Анна

Христиания, Норвегия

Август 1876 года

25

– Анна, дорогая моя! Как хорошо, что вы наконец вернулись! – не переставала восклицать фрекен Олсдаттер, сопровождая Анну в прихожую и помогая ей раздеться. – Герр Байер пока еще в Дробаке. В квартире никого. Просто мертвая тишина какая-то… Как отдохнули в деревне?

– О, прекрасно. Жаль только, мало, – ответила Анна, проследовав за экономкой в гостиную.

– Чашечку чая?

– С удовольствием, – обрадовалась Анна.

– Сию минуту принесу.

Фрекен Олсдаттер заторопилась на кухню, оставив Анну одну. А та вдруг подумала, как же она рада снова оказаться в Христиании рядом с заботливой и внимательной фрекен Олсдаттер. «Ну и пусть кто-то посчитает, что городская жизнь меня испортила. А мне все равно, что они там подумают», – решила она про себя и с облегчением вздохнула при мысли, что уже сегодня будет спать на удобном матрасе, а завтра утром ей подадут завтрак прямо в постель. Не говоря уже о том, что впереди ее ждет горячая ванна…

В гостиной снова возникла фрекен Олсдаттер с подносом в руках, нарушив ход мыслей Анны.

– У меня для вас полно новостей, – промолвила она, разливая чай по чашкам из тончайшего фарфора. Одну чашку она протянула Анне. – Герр Байер пока не может вернуться в Христианию. Его бедная матушка очень больна. Герр Байер полагает, что скоро уже наступит конец ее страданиям. Разумеется, он хочет провести последние дни жизни матери рядом с ней. А поэтому вплоть до его возвращения вы поступаете на мое попечение.

– Мне очень жаль, что матушка герра Байера так серьезно больна, – поспешила отреагировать на эту новость Анна, хотя в глубине души она была только рада тому, что на какое-то время возвращение герра Байера в Христианию откладывается.

– Через день в театре уже начнутся репетиции. Я буду сопровождать вас. Будем ездить на трамвае туда и назад. После того как допьете чай, ступайте к себе в комнату и взгляните на те обновки, которые вам приобрел герр Байер. Зимняя одежда, которую он специально заказывал в ателье, уже доставлена. Прекрасные вещи, доложу я вам! Там вас еще и письмо ждет. Я специально отнесла его к вам в комнату.

Через десять минут Анна была уже у себя в комнате. Она открыла дверцу гардероба и с восхищением обнаружила, что он заполнен множеством красивейших нарядов, сшитых под заказ. Блузки модных фасонов из нежнейшего шелка и муслина, юбки из тонкой шерстяной материи, два изысканных вечерних платья. Одно – цвета топаза, второе – дымчато-розового цвета. Плюс два новых корсета, несколько пар штанишек и чулки, такие тонкие, что смахивали на паутинку.

Анна невольно покраснела при мысли о том, что герр Байер самолично заказывал для нее столь интимные предметы гардероба, но она тут же отогнала эти мысли прочь. Почему обязательно герр Байер? Вполне возможно, бельем как раз занималась фрекен Олсдаттер. На самой верхней полке платяного шкафа стояли две пары новеньких туфель на высоких каблуках. Одна пара атласных туфелек в тон бледно-розовому платью с крохотными серебряными пуговками спереди, вторая пара – цвета слоновой кости, богато украшенная белоснежной вышивкой. Анна тут же принялась примерять розовые туфельки, но в этот момент взгляд ее упал на шляпную коробку. Она осторожно сняла коробку с полки, открыла ее и издала восхищенный возглас. Шляпа с самой вычурной отделкой перьями и лентами была в тон розовому платью. Анна еще никогда в жизни не видела подобной красоты. Она вдруг вспомнила, как в самый первый свой день в Христиании увидела на железнодорожном вокзале дам в красивых шляпках и как восторгалась тогда этими предметами туалета. Так вот, шляпка, которую она с великой предосторожностью тотчас же водрузила себе на голову, затмевала своей красотой все увиденные тогда головные уборы. Какое-то время Анна старательно училась ходить на высоких каблуках и в шляпке на голове. Медленно расхаживала по комнате и сама себе казалась и выше, и много старше своих лет. И не переставала удивляться тому, как же сильно она изменилась с тех пор, как приехала в Христианию.

