32

Церемония венчания в церкви Святого Фомы была краткой, предельно простой и без свидетелей. На Анне было простенькое белое платье, которое она купила на деньги фрекен Олсдаттер специально для этого мероприятия. Волосы Анна украсила несколькими белыми цветами. Пастор Мейер сердечно улыбался новобрачным, когда они произносили слова клятвы, которая должна была отныне и навеки связать их жизни.

– Ja, ich will, – поспешно повторил каждый из них, отвечая на вопрос священника о том, хочет ли он и она взять себе в спутники жизни того, с кем сейчас стоит рядом. После чего Йенс уверенным движением надел ей на палец простое обручальное кольцо, доставшееся ему от бабушки. Анна закрыла глаза, когда жених запечатлел на ее устах целомудренный поцелуй, чувствуя облегчение от того, что наконец-то она законная жена в глазах Господа. Вполне возможно, Господь даже простит ее за все содеянное.

Потом состоялась небольшая свадебная вечеринка в пивном погребке «Биркиллер». При появлении молодых приятели Йенса из числа музыкантов экспромтом исполнили для них свадебный марш, а остальные гости вскинули в приветствии свои кубки с пивом. За трапезой, когда подали традиционный немецкий суп для новобрачных, Анна вдруг почувствовала, как рука Йенса крепко сжала ее коленку. Какое счастье, подумала Анна, что благодаря усилиям герра Хогарта она сейчас может даже немного пошутить с друзьями Йенса, которые наперебой пили за здоровье молодых. Можно сказать, что она уже почти стала своей в этом незнакомом и все еще чужом для нее мире.

Когда вечером они поднимались по лестнице к себе в номер, пальцы Йенса вдруг впились в самый низ ее позвоночника. Волна радостного возбуждения тут же пробежала по всему ее телу. Что-то еще будет впереди?

– Смотрю на тебя и не могу насмотреться! – прошептал он страстным шепотом, с горящими от желания глазами, едва закрыв за собой дверь. – Ты такая хрупкая, такая невинная… Само совершенство! – После этих слов он заключил Анну в свои объятия и стал обшаривать руками ее тело. – Я должен взять свою жену! – шепнул он ей на ухо, потом поднял ее личико за подбородок, притянул к себе и поцеловал. – И я еще искал утешения где-то на стороне. Дурак набитый!

При последних словах Анна слегка отпрянула от него.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего, дорогая, ровным счетом ничего… Я лишь хочу сказать, что я хочу тебя. Только и всего!

И прежде чем она успела ответить, он снова принялся целовать ее, ласкать ее спину, бедра, грудь… Все остальное тоже случилось естественно, как само собой разумеющееся. Он сорвал с нее одежду, и рухнули все барьеры, разделяющие их, чтобы они наконец могли стать одной плотью. Йенс бережно положил ее на кровать, быстро разделся сам и лег сверху. Анна осторожно прошлась руками по напрягшимся мускулам на его спине. И когда наконец он вошел в нее, она поняла, что уже давно была готова к этому акту соития, с того самого момента, как впервые увидела его.

Конечно, сам процесс был для нее довольно необычным и даже немного странным, но, когда Йенс, сопя и вздыхая, откинулся на подушку рядом с ней, Анна тут же пристроила головку у него на плече, а сама подумала, что все эти страшные истории о первой брачной ночи, которые ей довелось в свое время услышать от подружек, – полная чушь. А сейчас важно другое. Он наконец-то стал ее, а она отныне принадлежит ему.

* * *

Все последующие недели Йенс исправно являлся к ужину. Оба они торопились поскорее разделаться с едой и тут же бежали к себе в комнату. Очень скоро Анна поняла, что ее муж – искусный и опытный любовник. Он постепенно раскрепощался в общении с нею, да и она тоже позволяла себе расслабиться, с удовольствием отдаваясь его любовным ласкам. А потому каждая ночь становилась для них неповторимой, удивительной, красочной, таким чудесным и увлекательным путешествием в страну любви. То одиночество, которым терзалась Анна все последние месяцы, ушло, безвозвратно кануло в Лету. Сейчас она в полной мере осознала, какая большая разница между понятием «друг» и понятием «любовник». И кажется, они даже поменялись ролями с Йенсом, ибо сейчас уже она все время жаждала его ласк, его прикосновений к своему телу.

