Если бы эволюция могла выбирать, врожденными знаниями о каких явлениях наделить человека, то таким явлением, безусловно, были бы болезни. Умение избегать заболеваний дает преимущество с эволюционной точки зрения, так как патогены и паразиты могут положить конец нашей родословной. И такое знание у нас действительно есть. Люди по всему миру испытывают отвращение к тому, что может содержать патогены и паразиты: продуктам жизнедеятельности (рвота, кал), жидкостям организма (плевки и пот), нарушениям целостности тела (увечьям, запекшейся крови), видимым признакам инфекции (опухолям, изменениям цвета кожи), паразитам (клещам, личинкам) и разлагающимся органическим веществам (гниющему мясу, испорченному молоку).

Когда человек сталкивается с такого рода вещами, у него на лице рефлекторно появляется выражение отвращения: нос морщится, а язык выдвигается вперед. И то и другое имеет практическое значение. Сморщенный нос препятствует попаданию в организм зараженного воздуха, а язык выталкивает изо рта опасные вещества.

За отвращение к вредоносным веществам отвечает древняя (с эволюционной точки зрения) область головного мозга — островковая доля. Она есть у всех млекопитающих и входит в состав части нервной системы, ответственной за связь висцеральных ощущений с сознанием. Любопытно, что островковая доля активируется не только когда мы испытываем отвращение, но и когда видим его у других — когда другие морщат нос и высовывают язык. Таким образом, нервная система реагирует не только на непосредственное выявление чего-то вредного, но и на косвенное. Мозг исходит из предположения, что все, что вызывает отвращение у вас, должно вызывать его и у меня. Это вполне разумно, учитывая, что мы, скорее всего, подвержены тем же самым заболеваниям. Отвращение, замеченное у другого человека, усиливает даже реакцию иммунной системы. Предчувствуя контакт с зараженным объектом, организм начинает вырабатывать больше белков для борьбы с инфекцией.

Рис. 11.1. Островковая доля (выделена белым), расположенная в центральной части головного мозга, активна и когда мы испытываем отвращение сами, и когда замечаем его у других

Действительно, прежде всего болезнетворные объекты возбуждают отвращение. Их считают неприятными во всем мире. Ученые провели масштабное исследование на эту тему, в ходе которого опросили более 40 тысяч взрослых во всех частях света. Участников исследования просили оценить, насколько отталкивающими им кажутся такие предметы: покрытая слизью тарелка, испачканное гноем полотенце, лицо с признаками лихорадки, переполненный вагон метро, клубок червей-паразитов и вошь. Всё это повсеместно считали более неприятным, чем похожие объекты без признаков инфекции: тарелка с желе, полотенце, испачканное чернилами, здоровое лицо, пустой вагон метро, скопление гусениц и оса. В среднем у женщин потенциально болезнетворные объекты вызывали большую неприязнь, чем у мужчин, а у молодежи — большую, чем у пожилых. Однако все считали их хотя бы в некоторой степени неприятными и отталкивающими.

Эволюционная логика, стоящая за чувством отвращения, кажется очевидной, но у нее есть и странности. Посмотрите на следующие ситуации:

1. Выпить стакан прокисшего молока.

2. Наступить в лужу рвоты.

3. На вас кто-то чихнул.

4. В пальце застрял рыболовный крючок.

5. Дотронуться до пепла от кремированного трупа.

6. Надуть ртом новый презерватив без смазки.

7. Съесть суп, который размешали продезинфицированной мухобойкой.

8. Съесть помадку в форме собачьего кала.

Все эти ситуации обычно вызывают определенное отвращение, однако первые четыре из них в корне отличаются от последних четырех. Первая группа несет настоящий риск заражения. Вторая же четверка неприятна исключительно из-за ассоциации с болезнетворным объектом: перцептивной (помадка), функциональной (новый презерватив, стерилизованная мухобойка) или исторической (пепел кремированного тела). Границы отвращения легко расширяются и охватывают вещества, не представляющие истинной опасности. Ведь в конечном счете лучше избежать какого-то нейтрального вещества, чем дотронуться или проглотить опасное. Избегать нейтральных объектов нелогично с точки зрения эволюции, однако контакт с зараженным предметом может стать фатальным.

