишка лет шестнадцати, славный такой, с худым лицом, с улыбчивыми губами, в больших блестящих очках. Стрижка была короткой, но все же не «под картошку». И одет он был не в камуфляж, а в обычные джинсы и белую футболку с канадским кленовым листом.

Тут же подлетел визгливый Красавчик Дима.

– Что такое? Кто разрешил? Режим не для вас?

– Не шуми, Дмитрич, – вполголоса сказал паренек. – Не надо рычать на тех, кто знает про тебя больше, чем положено…

Красавчик оскалился.

– С-с… скотина. Кто тебя скинул на нашу голову…

– Обстоятельства, – усмехнулся паренек. Дмитрич скрипнул зубами и отошел. Это было удивительно! А бесстрашный незнакомец обнял Кабула за плечо и повел к скамейке у сетчатого ограждения.

– Садись…

Они сели рядом. Кабул – с ощущением, что пришло какое-то изменение в его жизни.

– Ты из детдомовского интерната номер один?

– Я… да, я был там. Но давно. Два года назад…

– Я помню. В мае позапрошлого года… Во Дворце школьников был концерт вашего хора, нас привели, я сидел на первом ряду. А ты пел:

Аж в горле заскребло, вспомнил дом…

– Ну да, была такая песня. Про афганцев… – неловко сказал Кабул. И запоздало удивился: разве его можно узнать? Был небольшой мальчик с ясным лицом, волосами чуть не до плеч, в белой рубашечке с кружевным воротником, а сейчас… – Разве я такой, как тогда? Я и не пою давным-давно…

– Глаза те же, – объяснил очкастый паренек. – Запомнились. Глаза, они, как отпечатки пальцев, не меняются…

«Еще как меняются!» – подумал Кабул, вспомнив свое отражение в зеркале умывалки, но спорить не стал. Глянул сбоку, осторожно спросил:

– А ты здесь… тоже сидишь? Или работаешь?

Паренек отозвался догадливо:

– Ты, наверно, «месячник», по решению судьи?

– Ну… – Кабул со злостью зацарапал полуботинком гравий.

– Вот тебе и кажется, что здесь все «сидят». А на самом деле таких тут мало. Это ведь не колония, а детприемник. В нем «ждут дальнейших решений». Те, кто драпанул из дома, от папаш с ремнем или пьющих мамочек, или из интернатов. Или потерявшиеся, отставшие от поездов. А есть такие, кого родители сами бросили и сбежали…

«Понятно, почему столько малышни», – сообразил Кабул.

– Здесь долго не держат, стараются быстрее решить, кого куда: или обратно домой, или в «родной» интернат, или в детдом. А кто посимпатичнее, может угодить в патронажную семью…

– К приемным родителям?

– Можно и так сказать… – хмыкнул собеседник.

– Я тоже из такой семьи, – вырвалось у Кабула. – Только… не повезло…

Паренек сел вплотную. Положил в свою ладонь пальцы Кабула.

– Меня зовут Пантелей. А тебя?

Кабул сразу вспомнил первый вечер в спальне: там говорили про какого-то Пантелея.

– А я Кабул…

– А по-нормальному как звать?

– Владислав… Но Кабул привычнее…

– Ну и ладно…

– А ты… тоже здесь ждешь решения?

– У меня случай особый, – охотно отозвался Пантелей (интересное имя и… добродушное такое). – Я из детдома в Елани, это за городом. Попал туда в пятом классе. Раньше-то жил с мамой-папой, а они разбились в самолете. Летали к друзьям в Хабаровск, а меня оставили с теткой… Все потом говорили: «Повезло тебе», а я думал: «Неизвестно, повезло или нет…» Тетка со мной не стала возиться, вот и оказался в детдоме. Сперва в одном, потом в другом. Переводили, потому что характер у меня такой…

– Качал правоту? – догадался Кабул.

– Качал, – кивнул Пантелей. – И сейчас качаю. Недавно дорвался до Интернета, кинул обращение в «Живой журнал» и на разные сайты – о бесправии детдомовцев. Мы же ничего не можем, нами крутят как хотят. Паспорта отбирают до восемнадцати лет, никуда не вырвешься. А порядки почти такие, как в колонии… Я написал: «Чем танцы устраивать в День защиты детей, лучше бы защитили их по-настоящему. Особенно детдомовских, которых больше миллиона…» Ну и рассказал кой-какие случаи… Крику было! Передача на ТэВэ, комиссии всякие. Хотели даже психом объявить, да не вышло: отличник все-таки, победитель олимпиад… От греха подальше сплавили сюда и ломают головы: куда меня определить, пока не исполнилось хотя бы шестнадцать. Паспорт так и не отдали, паразиты… Я жду, скоро должен здесь побывать уполномоченный по правам детей…

– Я его тоже жду! – рванулся Кабул.

