Коломна, 1989 год. На 14 мая назначен монашеский постриг будущей игумении Ксении, и вот накануне, ночью, мне приснился удивительный сон. Как будто мы всем монастырем оказываемся в Оптиной пустыни, а там три гроба с мощами, мы подходим к ним прикладываться по очереди, и я вдруг вижу, что это женские мощи, знаю во сне, что это мощи дивеевских блаженных, подхожу поближе к первому гробу: в гробу лежит живая старица, в телогрейке, без платка, волосы слипшиеся, почти седые, лоб в каплях пота, как будто ей очень жарко, и она смотрит на меня в упор. Тем не менее я прикладываюсь к ней, как к мощам, и она дает мне три совета, как три заповеди: «Следи, чтобы всегда платок на голове был. Повнимательнее с деньгами», — и еще что-то сказала, что я тут же забыла. Как-то все это странно было, но очень значительно. Денег у меня тогда никаких не было, да и до монастыря их никогда не было и не предполагалось, платок я и так с головы даже ночью уже давно не снимала…

Я сразу рассказала свой сон матушке Ксении, а она промолчала, но потом отправила меня в Лавру: «Езжай-ка к старцу, надо бы это проверить». Батюшка выслушал все и сказал:

— У вас там, наверное, большая духовная связь с Оптиной и с Дивеево. Составьте краткие помянники, дивеевский и оптинский, и поминайте их.

Что мы тогда и сделали. А ведь именно в этот день, 14 мая, пять лет тому назад я впервые оказалась в Оптиной пустыни.

Через два-три года я как-то возвращалась в электричке из Лавры с одной своей знакомой, Татьяной (будущей игуменией Спасо-Елиазаровского монастыря Елизаветой), мы заговорили с ней о разных чудесных вещах, и я почему-то вспомнила этот свой сон.

— А как выглядела та старица? В телогрейке, потная, без платка, волосы слипшиеся, почти седые? Так это же блаженная Анна Дивеевская. Я у нее много раз была. Она ходила в телогрейке зимой и летом, без платка, идет вот так по полю и матом ругается. Ей говорят: «Ну зачем ты так?» А она отвечает: «Хорошо им было при царе блажить, а ты попробуй при большевиках поблажи!» Она умерла в Дивееве именно в этот день — 14 мая 1984 года.

Так вот по ком звонил колокол, который мы в тот день слышали в Оптиной!

Прошло еще какое-то время, и я, кажется, поняла, что означали странные благословения блаженной Анны. Дело в том, что Батюшка мой, когда я жила еще в миру, несколько раз отправлял меня в Дивеево к блаженной Анне. А я так и не попала к ней.

В Посаде, на Пархоменко, жила схимонахиня Никодима, одна из последних дивеевских сестер, ей было 13 лет, когда закрыли монастырь. Матушка рассказывала, что ей приходилось там по ночам работать на мельнице; было страшно, и преподобный Серафим сам приходил к ней и помогал крутить жернова. Он являлся ей семь раз. За матушкой Никодимой как раз и ухаживала тогда та самая моя знакомая, Татьяна, которой я рассказала в электричке свой сон.

Я в то время почти всегда от Батюшки шла к мать Никодиме, вот и получилось, что по своей духовной неопытности рассказала ей о благословении старца ехать к блаженной Анне и услышала от нее: «Подожди, не езжай одна — закрытая зона, опасно, ты ничего там не знаешь. Вот Татьяна там бывает, она скоро поедет и тебя проведет». Батюшка второй раз благословил меня в Дивеево, к блаженной Анне, и снова я не поехала, услышав тот же совет мать Никодимы. А Татьяна все не ехала и не ехала в Дивеево.

— Ну что, так ты и не съездила? Значит, не обязательно, отменяется.

Как же я горевала тогда, ведь наверняка что-то очень важное нужно было мне там услышать, и никогда теперь мне не узнать, что же должна была мне сказать блаженная старица! И вот теперь все связалось воедино, и я вспомнила рассказ одной моей знакомой, Галины, которая уехала в Америку, порушив все в своей жизни, и вернулась в Москву через три месяца: «Там такой слой материальной культуры, что через него к Богу не пробьешься. Свою трагедию я буду доживать здесь». — «Мама, куда ты нас привезла!» — плакали дети, которых она восемь лет готовила к отъезду, а теперь вернула в Москву.

Батюшка, давным-давно, отправлял ее к блаженной Анне, и она, в отличие от меня, у нее побывала. Она нашла ее в поле, среди полевых цветов. Старица дала ей тряпичную куклу и велела передать отцу Науму. Галина даже показала мне тогда эту куклу, достала из шкафа, почему-то она осталась у нее. Старая тряпичная кукла с непокрытой, совершенно лысой головой. А второй Галине (их тогда Батюшка отправил в Дивеево вдвоем) матушка тоже дала тряпичную куклу. Та была в платке. Вторая кукла оказалась у Батюшки. И вторая Галина — Галина Кухтенкова — осталась у Батюшки навсегда, до самой своей смерти. А первая все-таки уехала снова за границу.