Повышенная чувствительность к угрозе заражения проявляется не только в рассуждениях о гипотетических ситуациях, но и в поведении. Взрослые, которых угощали помадкой в форме собачьих экскрементов, обычно от нее отказывались, хотя прекрасно знали, что она безвредна. Сок с плавающим в нем стерилизованным тараканом они обычно тоже не хотели пить, несмотря на заведомое отсутствие заразы. Большинство взрослых не станет держать в зубах пластмассовую модель рвотной массы, есть суп из новой больничной утки или сахар из емкости с надписью «цианид», даже если эту этикетку прилепили сами.

Наверное, наименее рационально то, что большинство взрослых отказываются есть суп из тарелки, в которую сами плюнули, и пить воду из стакана в аналогичной ситуации, зная при этом, что каждая ложка супа и глоток воды все равно смешается со слюной, как только коснется языка. Ни одно из этих действий не несет физического вреда, и тем не менее неприятно психологически.

Склонность переносить отвращение по ассоциации можно счесть не более чем странной особенностью человеческого сознания. Однако у нас не вызывают отвращения многие вещи, которые должны его вызвать. Много веков опаснейшие инфекционные заболевания распространялись как лесной пожар, потому что у людей не вызывала негативных эмоций зараженная холерой вода и зараженные оспой одеяла. Эти объекты не имели признаков смертоносности, однако распространяли болезнь эффективнее, чем простой межчеловеческий контакт. Даже сегодня инфекционные заболевания — такие, как хламидиоз и СПИД — остаются бичом человечества. Их легко избежать, но действия, посредством которых они передаются, ассоциируются с удовольствием, а не с чем-то неприятным.

Таким образом, отвращение — сложившаяся в ходе эволюции способность избегать патогенов и паразитов — часто не срабатывает. С одной стороны, оно включается при картинах и звуках, которые всего лишь ассоциируются с болезнью, а с другой — не реагирует на обыденные предметы, кишащие патогенами и паразитами. То, что вызывает у нас отвращение, не всегда опасно, а то, что опасно, не всегда вызывает отвращение.

Дети считают неприятными многие предметы, которые вызывают отвращение у взрослых. Это не удивительно, учитывая эволюционное происхождение этого чувства. Детям не нравится гнилой запах и прикосновение к грязным носкам. Они не любят держать стеклянный глаз, который при них вынули из глазницы. Однако во многих отношениях реакции ребенка и взрослого расходятся.

Прежде всего, вплоть до семи лет дети не испытывают отвращения к объектам, не имеющим внешних признаков болезнетворности: тараканам, мусору, мертвым животным. Еще детям сложно уловить у окружающих признаки отвращения — сморщенный нос и высунутый язык. Даже в восьмилетнем возрасте они путают это выражение с гневом. Проблема не в том, что они не понимают значения слова «отвращение» (они усваивают его к пяти годам), и не в том, что они не умеют делать такое выражение лица (эта способность есть даже у младенцев). Скорее, дело в том, что у гнева и отвращения много общего: оба чувства несут в себе негативный заряд, физиологически возбуждают и ассоциируются с отталкиванием и избеганием. Дети, таким образом, считают отвращение просто разновидностью гнева.

Вероятно, главная разница между детьми и взрослыми в том, что у детей не вызывают отвращения предметы, загрязненные внешними источниками инфекции. Это подтвердит любой, кто приучал ребенка к горшку или учил его пользоваться общественным туалетом. Когда мой сын Тедди достаточно подрос и начал пользоваться писсуаром, он постоянно отвлекался на ярко-розовый освежитель и пытался его взять. Когда у меня получилось его от этого отучить, пришлось бороться с привычкой хвататься руками за стенки писсуара и спускать штаны до такой степени, чтобы они начинали впитывать скопившуюся под писсуаром жидкость.

Знакомая мама рассказала мне о еще более неприятном случае. Ее четырехлетний сын очень хотел сам ходить в общественные уборные. Однажды они были в магазине, где в туалете была всего одна кабинка. Женщина убедилась, что внутри никого нет, и разрешила мальчику туда зайти. Через несколько минут он вышел с гордой улыбкой на лице. Все шло хорошо до тех пор, пока она не заметила, что он что-то жует. Оказалось, это была жвачка, которую кто-то прилепил к стене туалета.

Изучением детского отвращения и его отсутствия систематически занимался психолог Пол Розин. В одном из исследований детей от четырех до двенадцати лет просили провести следующий мысленный эксперимент: «Кузнечик искупался в озере, а потом поскакал к тебе домой. Тем временем мама достала из холодильника молоко и налила его в стакан. Насколько тебе хочется выпить это молоко?» Ребенку показывали шкалу со смайликами — от нахмуренного до нейтрального и улыбающегося, — а потом просили выбрать тот, который лучше всего отражает отношение к такому предложению.