Пантелей покачал его ладонь в своей.

– А у тебя-то что? Давай рассказывай…

Кабула прорвало. Сразу. Он заговорил взахлеб, сбивчиво, потом заплакал. Щекой прижался к рукаву Пантелея. И со слезами выложил все. Пантелей терпеливо подождал, когда он успокоится. Дал платок. Посоветовал:

– Все, что рассказал мне, напиши на бумаге. Для долгого разговора может не оказаться времени, тогда отдашь уполномоченному это письмо. Он, говорят, хороший дядька, дотошный, не то что бабы в органах опеки. Тот, что работал до него, тоже был неплохой, но его застрелили.

– Как?!

– В подъезде собственного дома…

– За что?!

– Была подпольная фирма, занималась продажей ребятишек за границу. В контакте с приютским начальством и чиновниками из Ювеналки…

– Откуда? – машинально спросил Кабул.

– Есть такая контора, «Ювенальная юстиция». Вроде бы тоже для защиты детей. А часто бывает, что лишают отцов-матерей родительских прав по всяким фальшивым причинам, и малышей – в приют. А там – сговор с иностранными фирмами для усыновления наших пацанят. Ребятишки-то домашние, симпатичные. Не те, что ошиваются по вокзалам…

– Ага, про это, кажется, говорили по телику. Там разные тетушки все переругались…

– Ну, вот… Уполномоченный этот, по фамилии Красиков, постарался, ту фирму раскопал, многих арестовали, да, видать, не всех… Кому-то не захотелось кончать прибыльный бизнес, кончили мужика…

– Сволочи… А если и этого?..

Пантелей шевельнул плечом:

– Есть люди, которые за ребят готовы положить душу. Не у всех ведь такой интерес, как у нашего Дмитрича…

– А он что?

– А он то… Любит симпатичных деток, но по-своему. А ты ему, видать, пришелся не по вкусу…

– Он мне вляпал по уху, а я его назвал штурмбаннфюрером…

– Если будет прискребаться, смотри ему прямо в глаза. Так, будто знаешь про него все на свете. Они этого не любят…

– Ладно… Ой, а как писать? У меня ни бумаги, ни ручки…

– Я дам…

Во время самоподготовки, в классной комнате, Пантелей сел рядом с Кабулом. Положил перед ним развернутый тетрадный лист и ручку.

– А что писать?

– Что на душе накипело, – серьезно посоветовал Пантелей. И Кабул стал писать, что накипело. Один раз на бумагу упала капля, но Кабул подумал: «Пусть»… Молоденькая дежурная учительница умиленно поглядывала издалека: наверно, думала, что старший воспитанник помогает младшему писать сочинение «Почему я люблю природу»…

Когда Кабул поставил подпись, Пантелей забрал бумагу.

– У меня будет сохраннее. А то Дмитрич устроит у вас шмон, заберет…

Потом они заговорили о хорошем: о книжках, о старом кино «Вертикаль», о телепередаче «Неразгаданная вселенная» (накануне удалось посмотреть перед отбоем). Там было и о параллельных мирах. И Кабул, снова как бы подавшись навстречу Пантелею, поведал о своих мыслях и снах про Конфигурации пространств.

– Я про это никому не говорил. Только тебе сейчас… Может, ты думаешь, что я псих?

– Владька, да ты что! У многих бывают мысли о таком. О «нездешнем»… Конечно, если это нормальные люди, не «дмитричи»…

Тогда Кабул «распахнулся» еще сильнее – рассказал про мечту, чтобы, меняя Конфигурации, можно было менять к лучшему состояние мира…

Пантелей покивал:

– Это, наверно, можно будет, но не скоро… А пока надо делать что-то нынешними способами…

– Я буду! Я вырасту и перестреляю всех этих гадов!

Пантелей с минуту сидел молча, снятыми очками скреб нижнюю губу.

– Владик, ты не сможешь…

– Почему? Им, значит, можно стрелять в нормальных людей, а нормальным в них нельзя?! Почему?

– Владик, у тебя не получится.

– Думаешь, я не смогу убить гада?