– Ну ты, женушка, даешь! – воскликнул он как-то ночью, откидываясь в изнеможении на подушку рядом с Анной. – Я уже начинаю жалеть, что приобщил тебя к этой новой для тебя игре. А ты, моя родная, поистине ненасытна!

И она действительно была ненасытна. Потому что именно в эти моменты Йенс полностью принадлежал ей. Когда утром он высвобождался из кольца ее рук и одевался, чтобы бежать в консерваторию, Анна видела, как неуловимо меняется выражение его лица. Его мысли уже блуждали совсем в ином мире, далеком от нее. Тогда она взялась провожать мужа до консерватории. Там он наспех обнимал ее, говорил, что любит, и тут же исчезал за дверьми. Другая жизнь, другой мир поглощали его без остатка.

«Мой враг», – иногда мысленно восклицала она в сердцах, глядя на здание консерватории, а потом медленно брела обратно домой.

От зорких глаз герра Хогарта не укрылось то, какой пружинисто легкой стала походка Анны в последнее время, как лучезарно она улыбается ему, здороваясь по утрам, когда у них начинался очередной урок.

– Вы сейчас выглядите абсолютно счастливой, фру Халворсен, и я искренне рад этому, – заметил он однажды в разговоре с ней.

Избыток позитивных эмоций повлиял и на ее успехи в освоении немецкого, а они были уже заметны даже невооруженным глазом. Анна начала говорить уверенно и свободно, что не могло не вызывать одобрения герра Хогарта. Да у нее и у самой появилось такое чувство, будто каждое новое слово, которое она заучивала на уроках, тянуло за собой, словно на веревочке, целую вереницу других слов.

Для себя она тоже кое-что решила. Не будет она больше сидеть и ждать, пока Йенс отыщет для нее подходящее место певицы. Анна написала письмо Эдварду Григу. Рассказала ему о своем переезде в Лейпциг, а также попросила о содействии. Вдруг у него здесь есть знакомые, которые могли бы прослушать ее? По ее просьбе Йенс узнал в консерватории адрес лейпцигского издателя произведений Грига, господина К. Э. Питерса. Отыскав на улице Талстрабе дом под номером десять, Анна вручила свое письмо какому-то молодому человеку, обслуживающему покупателей в нотном магазине на первом этаже. И с тех пор каждый вечер, ложась спать, она исправно молилась о том, чтобы письмо благополучно дошло до адресата и чтобы маэстро Григ ответил ей.

* * *

В июне у Анны и вовсе случилось знаменательное событие: целых пятнадцать минут она беседовала на немецком, не допустив ни единой ошибки. Герр Хогарт отвесил ей уважительный поклон.

– Фру Халворсен, это было превосходно. Примите мои поздравления!

– Danke, – рассмеялась в ответ Анна.

– Должен также сообщить вам, что вскоре я отбываю на воды в Баден-Баден. Я всегда отправляюсь туда летом. Здесь, в Лейпциге, в летнюю пору для меня слишком жарко, а я и так в последнее время сильно ослаб. А вы с мужем тоже, наверное, поедете к себе в Норвегию по завершении его учебы?

– Муж пока ничего не сообщал мне о планах на лето.

– А я вот уезжаю завтра утром. Так что, скорее всего, встретимся снова уже осенью, если все сложится благополучно.

– Очень на это надеюсь! – воскликнула Анна, поднимаясь вместе с ним из-за стола. Как бы ей хотелось в эту минуту выказать свою привязанность и самую искреннюю благодарность этому человеку не так дежурно, как того требуют хорошие манеры. Однако вслух она ограничилась стандартной фразой: – Я вам очень признательна, мой господин. Очень!

– О, не стоит благодарностей. Поверьте, фру Халворсен, заниматься с вами было одно удовольствие, – обронил герр Хогарт перед тем, как уйти.

Итак, герр Хогарт отбыл в свой Баден-Баден. А еще Анна заметила, что Йенс сильно изменился за последнее время. Опять перестал приходить домой к ужину, а когда изредка появлялся, то был весь на нервах. Метался по комнате, словно кот по раскаленной печке. Даже когда они занимались любовью, Анна чувствовала некий холодок, которым веяло от него.

– Что случилось? – не выдержала она однажды ночью. – Я же вижу, что-то у нас не так.

– Все в порядке, – резко ответил он, разжимая кольцо ее рук и откидываясь на спину. – Просто я очень устал, только и всего.