Затем мысленный эксперимент продолжался: «Кузнечик проскакал рядом со стаканом. Насколько теперь тебе хочется пить молоко? Кузнечик запрыгнул на край стакана, упал внутрь и утонул. Ты готов выпить такое молоко? Мама вынула кузнечика. А теперь ты хочешь пить молоко из этого стакана? Мама вылила молоко и налила в тот же стакан другую порцию. Насколько тебе хочется его пить? Мама три раза вымыла стакан водой с моющим средством и налила в него новое молоко. Насколько тебе хочется его пить?»

В начале эксперимента все дети выбирали лицо с улыбкой: это отражало их отношение к чистому молоку из стакана. После того как кузнечик падал в стакан, большинство начинало выбирать нахмуренный смайлик. После этого ответы значительно отличались в зависимости от возраста. Дети старше семи лет не проявляли желания пить молоко до тех пор, пока стакан не вымоют. Дети младше шести с удовольствием выпили бы молоко, как только из него выловили кузнечика.

Тот же результат будет, если кузнечика заменить на «собачью какашку». Старшие дети отказываются пить молоко до тех пор, пока стакан как следует не вымоют, а молоко не заменят. Маленьким достаточно просто убрать загрязнение. Взрослые, проходившие этот тест, обычно были недовольны даже крайней степенью очистки (вымыть стакан и заменить молоко).

Розин и его коллеги беспокоились, что маленькие дети реагируют так не потому, что у них менее чувствительна реакция отвращения, а из-за менее развитого воображения. Чтобы устранить возможную ошибку, они провели еще один эксперимент, заменив гипотетические ситуации реальными физическими объектами. Детям предлагали продукты, которые казались загрязненными: сок, который размешали расческой, сок с дохлым кузнечиком и печенье, посыпанное «перемолотыми высушенными кузнечиками».

На самом деле никакого загрязнения не было: расческа и кузнечик были продезинфицированы, а порошок представлял собой посыпку зеленого цвета. Однако дети об этом не знали и, как и в предыдущем исследовании, в старшем возрасте (начиная с семи лет) отказывались есть все предлагаемые варианты, а в младшем (до шести) часто соглашались. Целых 77% маленьких детей пили сок, который размешали расческой, 63% пили сок с плавающим внутри мертвым кузнечиком, а 45% угощались печеньем, посыпанным кузнечиковым порошком.

Почему маленькие дети не испытывают отвращения к случайному заражению? Может быть, потому, что это роскошь, которую могут позволить себе только члены современных индустриализированных обществ. На протяжении большей части истории те, кто не желал есть пищу, приготовленную нестерильными инструментами, и пить идеально чистую, не имеющую запаха воду, умерли бы от голода и жажды. В такой же ситуации продолжают находиться сегодня большинство жителей развивающихся стран. Распространенное убеждение, что продукты становятся несъедобными, как только коснутся земли, — это действительно роскошь, доступная только тем, у кого еды в избытке. Пище — как и всему остальному — при контакте с другой поверхностью передаются бактерии. Их количество зависит от типа продукта, типа и чистоты поверхности и продолжительности контакта. Если съесть что-то с пола, риск заражения в большинстве ситуаций минимален. Тем не менее многие из нас относятся к таким продуктам как к смертельной опасности, которую нужно срочно выбросить в мусорное ведро.

Еще одна причина, по которой чувство отвращения вырабатывается у детей не сразу, заключается в том, что эта реакция должна быть приспособлена к местным условиям. Она призвана прежде всего защищать организм от опасных веществ и поэтому всегда сильно связана с пищей. Человек отправляет еду внутрь тела, а именно туда хотят попасть патогены и паразиты. Отвращение, таким образом, действует как привратник, помогающий отличить безопасную пищу от той, которую лучше не брать в рот.

У отдельных видов животных эволюция четко предопределила виды пищи, вызывающие отвращение, так как предки регулярно с ними контактировали. Вороны, например, от рождения не любят пчел (если их съесть, они могут укусить) и бабочек-монархов (они вызывают тошноту). Благодаря автоматической защите им не надо методом проб и ошибок узнавать, что пчелы жалят, а от монархов тошнит.