Потом, не снимая шляпу с головы, уселась за письменный стол и взяла письмо, которое оставила для нее фрекен Олсдаттер. И сразу же подавила тяжелый вздох, увидев, что оно от Ларса. Нехотя вскрыла конверт, уже заранее опасаясь того, что он написал ей.

Сталсберг Ванингшусет

Тиндевеген

Хедда

22 июля 1876 года

Дорогая Анна!

Я обещал, что напишу тебе, чтобы разъяснить некоторые подробности того короткого разговора, который у нас с тобой состоялся в ночь после свадьбы твоего брата.

Для меня за последние несколько месяцев стало вполне очевидным, что жизнь в Христиании полностью изменила твои представления и планы на будущее. И, пожалуйста, дорогая Анна, не вини себя за это. Естественно, они должны были поменяться, а как же иначе? У тебя большой талант, и, что еще важнее, этот талант заметили важные столичные люди. Они могут отшлифовать его, а затем представить всему миру.

Хотя твои родители полагают, что никаких кардинальных изменений в твоей жизни не произошло, я-то понимаю – изменилось многое. Очень многое. Этой осенью ты появишься на сцене Театра Христиании в роли Сольвейг. Отличная возможность, которая тоже обязательно должна повлиять и на тебя, и на твое будущее. Как ни тяжело мне сознавать это, но я должен принять и смириться с тем, что, скорее всего, брак со мной уже более не входит в твои планы. Более того, он и не привлекает тебя. Я очень сильно сомневаюсь в том, что он вообще привлекал тебя когда-нибудь.

Понимаю, твои моральные принципы, твое доброе сердце никогда бы не позволили тебе открыто признаться в этом, выказать свои истинные чувства по отношению ко мне. Естественно, ты ни за что на свете не хотела обижать меня, не говоря уже о том, что, как послушная дочь, ты никогда не посмела бы перечить воле родителей. Поэтому, как мы с тобой и договорились, я сам сообщу им о своем решении. Скажу, что не могу больше ждать тебя. Твой отец уже купил у меня землю, что существенно улучшило мои финансовые возможности. Признаемся друг другу честно: из тебя выйдет плохая домашняя хозяйка, так и из меня плохой фермер. А сейчас, когда отца больше нет в живых, ничто более не удерживает меня в здешних местах.

Тем более что на горизонте замаячила альтернатива.

Должен сообщить тебе, Анна, что сравнительно недавно я получил письмо от издателя из Нью-Йорка, господина Скрибнера, того человека, которому, как я писал тебе ранее, я отправил свои стихи. Так вот, они хотят опубликовать их и даже предложили мне за публикацию небольшой гонорар. Как ты знаешь, я всегда мечтал уехать в Америку. А сейчас, когда у меня появились деньги после продажи земли, мне вполне по силам осуществить такое путешествие. Можешь вообразить, как волнующа для меня такая перспектива. Сама мысль о том, что мои стихи будут опубликованы, что они увидят свет… Это же неслыханная честь для меня. Конечно, моим самым заветным желанием всегда было видеть тебя моей женой, чтобы мы вместе поехали в Америку и начали там нашу новую жизнь вдвоем. Однако судьба распорядилась иначе. Но даже если бы обстоятельства сложились по-другому, признайся, Анна, ты ведь никогда не смогла бы полюбить меня так, как люблю тебя я.

У меня нет обиды на тебя, Анна, и я от всей души желаю тебе только добра. Сам Господь управил наше будущее, даровав нам, пусть и странным образом, свободу выбора, чтобы мы могли идти далее по жизни каждый своим путем. К великому сожалению, наши пути расходятся. Хотя нашей свадьбе уже не бывать, но надеюсь на то, что останусь тебе добрым другом.

Я отплываю в Америку через полтора месяца.

Ларс

Анна присела на кровать и положила письмо рядом с собой, после чего погрузилась в глубокую задумчивость. Письмо Ларса тронуло ее своей искренностью и одновременно взволновало до слез.