– Йенс! Любимый мой! Я слишком хорошо тебя знаю. Скажи мне правду, прошу тебя.

Какое-то время он лежал неподвижно, потом перевернулся на бок и посмотрел ей в лицо.

– Хорошо, скажу. У меня тут возникла одна проблема, и я не знаю, как ее решить.

– Что за проблема? Скажи мне, ради всех святых! Может, я чем сумею помочь?

– Думаю, тебе совсем не понравится все то, что я сейчас скажу.

– Тем более говори!

– Хорошо. Помнишь ту женщину, с которой я обедал тогда в ресторане?

– Ту баронессу? Ну как я могла забыть ее? – недовольно фыркнула в ответ Анна.

– Так вот, она приглашает меня на лето в Париж. У них с мужем есть свой замок во Франции, недалеко от Версаля. И там каждую неделю она проводит музыкальные вечера, на которые собираются все сливки от мира искусств. Вот она и хочет, чтобы на одном из таких вечеров я выступил со своими последними композициями. Разумеется, о подобной перспективе я даже не мог и мечтать. Баронесса фон Готфрид – очень влиятельная особа, и, как я уже говорил тебе, она с энтузиазмом покровительствует молодым талантам. Она рассказывала мне, что на одном из таких суаре у нее даже выступал сам маэстро Григ.

– Так в чем же дело? Конечно, надо ехать. И мы поедем. Не вижу тут никакой проблемы.

Из груди Йенса вырвался тихий стон.

– Анна, я не сказал тебе самого главного. Я не могу взять тебя с собой. В этом и есть вся проблема.

– Ах, так? Позволь спросить, почему не можешь?

– Потому что… – Йенс тяжко вздохнул. – Потому что баронесса фон Готфрид ничего не знает о твоем существовании. Я никогда не говорил ей о том, что женат. Если честно, боялся, что, узнав о том, что я женатый человек, она перестанет оказывать мне свое покровительство. К тому же, когда я познакомился с баронессой, у нас с тобой, ну ты помнишь… отношения были напряженными. Да и жили мы тогда словно брат с сестрой. Или хорошие друзья… Вот так все и вышло. Короче, она и понятия не имеет о твоем существовании.

– Так почему же ты сейчас не скажешь ей, что я все же существую? Что мешает? – холодно спросила Анна, вполне уловив скрытый смысл всего того, о чем только что поведал ей муж.

– Потому что… я боюсь. Да, Анна! Именно так. Твой Йенс боится. Боится того, что баронесса не захочет взять меня в Париж после того, как узнает, что я женат.

– То есть ты хочешь, чтобы баронесса считала тебя свободным человеком? Ибо только в этом случае она будет содействовать в продвижении твоей карьеры, да?

– Да, Анна, да! Боже, какой же я осел…

– Так оно и есть! – Анна невозмутимо глянула на мужа. А тот придвинул к себе подушку и зарылся в нее лицом. Ведет себя словно капризный ребенок, которого отчитывает мать, подумала Анна, глядя на Йенса.

– Прости меня, Анна! Прости… Я сам себя ненавижу. Но хоть у меня хватило смелости рассказать тебе все, как есть.

– И на какое время она приглашает тебя к себе?

– Только до конца лета. – Йенс тут же высунул голову из-под подушки. – Ты же понимаешь, я стараюсь ради нас обоих. Если моя карьера пойдет успешно, то я сумею заработать деньги. И мы сможем переехать куда-нибудь в более приличное место, и у тебя наконец появится свой дом, который ты уже давно заслужила.

«А ты в это время будешь купаться в лучах славы, которую, по твоему мнению, ты тоже заслужил», – подумала она с раздражением, но вслух сказала:

– Что ж, тогда поезжай.

– Правда? – Йенс недоверчиво глянул на жену. – Но почему ты отпускаешь меня?

– Да потому что ты сам поставил меня в безвыходное положение. Если я не отпущу тебя, то ты будешь сидеть тут целое лето и дуться на меня. Станешь винить меня во всех своих бедах. И потом, что бы там ни начали говорить другие, разубеждать меня или даже запугивать, но лично я тебе доверяю.

– Неужели? – Йенс бросил на нее изумленный взгляд. – Тогда ты поистине святая женщина!

– Йенс, ты мой муж. В чем тогда смысл брака, если не доверять друг другу? – ответила Анна, впрочем, без особого воодушевления в голосе.

– Спасибо тебе! Спасибо, моя дорогая, моя ненаглядная женушка!