Рис. 11.2. Кузнечики вызывают отвращение в западной культуре, хотя в некоторых других считаются деликатесом

Люди жили и продолжают жить в очень разных местах, и их рацион из-за этого сильно варьируется. Эволюция не предусмотрела механизмов защиты от такого широкого спектра потенциальных опасностей, поэтому людям приходится самостоятельно узнавать, что вокруг съедобно, а чего лучше избегать. Видимо, эволюционное правило сформулировано таким образом, что продукты, которые человеку давали в детстве, воспринимаются как безопасные, а те, с которыми он не контактировал, — нет. Из-за этого дети, выросшие на побережье Северной Америки, начинают любить морских ракообразных, но не любят термитов, которых им не дают, а дети из Центральной Африки с аппетитом едят термитов и воротят нос от омаров.

И термиты, и лангусты — это членистоногие. Они схожи с пищевой точки зрения. Тем не менее в качестве еды они вызывают разные эмоции. Если какой-то продукт в детстве был недоступен, он будет казаться не просто невкусным, но и неприятным, выпадет из диапазона допустимого. Потенциально съедобных объектов, которые считаются отвратительными во всех культурах, совсем немного. Странно, что западные ученые, интересовавшиеся формированием чувства отвращения, использовали в качестве стимула именно кузнечиков, которые считаются деликатесом в Китае, Индонезии, Таиланде, Японии, Мексике и Уганде. Желание маленьких детей съесть печенье с кузнечиками и выпить напиток, в который попало это насекомое, противоречит интуиции только с англо-европейской точки зрения.

Может быть, отвращение — сильная защита от бактерий, вирусов, грибов и паразитов. Однако люди болеют не только инфекционными заболеваниями, и поэтому у нашего представления о болезнях есть и другие грани. Причиной бывает недостаток питательных веществ (например, рахит, цинга) или генетические патологии (например, болезнь Гентингтона, муковисцидоз). Иногда организм поражает сочетание генетических и средовых факторов (например, диабет, болезни сердца, рак). Медицина лишь недавно классифицировала причины большинства человеческих заболеваний. До этого главным объяснением всех болезней — микробных, пищевых и генетических — считали дисбаланс внутренних жидкостей, «гуморов».

Начиная с Гиппократа, врачи рассматривали болезни с точки зрения четырех основных гуморов (соков): сангвинического (кровь), флегматического (слизь), холерического (желтая желчь) и меланхолического (черная желчь). Каждый гумор связывали с определенным органом (кровь — с сердцем, слизь — с мозгом, желтую желчь — с печенью, черную — с селезенкой), временем года (кровь — весна, слизь — зима, желтая желчь — лето, черная желчь — осень) и элементом сотворения мира (кровь — воздух, слизь — вода, желтая желчь — огонь, черная желчь — земля).

Болезни объяснялись с точки зрения гуморального дисбаланса. Считалось, что из-за избытка крови появляются головные боли, избыток слизи приводит к эпилепсии, желтой желчи — к лихорадке, а черной желчи — к депрессии. Лечение должно было избавить тело от лишних гуморов и заключалось в том, чтобы вызвать рвоту, дефекацию или кровотечение. Последнее средство из этого арсенала — кровопускание — особенно странное с современной точки зрения. Оно встречается во всем мире, хотя неизменно наносит больному больше вреда, чем пользы. Именно от кровопускания умер Джордж Вашингтон: из его тела выпустили почти половину всей крови, пытаясь вылечить заболевание дыхательной системы. Сегодня врачи иногда применяют гирудотерапию — лечение пиявками, но польза этой методики заключается в антикоагулирующих свойствах слюны этих животных, а не в кровопускании как таковом.

Многие практиковали кровопускание, пытаясь восстановить баланс гуморов. Считалось, что гармония может нарушиться по целому ряду причин: из-за наследственности, неправильной диеты, неосмотрительного поведения, перемен погоды, переезда на новое место и дурного воздуха. Дурной воздух — «миазмы» — был самым популярным объяснением инфекционных заболеваний, например чумы и холеры. В головах первых врачей заразную природу этих заболеваний заслонял связанный с ними плохой запах (умирающие действительно пахнут не слишком приятно). Конечно, на самом деле не миазмы были причиной смерти, а смерть была причиной миазмов. На воздух столь же поверхностно списывали и малярию — само это слово по-итальянски буквально означает «дурной воздух». Считалось, что заболеть ей можно из-за болотных испарений, хотя проблема была в обитавших на болотах комарах, которые переносили инфекцию.