Так вот, оказывается, когда Батюшка посылал кого-нибудь из своих духовных чад к блаженной Анне, они привозили ему от нее кукол, и если кукла была в платке, значит воля Божия девице быть монахиней, а если без платка — значит не быть. Так вот что означало первое благословение из того гроба в Оптиной: «Следи, чтобы всегда платок на голове был», — матушка ответила мне на вопрос старца уже после своей смерти. А Батюшка, наверное, и сам все про меня понял, когда сказал, что ехать в Дивеево уже необязательно. А как же второе благословение насчет денег, которых у меня не было? Это тогда не было, а сейчас, на игуменском послушании, действительно нужно быть очень внимательной, чтобы ничего не потратить зря, не ошибиться. Деньги все Божии, за каждую копейку придется ответ давать, Господи помилуй! Это при моей-то неспособности четко вести дела! Жаль только, что я так и не могу вспомнить, что же еще сказала мне тогда старица, какая же это была третья заповедь.

А может быть, блаженная Анна своими тремя заповедями прикровенно говорила о трех монашеских обетах? Платок на голове — конечно, обет целомудрия; осторожность с деньгами — обет нестяжания; значит, дальше, наверное, было сказано о послушании?

Однажды нам пришлось на нашей черной «Волге» — только что из очередного ремонта — ехать на Украину с Владыкой. Мы попытались объяснить, чем все это кончится, но нас все-таки поставили в колонне между двумя новенькими автомобилями, и возле Боровска — преподобный отче Пафнутие, моли Бога о нас! — недалеко от Пафнутьевского монастыря, мы, наконец, встали намертво. Владыке с архимандритом пришлось толкать нашу машину до ремонтной мастерской — благо она оказалась неподалеку, и нас оставили менять кардан — «потом догоните», мы поблагодарили преподобного Пафнутия, но нам все-таки пришлось возвращаться домой: скоро наша «Волга» опять заглохла — запчасти оказались не те. Водитель лежал под машиной, вытянув ноги на Киевское шоссе, а мы стояли рядом и читали акафисты. Было уже совсем темно. И тут возле нас остановилась машина, из нее вышел незнакомый монах — это был тогдашний оптинский эконом отец Досифей: «Садитесь ко мне, сейчас разберемся». Самое интересное, что, оказывается, он только что был в Москве у наших друзей — Бычковых, которые много сделали и для Оптиной, и для нас. Через год, когда в Тверском Екатерининском монастыре начали строить колокольню, первые кирпичи купили на пожертвование из Оптиной пустыни. А синий трактор, который потом подарили нам оптинцы, приехал в наш монастырь на преподобного Серафима Саровского. И самая главная святыня нашего монастыря — чудотворная Федоровская икона Божией Матери — появилась у нас в день прославления Оптинских старцев — 26 июля 1996 года. Как же я расстраивалась тогда — все нормальные люди сейчас в Оптиной, а я не могу поехать, что я делаю в Твери? И тут подъезжает машина:

— Мы решили вам вернуть икону вашего монастыря!

Меня только что, совершенно неожиданно, назначили настоятельницей на Оршу. Батюшка, конечно, был в отпуске — жаловаться некому (ежегодные экзамены — всегда что-нибудь случается, когда его нет, вот и учись выплывать самостоятельно), и пришлось сквозь слезы принимать послушание. Как же меня утешила тогда эта икона! Несколько месяцев она стояла в моей келье и так благоухала, словно кто-то непрестанно перед ней кадил. Аромат тончайший, удивительно благородный. А вскоре все предметы, которые были на столике перед иконой, стали благоухать, и что интересно — все по-разному, и мой настоятельский крест — он обычно лежал на этом столике — тоже. Когда мне приходилось по делам бывать в епархии, я «забывала» его дома — не будешь ведь каждому объяснять, что это чудо, все равно не поверят, скажут, что она одеколоном крест протирает, французским.

Тем летом, а потом и на следующий год, в один и тот же день — день памяти первоначальницы Александры и отца Василия Садовского, дивеевского духовника XIX века, — к нам на Оршу приезжал отец Андрей, духовник нынешнего Дивеевского монастыря, как будто специально для того, чтобы выбрать и освятить в нашем монастыре место под баню и колодец. А колокола на нашу колокольню через несколько лет поднимали зимой в день памяти преподобного Серафима Саровского.

А все-таки действительно очень похоже, что дивеевские и оптинские подвижники пристально наблюдают за нашей жизнью и потому-то многочастно и многообразно напоминают о себе. Только вместо имен в помянниках — они уже почти все прославлены — у нас теперь их прекрасные лики на иконах и частицы святых мощей.