– Если в бою, то, наверно, сможешь. Или когда будешь защищаться, или защищать кого-то другого. Какого-нибудь малыша, например… А со зла, из мести… нет.

– Почему? – Кабул вроде бы обиделся, хотя чуял в словах Пантелея правоту.

– Потому что ты и есть нормальный. А у нормальных людей в душе есть заповедь «Не убий». Слышал?

– Это Иисус Христос сказал?

– Это сказано за тыщи лет до Христа…

– Как это так?!

– Что «как»?

– Но ведь Христос – это Бог?

– Да…

– Но ведь Бог сотворил вселенную! А до этого ничего в мире не было, только пустота! Кто в ней мог что-то сказать?

Пантелей слегка отодвинулся:

– Ох… ну и дремучий ты, дитя мое… Ты даже не знаешь никаких библейских сказаний?

– Не-а… Мама Эма подарила мне «Библию для детей», но я посмотрел картинки, поставил на полку и забыл…

– Показалось неинтересно, да?

– Ну… я знал, что Бог есть, а подробности… думал, что это неважно…

Пантелей сказал, глядя перед собой:

– Знаешь, иногда это важно…

Запинаясь от неловкости, Кабул выговорил:

– А может… это Он наказал меня… за то, что я о нем не думал?

Пантелей засмеялся:

– Ну, конечно! Только Ему и дела, как сводить счеты с бестолковым пацаном из города Айзенверкенбаума!..

Кабул смеяться не стал.

– Мама Эма как-то звала в церковь, а я отмахался: лучше посижу у компьютера… Сейчас бы хоть куда с ней пошел, если бы дома оказался… Не понимаю, почему она не приходит. Ведь другим разрешают свидания… И позвонить нельзя…

– Что-нибудь придумаем, – пообещал Пантелей.

Сосед Кабула по спальне, веснушчатый Арсений, был добрый, но немногословный. Все же он как-то вечером, перед сном, коротко рассказал о себе. Три месяца назад Арсений слинял из дома в Сухоложске, потому что отец за каждую двойку и тройку нещадно лупил его резиновой скакалкой. Был у Арсения план махнуть к бабушке в Краснодар. Беглеца почти сразу поймали в поезде. Арсений чуть не помер от ужаса и заверещал, что домой не вернется – лучше под колеса. Арсения повели в какую-то контору, которая называется опека. Деловитые инспекторши быстро оформили его в приют. Там он прожил неделю, и папина скакалка по сравнению с приютскими порядками показалась не столь уж страшной. Арсений смотался домой. Тем более что там была еще и мама. Она хотя и прикладывалась каждый день к рюмке, но сына жалела… Но оказалось, что папу забрали за драку с соседом, а мама «в стельку». За Арсением вскоре примчались воспитательница и ментухай. Объяснили ему, что убегать бесполезно, потому что отца с матерью все равно скоро лишат родительских прав…

Арсений все равно убегал, надеясь добраться до Краснодара. Его снова ловили и последний раз сняли с поезда в Айзенверкенбауме. Посадили в детприемник и стали ждать, когда приедут за беглецом из Сухоложска. Арсений же терпеливо ждал случая, чтобы снова рвануть в путешествие до Краснодара. Ничего другого у него в жизни не оставалось. А про здешние порядки он говорил, что они лучше, чем в «том» приюте…

Когда улеглись, Арсений привычно уткнулся носом в подушку и тихонько зашептал. Кабул раньше не прислушивался к его шепоту, а сейчас разобрал: «Господи… Краснодар…» Арсений молился об удачном побеге.

Кабул натянул простыню на глаза.

«Мама, ты умеешь молиться Богу?»

«Конечно, сынок. Все мамы умеют – за своих детей…»

«Помолись за меня!»

«Я каждый день молюсь, мой хороший… Но попробуй и ты. Сам…»

«Я не умею!»

«А ты своими словами…»

Кабул представил Конфигурации пространств. Постарался придать им стройность, как у высокого храма. Подождал, когда среди пирамид и плоскостей зажжется тонкий луч.

«Господи, помоги мне. Я, наверно, во многом виноват, но я не разбивал витрину. Ты же знаешь, Господи! Я хочу домой…»

Планета Земляника проплыла в отдалении, свободно проникая сквозь геометрические миры. В них звучала еле слышная музыка… И проскакал сквозь эту музыку красный, расписанный пестрыми цветами конь с белой гривой. И впервые по сознанию Кабула скользнуло имя этого коня: «Свир»…