* * *

Йенс уехал через несколько дней. Анне он оставил какую-то сумму денег, чтобы она смогла прожить на них несколько недель до его возвращения домой. В сущности, он проявил невиданную щедрость, вполне возможно, в знак благодарности за то, что жена не стала мешать ему в осуществлении амбициозных планов. А Анна уже в который раз подумала, что в сложившейся ситуации она поступила правильно. Каждую ночь, лежа рядом с ним в постели, она ловила на себе его восхищенный взгляд, которым он разглядывал ее.

– Я люблю тебя, Анна, я люблю тебя… – снова и снова повторял он. А прощаясь в день отъезда, прижал жену к себе с такой силой, словно ему нестерпима была сама мысль о том, что вот сейчас он должен будет выпустить ее из кольца своих рук.

– Обещай, что ты меня дождешься, что бы там ни случилось, ладно? Моя родная, моя любимая жена…

– Конечно, дождусь, Йенс. Ведь ты же мой муж.

* * *

Анна с трудом пережила душное лейпцигское лето, можно сказать, продержалась исключительно на силе воли. Несмотря на распахнутые настежь окна, в комнате стояла невыносимая духота. Свежий ветерок с трудом проникал в узкие улочки, впритык застроенные с двух сторон домами. По ночам она ложилась в кровать голой и все равно покрывалась потом, изнемогая от изнуряющей жары.

Она наконец прочитала «Фауста» Гёте и переключилась на другую книгу, тоже немецкую, которую взяла в городской библиотеке для того, чтобы расширить свой словарный запас. Купила себе на рынке материи и теперь отправлялась заниматься рукоделием куда-нибудь в парк. Садилась под тенистое дерево и принималась мастерить себе новое платье из вельвета и теплую зимнюю накидку. Снимая с себя размеры, Анна с некоторым огорчением обнаружила, что хотя ей нет еще и двадцати, а талия уже изрядно раздалась вширь. Впрочем, решила она, все замужние женщины обычно полнеют, не она первая. Через день она исправно посещала свою церковь Томаскирхе, черпая там душевные силы и просто получая короткую передышку от жары под прохладными сводами храма. Собственно, единственное место в городе, где Анна могла хоть ненадолго укрыться от палящего зноя.

Йенсу она писала регулярно по тому адресу, который он ей оставил перед отъездом в Париж. Но от него получила лишь две коротенькие записки, в которых он уведомлял ее о том, что очень занят, что у него без конца какие- то встречи с важными друзьями баронессы фон Готфрид. Еще он написал, что его выступление на публике прошло успешно и что сейчас в свободное время он работает над каким-то новым произведением.

«Замок и живописные окрестности вдохновляют меня на творчество. Кажется, сейчас я пишу свое самое лучшее произведение! Да и как можно не творить, когда живешь среди такой красоты?»

* * *

Лето медленно, но неуклонно близилось к концу. И чем дальше, тем чаще Анне приходили на ум невеселые мысли, хотя она и старалась гнать их прочь. Но они, словно черви, прогрызали себе все новые и новые проходы в ее сознании. Интересно, что это за покровительница такая у Йенса? Богатая, влиятельная… И какое влияние она имеет на ее мужа? Но он же скоро вернется, тут же спохватывалась она. Йенс вернется к ней, и они снова заживут с ним прежней семейной жизнью, как муж и жена.

Впрочем, Йенс ведь так и не назвал ей точную дату своего возвращения. И вот в первых числах сентября, когда она завтракала внизу, хозяйка пансиона фрау Шнайдер весьма недвусмысленно поинтересовалась у нее, точнее, спросила напрямую, а не приезжает ли сегодня ее муж. Дескать, с завтрашнего дня в консерватории уже возобновляются занятия.

– Конечно, он должен приехать, а как же иначе? – невозмутимо ответила Анна, стараясь ничем не выдать своего удивления. После чего заторопилась к себе наверх, быстро причесалась и переоделась в новое платье. Потом глянула на собственное отражение в крохотном зеркальце, которое стояло на комоде, и решила, что выглядит она очень даже неплохо. Правда, личико у нее за последний месяц изрядно округлилось, но Йенсу это даже понравится, и он, вернувшись домой, наверняка одобрит ее внешний вид. Муж ведь часто подшучивал над ней, впрочем, как когда-то и ее родные в Хеддале, говорил, что она чересчур уж худенькая.