Рис. 11.3. На этом рисунке XVII века изображены «анималькули» — крохотные животные, заметные только под микроскопом

Несмотря на все свои недостатки, гуморальная теория оставалась популярной со времен Античности до середины XIX века. Ей на смену пришла микробная теория. Еще в 1546 году итальянский врач Джироламо Фракасторо написал трактат, в котором утверждал, что даже при правильном балансе гуморов можно заболеть из-за передачи невидимых частиц — «семян». Эта мысль была шагом вперед, так как подчеркивала роль заражения. Тем не менее Фракасторо не считал «семена» биологическими сущностями.

Более чем век спустя, в 1676 году, голландский ученый Антони ван Левенгук впервые увидел под микроскопом бактерии — в соскобе с собственных зубов. Левенгук назвал их «анималькули» — крохотные животные, — но не догадался, что анималькули связаны с болезнями. Первым человеком, который провел эту связь, стал французский ученый Луи Пастер. Произошло это почти два столетия спустя, в 1857 году.

Изучая роль дрожжей в ферментации пива и вина, Пастер пришел к выводу, что дрожжи — это живые микроорганизмы, которые превращают зерна крахмала в спирт. Затем он предположил, что роль дрожжей в ферментации аналогична роли микробов в заболеваниях. Немецкий ученый Роберт Кох развил идеи Пастера и сделал ряд эмпирических прогнозов, которые вместе с Пастером сумел подтвердить с помощью экспериментов над сибирской язвой и бешенством. Результатом их работы стала не просто новая — микробная — теория заболеваний, но и новая область биологии, микробиология.

Рис. 11.4. Маленькие дети спокойно принимают еду, на которую кто-то чихнул. У них нет предпочтения к чистой тарелке справа по сравнению с загрязненной слева

Сегодня представление о микробах пронизывает общественное сознание и общественный дискурс. Даже самым маленьким детям постоянно о них твердят: «Этого не ешь, там микробы», «Мой руки с мылом, чтобы убить микробов», «Прикрывай рот, когда чихаешь, чтобы не разносить микробов». Все эти разговоры влияют на представления маленьких детей о болезнях. Дошкольники знают, что в гниющей пище есть микробы и если ее съесть — заболеешь. Они знают, что микробы есть у больных людей и от них можно заразиться. Они знают, что микробы могут передаваться от зараженных предметов (например, дохлого жука) незараженным (например, молоку в стакане). И они знают, что микробы очень малы и невидимы и поэтому могут незаметно переходить от одного объекта к другому.

Но несмотря на все эти познания, дети по-прежнему охотно трогают зараженные микробами предметы и едят зараженные продукты. Ученые получили шокирующее доказательство того, что, как и отмечено выше, дети совершенно не думают об инфекции. Дошкольникам предлагали две тарелки с завтраком — чистую и в которую как будто кто-то чихнул. Дошкольники ели из второй тарелки с таким же удовольствием, как и из первой, и еду из обеих считали одинаково привлекательной. Знания о микробах явно не помогают.

Конечно, было бы слишком самонадеянно полагать, что дошкольники усвоят микробную теорию из бытовых разговоров, раз ученым потребовались сотни лет, чтобы ее открыть. Само заражение, может быть, представить несложно. Однако микроб — другое дело. Для детей это просто обозначение чего-то, от чего можно заболеть. Они не понимают, что микробы отличаются от других вредных веществ — пестицидов, дезинфицирующих средств, ядовитого дыма, тяжелых металлов, загрязнений, — не говоря уже о том, что микробы живые.

Это ярко продемонстрировало сравнение детского понимания микробов и ядов. В первой части исследования детям в возрасте от четырех до десяти лет задавали вопросы такого рода: «Девочка по имени Сьюзан случайно вдохнула микробов и заболела, у нее появился насморк. Если подруга придет ее навестить, как ты думаешь, она может заразиться насморком? Мальчик по имени Сид вдохнул яд, у него быстро появился сильный кашель. Если к нему придет друг, он может заразиться кашлем?» Во второй части детей расспрашивали о том, едят ли микробы, размножаются ли они и движутся ли они самостоятельно. Потом те же вопросы задавали о ядах.

В обеих частях исследования дети младше десяти лет не видели различий между микробами и ядами. С одной стороны, они утверждали, что болезни, вызванные ядами, не менее заразны, чем вызванные микробами, и что ни яд, ни микробы не имеют никаких биологических свойств. С другой стороны, десятилетние дети правильно полагали, что микробные заболевания заразнее вызванных ядом, и правильно приписывали биологические свойства микробам, но не ядам. При этом общая доля биологических свойств, приписываемых микробам, была невелика — примерно половина. Такое же количество приписывали растениям, и это согласуется с закономерностями развития, которые были рассмотрены в .

Другое исследование на эту тему было посвящено пониманию разницы между инфекционными и наследственными заболеваниями. Детей в этом исследовании просили рассмотреть сценарий усыновления, схожий с описанным в («Рост») и («Наследственность»): «У мистера и миссис Робинсон есть маленькая дочка: она родилась из живота миссис Робинсон. Сразу после рождения она стала жить с мистером и миссис Джонс. Они назвали ее Элизабет, заботились о ней, кормили, покупали ей одежду, обнимали ее и целовали, когда ей было грустно. Мистер и миссис Робинсон не различали некоторые цвета: они не видели желтый. А у мистера и миссис Джонс с этим проблем не было, и они различали желтый цвет. Как ты думаешь, что будет, когда Элизабет вырастет? Она будет видеть желтый цвет, как мистер и миссис Джонс, или не сможет его различать, как мистер и миссис Робинсон?»

В одних вариантах были описаны генетические заболевания, например цветовая слепота; в других — инфекционные, например грипп. Дети младше десяти лет не умели четко разделять эти причины и связывали все болезни с биологическими родителями. По их мнению, Элизабет не только с большой долей вероятности будет страдать цветовой слепотой, как ее биологические родители, но и будет болеть гриппом, если у тех была эта болезнь. Если бы дети понимали, что инфекционные заболевания передаются при контакте, то есть путем физического переноса микробов, они должны были бы наделять ими Элизабет только в случае, если больны приемные родители. Однако приемных родителей дети редко считали определяющим фактором здоровья Элизабет. Видимо, они думали, что инфекционные заболевания, как и генетические, наследуются при рождении. Связь между микробами и болезнями в детской голове явно размыта.

Связь между болезнями и микробами нечеткая и в голове взрослых. Подумайте о распространенном убеждении, что можно простудиться из-за того, что холодно. И в восточных, и в западных культурах советуют надевать теплое пальто, толстые шарфы и сухие носки, чтобы отпугнуть болезнь. Однако низкая температура сама по себе не повышает вероятности заразиться простудой. За сотню лет иммунологи не обнаружили корреляции между холодом и болезнью. Представление, что от холода простудишься и умрешь, — это бабушкины сказки, или, как выражаются психологи, «народное поверье».

Поверья такого рода весьма привлекательны, потому что рекомендуют меры профилактики, не требуя фоновых знаний о передаче заболеваний. Любой может послушаться совета и держаться в тепле и сухости независимо от того, считает ли он причиной болезни микробы или гуморы. Тем не менее народные поверья часто ошибочны и вызывают поведение, мешающее адаптации. Единственно верное средство сохранить здоровье — это знать истинные причины болезни.

Психолог Терри Кит Фонг Ау и ее коллеги хорошо показали это в своих исследованиях санитарного просвещения. Опираясь на описанные выше результаты, они разработали программу обучения причинам простуды и гриппа, направленную на профилактику этих заболеваний. Они назвали ее «Подумай о биологии». В отличие от традиционных программ, сосредоточенных на поведении (что надо и не надо делать, чтобы не заболеть), новая программа делала акцент на знаниях (почему и как нужно предотвращать простуду и грипп). Ученые прежде всего хотели объяснить ученикам, что микробы — это живые, размножающиеся биологические организмы, а не инертные вещества вроде ядов. В ходе обучения подчеркивались четыре ключевых принципа:

1. Вирусы — это крохотные живые существа, невидимые невооруженным глазом.

2. Вирусы простуды и гриппа способны выдержать несколько часов в холодном влажном воздухе, но быстро погибают под действием тепла и дезинфицирующих средств.

3. Только живые вирусы могут вызвать простуду и грипп.

4. Вирусы простуды и гриппа попадают в организм через глаза, нос и рот.

Эффективность своей программы Ау проверила на группе гонконгских третьеклассников. Она сравнила их успехи с результатами сверстников, прошедших более традиционные программы санитарного просвещения, в которых биологические основы простуды и гриппа как инфекций не рассматривались вообще, а вместо этого обсуждались симптомы, методы лечения, осложнения, профилактическое поведение («что делать») и рискованное поведение («чего не делать»).