Весь остаток дня Анна провела в своей душной каморке, с нетерпением поджидая Йенса.

Но наступил вечер, и ее настроение заметно упало. Неужели Йенс пропустит первый день занятий в своей любимой консерватории, недоумевала она. Потом наступила полночь, зазвонили церковные колокола, возвещая наступление нового дня. Анна аккуратно сняла с себя обновку и улеглась в постель прямо в нижней юбке. Она точно знала, до утра никаких поездов больше не будет.

Так прошло три дня. Анна металась в неведении, не зная, что делать. Наконец она отправилась в консерваторию, дождалась окончания занятий, когда студенты веселой гурьбой высыпали на крыльцо, оживленно переговариваясь друг с другом и дымя трубками. Выискала в толпе знакомое лицо. Тот самый Фридрих, у которого они отмечали минувшее Рождество. Анна смущенно подошла к нему.

– Прошу простить меня, герр Фридрих, за то, что беспокою вас, – начала Анна, сообразив, что она даже не знает его фамилии, – но вы не видели Йенса? Он вообще появлялся в консерватории на этой неделе?

Молодой человек недоуменно уставился на нее, видно, пытаясь сообразить, кто с ним говорит. Наконец узнал и как-то странно переглянулся со своими приятелями, стоявшими рядом.

– Нет, фрау Халворсен. Вынужден огорчить вас, но Йенса я не видел. А вы не видели? – поинтересовался он у остальных.

Все отрицательно замотали головами, смущенно отводя глаза в сторону.

– Боюсь, с ним что-то случилось в Париже. Вот уже месяц, как я не получала от него известий. А ведь он должен был вернуться к началу занятий. – Анна принялась нервно крутить обручальное кольцо на пальце. – А кто-нибудь в консерватории знает о его точном местонахождении?

– Я могу поинтересоваться у преподавателя герра Халворсена. Быть может, он в курсе. Но буду с вами откровенен, фрау Халворсен. Насколько я был наслышан о его планах, Йенс намеревался обосноваться в Париже. Он мне как-то сказал, что денег у него хватит только на один год обучения в консерватории. Хотя, вполне возможно, он похлопотал о получении стипендии, чтобы продолжить учебу. Так он получил стипендию?

– Я…

Анна почувствовала, как все поплыло у нее перед глазами, и ее тут же повело в сторону. Фридрих быстро схватил ее за руку, не позволяя упасть.

– Фрау Халворсен, вам явно нездоровится, да?

– Нет-нет, все в порядке. – Она вырвала свою руку. Гордость не позволила показать постороннему человеку, как ей плохо. – Danke, герр Фридрих.

Она кое-как попрощалась с остальными кивком головы и пошла прочь, из последних сил стараясь высоко нести голову.

– О господи! О господи! – в отчаянии шептала она, то и дело спотыкаясь и останавливаясь. Брела по запруженным улицам города, возвращаясь домой. В голове шумело, было трудно дышать, а перед глазами стоял сплошной туман.

Дома она без сил рухнула на кровать. С трудом поднесла ко рту стакан с водой, стоявший на тумбочке у изголовья, с жадностью выпила. Немного полегчало. И жажда тоже отступила.

– Не может быть! Не может быть! Этого не может быть! – повторяла она как заклинание. – Если он решил остаться в Париже, то почему не забрал меня? – вопрошала она голые стены своей комнатенки, но те хранили молчание. – Он ведь не бросит меня! Нет! Ни за что! – убеждала она себя. – Он любит меня. И потом, я же его жена…

Всю ночь Анна так и не сомкнула глаз. Под утро она уже решила, что сейчас сойдет с ума от тревожных мыслей, которые теснились в ее голове одна мрачнее другой. Пошатываясь, она кое-как спустилась к завтраку и увидела фрау Шнайдер, которая стояла в холле с письмом в руках.

– Доброе утро, фрау Халворсен. Хотя оно и не такое доброе, как хотелось бы. Плохие новости. Вот получила письмо… Ваш друг герр Хогарт скончался две недели тому назад от сердечного приступа. Его родственники просят меня упаковать все его вещи. Они потом пришлют за ними подводу.

Анна в ужасе закрыла рот рукой.

– О боже! Нет! Только не это! – воскликнула она, и тут у нее все потемнело в глазах, и она потеряла сознание.

* * *

Анна пришла в себя и поняла, что находится в приватных покоях хозяйки, в ее гостиной. Лежит на диване, к голове приложена влажная тряпица.

– Ну слава богу… Очнулась, – вполголоса пробормотала фрау Шнайдер. – Я знаю, как вы его любили… Впрочем, как и я. Конечно, сильно расстроились. Тем более мужа рядом нет. А в вашем положении…

Анна проследила глазами за взглядом хозяйки, которая принялась обозревать ее живот.

– Я… Что вы хотите сказать? Какое мое положение?

– Как какое? Я имею в виду вашу беременность. Вы уже приблизительно знаете, когда появится на свет младенец? А вы такая хрупкая, фрау Халворсен. Вам надо очень беречься.

Анна опять почувствовала головокружение и испугалась, что ее сейчас вырвет прямо на бархатный диван фрау Шнайдер.

– Выпейте немного воды. – Хозяйка поднесла Анне стакан с водой.

Анна отхлебнула из стакана, а женщина между тем продолжала щебетать:

– Хочу поговорить с вами насчет будущего… Когда вернется ваш муж… Одно из моих правил – никаких детей здесь. Детские крики распугают остальных моих постояльцев.

Еще минуту тому назад Анна думала, что хуже быть не может. Но, оказывается, очень даже может.

– Однако до его возвращения я, разумеется, не выставлю вас на улицу. Это было бы просто не по-человечески. Поэтому разрешаю вам оставаться у меня до появления младенца на свет, – величественным тоном бросила хозяйка напоследок.

– Danke, – прошептала Анна, понимая, что фрау Шнайдер уже не терпится вернуться к своим обычным утренним делам. Анна медленно поднялась с дивана. – Мне уже полегчало. Спасибо за заботу. И простите, что доставила вам лишние хлопоты. – Она вежливо поклонилась и вышла из комнаты.

Весь остаток дня Анна пролежала на своей постели. Старалась лежать с закрытыми глазами и не шевелиться в надежде на то, что все то страшное, что случилось утром, больше не повторится. А еще лучше было бы, если бы она вообще взяла и умерла. Но стоило ей хоть чуть-чуть пошевелить рукой или ногой, и она понимала, что все еще жива. Что она дышит, а значит, надо собираться с силами и обдумывать, что делать дальше.

– О Господи! Помоги мне! – взмолилась она, обращаясь к Всевышнему.

Кое-как она сползла с кровати, чтобы сходить в туалет, а вернувшись к себе, сняла платье и, оставшись в короткой рубашке и штанишках, стала разглядывать свое тело. Опустила глаза вниз и сразу же заметила, как слегка округлился ее живот. Да, но почему она никогда не думала, что стала полнеть потому, что беременна?

– Ах ты, безмозглая дурочка! – принялась корить она себя. – Как же ты ни о чем не догадывалась? Наивная, глупая деревенщина! Правильно говорил герр Байер! Такая я и есть…

Она подошла к ящику, достала оттуда чернила, перо и бумагу и, усевшись на кровать, принялась писать письмо мужу в Париж.

* * *

– Вам сегодня утром пришло письмо, – объявила фрау Шнайдер, вручая Анне запечатанный конверт. Дитя, а именно так мысленно окрестила хозяйка свою хрупкую постоялицу, глянула на нее запавшими, воспаленными глазами. И, кажется, впервые за долгое время фрау Шнайдер заметила в них некий проблеск надежды. – На конверте французская марка. Наверняка это письмо от вашего мужа.

– Danke, – едва слышно прошептала в ответ Анна.

Фрау Шнайдер молча кивнула и вышла из столовой, давая возможность «дитяти» остаться наедине с письмом. За последние две недели Анна превратилась в собственную тень. Она безразлично взирала на любую еду, которую ставила перед ней хозяйка, и та через какое-то время уносила тарелки нетронутыми. Вот и сейчас фрау Шнайдер тяжело вздохнула, глянув на свою постоялицу, и пошла в судомойню мыть посуду, сложенную после завтрака в большое деревянное корыто. Подобные истории она наблюдала за свою жизнь много раз. Конечно, ей было жаль Анну, она даже испытывала к ней нечто похожее на сочувствие и очень надеялась, что письмо, которое она только что вручила, как-то выправит сложившуюся ситуацию. Впрочем, фрау Шнайдер уже давно приучила себя к тому, что не стоит сильно вникать в проблемы своих жильцов. В конце концов, это их жизнь, и, как бы драматично ни складывались их жизненные обстоятельства, им самим выпутываться из них.