До и после каждой из двух программ ученые оценивали понимание детьми инфекций с помощью трех заданий. В первом надо было назвать виды поведения, приводящие к заражению простудой и гриппом, и объяснить, почему это происходит. Во втором задании ученикам показывали видеоролики с бытовыми ситуациями и просили определить, где появляется риск заболеть простудой и гриппом: например, тереть глаза, грызть ногти, передавать ластик, перед этим чихнув на него. Третье задание было не таким прямолинейным. В нем детей приглашали в отдельную комнату и просили помочь разложить крекеры в пластиковые пакеты для обедов. На столе рядом с крекерами и пакетами стояла бутылка жидкости для обеззараживания рук. Ученых интересовало, будут ли дети без подсказок мыть руки, прежде чем дотронуться до крекеров.

Оказалось, что после обеих программ дети лучше объясняли болезни с точки зрения передачи микробов. Однако только программа «Подумай о биологии» помогала им понять, почему передача микробов вредна (а именно потому что микробы начинают размножаться внутри своего нового хозяина). И только после этой программы дети реже упоминали холодную и влажную погоду в качестве причины простуды и гриппа. Если говорить о выявлении рискованного поведения, дети в традиционной программе начинали узнавать факторы риска, которые изучали непосредственно (например, чихнуть), но не умели определить не рассмотренные ситуации (например, поделиться напитком). В то же время участники программы «Подумай о биологии» выявляли опасность и в первом, и во втором случаях. Но самое главное, что после новой программы дети чаще пользовались средством для мытья рук перед тем, как прикоснуться к пище. Этот показатель вырос более чем вдвое — с 15% до обучения до 41% после.

Группа Ау достигла успеха и в просвещении подростков о биологических основах заболеваний, передаваемых половым путем. Преимущество таких программ заключается не только в том, что после них участники точнее понимают природу инфекций, но и в том, что их мышление становится гибче. Никакой курс не способен охватить все виды действий, которые могут привести к передаче конкретной болезни. Но даже если бы это было возможно, учащиеся, скорее всего, не запомнили бы этот перечень. Эффективная программа должна давать студентам концептуальные инструменты, с помощью которых они смогут оценить риск в момент появления новой ситуации, потенциально связанной с болезнью.

Именно такой случай — примечательное изменение поведения учеников — Ау и ее коллеги наблюдали в гонконгских школах, где проходила проверку программа по простуде и гриппу. Дети прилежно мыли руки перед обедом, но уже через несколько минут после этого снова заражали их, потому что прикасались к маскам, которые носили для профилактики атипичной пневмонии — в 2003 году была вспышка этого заболевания. Маски были самым заразным предметом в их окружении, так как были покрыты микробами, отфильтрованными из воздуха в течение всего дня.

Правила «Не трогай маску» не было в традиционной программе профилактики простуды и гриппа, однако его можно было вывести из общих принципов, излагаемых в программе «Подумай о биологии». И действительно, в заключительном задании на определение факторов риска многие дети сами пришли к выводу, что дотрагиваться до маски опасно.

В исследованиях Ау дети, узнав о микробном происхождении простуды и гриппа, переставали списывать их на холодную и влажную погоду. Однако другие народные поверья о причинах инфекционных заболеваний не так легко поколебать. Это относится к убеждениям, имеющим привкус сверхъестественного. Страх перед болезнью простирается далеко за пределы светских тем и выходит в царство богов, ангелов, предков и духов.

Для христиан и иудеев исцеление — одна из самых частых молитвенных просьб. Божественной помощи ищут даже в случае инфекционных заболеваний, например гепатита и пневмонии. Дело не в том, что люди не понимают причины — заражения микробами. Они просто считают, что Бог и микробы не исключают друг друга. Первый отвечает за здоровье человека издалека, а вторые — вблизи. Иначе говоря, Бог — это ответ на вопрос, «почему» человек заболел, а микробы — на вопрос, «как» он заболел.

Для представителя западной цивилизации молитвы о выздоровлении — совершенно безобидное действие. Однако мы менее снисходительны к вере в сверхъестественное, которая наблюдается в других культурах, как, например, к креольскому верованию, что туберкулез вызван колдовством, или к поверью хмонгов, что эпилепсия вызвана одержимостью духами, или африканскому поверью, что ведьмы могут наслать СПИД. Все это многим западным людям кажется глупостью, однако психологи пришли к выводу, что форма и функция таких верований такая же, что и убеждение иудеев и христиан в причастности Бога к здоровью человека.