Поднявшись к себе в комнату, Анна трясущимися пальцами вскрыла конверт. Несколько недель тому назад она написала мужу письмо, адресовав его в замок. Сообщила Йенсу о том, что ждет ребенка. И вот наконец пришел долгожданный ответ от него.

Париж

13 сентября 1877 года

Моя дорогая Анна!

Прости, что так затянул с ответом. Но я решил, что прежде обустроюсь на новом месте, а уже потом отвечу тебе. Я сейчас снимаю квартиру в Париже и беру уроки композиции у Августа Терона, известного профессора музыки. Он очень помог мне в совершенствовании композиторских навыков. Баронесса фон Готфрид проявила большую щедрость ко мне. Фактически она стала моим спонсором. В ноябре моя покровительница планирует устроить специальное суаре, на котором у меня будет возможность выступить со своими произведениями перед парижским обществом.

Я говорил тебе перед отъездом, что посчитал неудобным рассказывать баронессе о твоем существовании, но на самом деле все обстоит несколько иначе. Просто я не хотел тогда расстраивать тебя. А правда такова: деньги наши закончились, и, если бы не помощь баронессы, мы бы сейчас с тобой жили в канаве. Уезжая из Лейпцига, я оставил тебе все, что у меня было. Знаю, у тебя есть еще кое-какие деньги, которые тебе дала фрекен Олсдаттер. Так что очень надеюсь на то, что ты не голодаешь.

Анна, понимаю, ты можешь воспринять мой отъезд и отказ возвратиться в Лейпциг как некий акт предательства по отношению к тебе и к нашей любви. Но, пожалуйста, верь мне! Я люблю тебя. Повторяю, я тебя ЛЮБЛЮ! А сделал я это все исключительно ради нас с тобой и нашего будущего. Как только моя музыка получит признание и я смогу обеспечить нашу материальную независимость, я тотчас же приеду за тобой. Верь мне, моя любовь! Я клянусь этим на Библии, которая для тебя поистине священна. Клянусь нашим браком, Анна.

Пожалуйста, умоляю тебя, Анна. Дождись меня, как ты и обещала. И постарайся понять, что я делаю это только ради нас с тобой. Понимаю, тебе будет трудно поверить мне, но ты постарайся. Пойми, так будет лучше для нас обоих.

Скучаю по тебе, любовь моя, сильно скучаю.

Люблю тебя всем сердцем.

Твой Йенс

Письмо само выпало из рук Анны, а она, обхватив голову руками, попыталась остановить вихрь мыслей, завертевшихся в ее сознании. Первое, что озадачивало: ни малейшего упоминания о ребенке. Неужели Йенс не получил ее письмо? И как долго ей придется ждать его?

«Этот человек разобьет вам сердце и разрушит вашу жизнь», – вспомнила она слова герра Байера, сказанные им когда-то в разговоре с ней. Вспомнила и почувствовала, как тает ее решимость и впредь безоговорочно доверять своему мужу.

* * *

Кое-как Анна протянула весь следующий месяц. Она и понятия не имела, когда может состояться возвращение Йенса домой, а между тем деньги, которые дала ей фрекен Олсдаттер, тоже продолжали стремительно таять, монетка за монеткой, и так изо дня в день. Надо подыскать себе какую-нибудь работу в городе, решила она в конце концов.

В течение недели она исходила весь Лейпциг, пытаясь устроиться в каком-нибудь кафе на раздаче или, на худой конец, посудомойкой. Но стоило потенциальному нанимателю увидеть ее раздавшийся живот, и он лишь отрицательно мотал головой, и она уходила ни с чем.

– Фрау Шнайдер, может, вам нужна какая помощь на кухне? Или нужно убирать в номерах? – поинтересовалась она однажды у хозяйки. – Герра Хогарта больше нет. Муж пока тоже не вернулся. Вот я и не знаю, чем себя занять. А так хоть какую-то пользу принесу.

– Вообще-то работы у нас море, самой разной… Если вы уверены в своих силах, – фрау Шнайдер окинула Анну внимательным взглядом, – то да, пожалуй, от лишней пары рук я не откажусь.