Давайте рассмотрим веру в то, что СПИД вызван действием колдунов. Медицинские работники потратили много сил, пытаясь разубедить в этом африканцев, полагая, что именно религия мешает им воспринимать научную информацию о СПИДе и ВИЧ — вирусе, вызывающем эту болезнь. Однако большинство взрослых африканцев и даже многие дети знают основные факты о вирусе иммунодефицита. Они знают, что он передается половым путем или через контакт с кровью и не передается при контакте кожи с кожей, что у носителя ВИЧ не обязательно проявляются симптомы СПИДа, а также о том, что из-за СПИДа человек становится худым и слабым, но худоба и слабость не вызывают СПИД. При этом они все равно продолжают считать, что СПИД вызван колдовством и его могут наслать завистливые соседи и недовольные предки.

Рис. 11.5. В ряде африканских стран санитарное просвещение было нацелено на борьбу с поверьем, что СПИД вызван колдовством. Это видно на плакате, выпущенном организацией The Kenya AIDS NGOs Consortium в Найроби

Когда взрослых африканцев просили объяснить, каким образом СПИД вызывают и вирус, и колдовство одновременно, они строили сложные причинно-следственные связи, например такие:

— Колдовством можно обмануть человека и заставить его переспать с носителем вируса.

— Если ведьма ослабит презерватив, он порвется.

— Люди, которые ее ненавидели, заплатили ведьмам, а те поставили на ее пути вирус.

— Он был заколдован и спал с зараженными людьми.

— Ведьмы могут убить чем угодно: и черной магией, и ВИЧ.

Вера в колдовство и вирусы переплетается в головах многих африканцев. Более того, она, видимо, развивается параллельно. Убеждения о сверхъестественных причинах заражения ВИЧ появляются уже после того, как дети получили биологические знания на эту тему. Ведьм винят в СПИДе не наивные дети, а взрослые.

Аналогичная схема наблюдается в Индии и Вьетнаме. Многие взрослые там исповедуют смесь биологических и сверхъестественных объяснений болезней, хотя дети в этих регионах усваивают биологические объяснения раньше, чем сверхъестественные. Даже в Соединенных Штатах дети реже, чем взрослые, ссылаются на сверхъестественные причины заболеваний, в особенности на то, что они могут быть вызваны аморальным поведением.

Болезни не подчиняются законам морали и праведников поражают не реже, чем грешников. Тем не менее многие взрослые, даже люди с высшим образованием, считают иначе. Посмотрите на следующую сценку из исследования представлений детей и взрослых о моральных предпосылках болезней: «Питер и Марк разговаривают о человеке, недавно умершем от загадочной болезни. Он вел здоровый образ жизни, и не было явных причин заразиться. “Я знаю, что неприятности бывают и у хороших, и у плохих людей, — сказал Питер, — но, по-моему, чаще все-таки у плохих. Он не был достойным человеком. Он обманывал, лгал, многих ограбил. Что посеешь, то и пожнешь”. “Я не согласен, — возразил Марк. — Плохие люди страдают от тяжелых заболеваний не чаще, чем хорошие. Эта поговорка здесь не работает”».

Когда двенадцатилетних детей спрашивали, с кем они согласны — с Марком, считающим болезнь случайностью, или с Питером, думающим, что болезнь можно заслужить, — 80% вставали на сторону Марка, а 20% — на сторону Питера. Когда то же самое слышали взрослые, с Марком соглашались 60%, а с Питером — 40%. Другими словами, взрослые в два раза чаще, чем дети, были склонны обвинять плохого человека в его недугах. В этих результатах отразилось, в частности, популярное среди взрослых мнение, что люди, умершие от рака, сами виноваты. В воображении американцев онкологические заболевания занимают такое же важное место, как и ВИЧ у африканцев, и ни в одной связанной с медициной теме, кроме вакцинации, нет такого разгула антиинтеллектуализма. Шарлатаны в изобилии представлены в интернете, в книгах по самопомощи, в телевизионных шоу. Они сеют мифы и о причинах рака (сахар, цитрусовые, грибы, современный стиль жизни, негативное мышление), и о способах его лечения (пищевая сода, имбирь, медитация, клизмы кофе).

Может быть, взрослые знают о болезнях и их передаче больше, чем дети, но понимание механизмов не объясняет причин этого явления, а вопрос «почему?» беспокоит очень многих. Он преследует нас, когда мы сталкиваемся с собственной болезнью или болезнью близких, он заставляет повернуться от науки к миру сверхъестественного. Представители разных культур, независимо от своих биологических познаний, чувствуют потребность в объяснении, выходящем за пределы простой случайности. Иногда проще списать болезнь на завистливую ведьму или мстительного бога, чем не иметь вообще виноватых.