Вначале фрау Шнайдер определила Анну на кухню, чтобы та готовила завтраки для постояльцев. Что означало следующее: каждое утро она должна была подниматься с постели в половине шестого. Потом, уже после завтрака, перемыв всю посуду, она обходила все комнаты и меняла постельное белье в тех номерах, где это было нужно. Какое-то время после обеда она была свободна, но уже к пяти вечера должна была снова быть на кухне. Чистила картошку, готовила ужин. Какая ирония судьбы, размышляла порой Анна, усмехаясь про себя. Крутиться целыми днями на кухне, и это при том, что у нее никогда не было никаких склонностей к подобным занятиям. А в принципе, изо дня в день тяжелый, изнурительный труд. Набегавшись в течение дня по лестнице, туда-сюда, вверх-вниз, она чувствовала, как ноет живот от этой беготни. Правда, был и плюс. К себе в комнату она возвращалась такой измотанной, что тут же засыпала как убитая.

– Вот чем все кончилось! – мысленно воскликнула Анна однажды, лежа в кровати и размышляя о том, к чему она пришла в итоге. – Восходящая звезда Христиании за какие-то считаные месяцы превратилась в обычную посудомойку.

После чего Анна, по своему обыкновению, сотворила вечернюю молитву. Особенно горячо она молилась о том, чтобы муж вернулся.

– Господи всемилостивый, – шептала она. – Дай мне силы на то, чтобы и впредь сохранить свою любовь к мужу и доверие к нему. Не дай мне усомниться в том, что он поступает правильно. Искорени из моего сердца всяческое сомнение в его благих помыслах.

* * *

Наступил ноябрь, подули холодные, пронизывающие до костей ветра. Как-то ночью Анна почувствовала нестерпимую боль в животе. Не с первой попытки, но все же ей удалось зажечь керосиновую лампу, которая стояла на столике возле изголовья. Анна поднялась с кровати и слегка выпрямилась, чтобы немного уменьшить боль. И тут, к своему ужасу, увидела, что все простыни перемазаны кровью. Между тем приступы боли стали повторяться, и чем дальше, тем острее. Анна с трудом сдерживала крик. Слишком напуганная тем, что с ней творилось, она не стала звать никого на помощь. Боялась, что это может вызвать неудовольствие со стороны фрау Шнайдер. Так она промучилась весь остаток ночи, а когда забрезжил рассвет, то она увидела, что между ее ног неподвижно лежит крохотный новорожденный младенец. Она разглядела тонкий кусочек кожи, который протянулся от его пупка куда-то к ней. Не в силах более сдерживать свой ужас от всего увиденного, она издала истошный крик, вложив в него всю свою боль, все свои страхи и весь остаток сил, которые еще теплились в ней после этой бессонной ночи. На крик тут же прибежала фрау Шнайдер. Ей хватило и одного взгляда на постель, чтобы понять, что происходит, и она опрометью выбежала из комнаты, чтобы поскорее привести к роженице повитуху.

Анна очнулась от забытья, от того беспорядочного и лихорадочного сна, в котором она пребывала последние пару часов, от прикосновения чьих-то ласковых и мягких рук. Эти руки осторожно отбросили ей волосы со лба и положили туда влажную тряпицу.

– Ну же, милая, потерпите еще немного, – негромко обратился к ней незнакомый женский голос. – Сейчас я перережу пуповину, а потом приведу вас в порядок.

– Она что, умирает? – В ее сознание ворвался резкий голос фрау Шнайдер. – Да, надо мне было выставить ее вон в ту же самую минуту, как только я узнала о том, что она беременна. Вот до чего доводит неразумная доброта!

– Нет, с молодой женщиной все будет в порядке. Она оправится. А вот младенец, к несчастью, мертворожденный.

– Конечно, неприятная история. Однако мне пора заниматься другими делами. – С этими словами фрау Шнайдер выплыла из комнаты Анны с недовольной, брезгливой миной на лице.

Через час с небольшим Анну помыли и уложили на чистые простыни. Повитуха запеленала младенца в какую-то шаль и протянула его Анне, чтобы та попрощалась со своим первенцем.

– У вас, моя дорогая, была девочка. Но вы не переживайте. Думаю, в будущем у вас еще обязательно будут детки.

Анна взглянула на прелестное личико своей мертворожденной дочурки. Правда, кожа уже приобрела синеватый оттенок. Она нежно поцеловала девочку в лобик. Горе было настолько оглушительным, что у Анны даже не нашлось слез. Она лишь безвольно позволила повитухе забрать ребенка из ее рук и унести прочь.