Америка… А ведь она всегда считала, что для Ларса Америка – это так, детские фантазии и мечты, не воспринимала его слова всерьез. И вот вам пожалуйста! Ларс отправляется в Америку. Там опубликуют его стихи… И кто знает, быть может, в один прекрасный день он сравнится славой с самим Генриком Ибсеном.

Впервые в жизни Анна увидела Ларса в новом свете. Нет, он не жертва, не грустная собачонка, которой нужно просто немного ласки. И хотя он продал землю, обещанную в качестве приданого, ее отцу, зато получил отличную возможность вырваться из Хеддала, осуществить наконец свою мечту, как и Анна осуществляет свою.

По крайней мере, хоть это утешало.

А вот интересно, поехала бы она вместе с ним в Америку, если бы он позвал ее туда?

– Нет!

Ответ сорвался с ее уст сам собой. Она откинулась на подушки. Новая атласная шляпка сползла ей на глаза.

Улица Святого Олафа, дом 10,

квартира 4

4 августа 1876 года

Дорогой Ларс!

Спасибо тебе за письмо. Очень рада, что впереди тебя ждет такое прекрасное будущее. Надеюсь, ты мне обязательно напишешь из Америки. И еще раз спасибо тебе огромное за все, что ты для меня сделал. Твоя помощь в обучении чтению и письму очень облегчила мою нынешнюю жизнь здесь, в Христиании.

Передай мамочке и отцу, что я очень-очень люблю их. Надеюсь, они не станут сердиться и кричать на тебя, когда ты сообщишь им о том, что наша с тобой свадьба отменяется. И как это благородно с твоей стороны – взять всю вину на себя.

Очень надеюсь, что в Америке ты найдешь себе жену получше меня. Я тоже очень хочу остаться тебе другом.

Анна

Анна запечатала письмо в конверт, и тут, кажется, впервые до нее дошло все значение и важность того, о чем написал ей Ларс. Итак, отныне он ей только друг, и он уезжает в Америку. Скорее всего, она будет скучать о нем.

«А что, если бы я вышла за него замуж?» — спросила она себя мысленно и, поднявшись из-за стола, подошла к окну. Уставилась в глубокой задумчивости на улицу внизу. «Ларс был так добр и внимателен. Наверняка в Америке его ждет успех, а я так и умру здесь в старых девах…»

Она вышла в коридор, чтобы положить письмо на серебряный поднос для дальнейшей отправки, и в эту минуту почувствовала, как порвалась последняя тонюсенькая ниточка, связывавшая ее с прошлой жизнью.

* * *

Репетиции спектакля «Пер Гюнт» начались через три дня. Основная труппа, а многие из артистов участвовали и в премьерной постановке, встретили Анну очень доброжелательно и, как могли, помогали ей. Но если пение и заучивание текстов песен по-прежнему не вызывали никаких проблем, то выступать на сцене в качестве драматической актрисы оказалось совсем не так просто, как предполагала Анна. Все время случались какие-то досадные сбои. То она встанет на нужное место, но при этом забудет произнести свою реплику, то произнесет слова своей роли без запинки, но не сумеет отразить на лице нужные переживания. Режиссер-постановщик спектакля герр Джозефсон был предельно терпелив, работая с ней. Но Анна постоянно чувствовала себя не в своей тарелке. «Это все равно, – думала она, – что во время быстрого танца тебя то гладят по головке, то щиплют за живот».

На четвертый день репетиций она и вовсе пала духом, решив, что у нее ничего и никогда не получится. Уже на выходе из театра она вскрикнула от неожиданности, когда кто-то крепко схватил ее за руку в тот момент, когда она направлялась к служебному входу.

– Фрекен Ландвик, до меня дошла новость о том, что вы вернулись в Христианию. Как провели время в деревне?

Анна увидела перед собой Йенса Халворсена Ужасного. Сердце екнуло в груди. Впервые он стоял так близко. Правда, он слегка разжал свою руку, но продолжал удерживать Анну. Даже через ткань рукава она чувствовала, какая горячая у него рука. Анна нервно сглотнула слюну и повернулась к нему лицом. И невольно поразилась тем переменам, которые произошли в Йенсе. Его всегда сияющие здоровым блеском кудри висели вокруг лица неопрятными патлами, вместо элегантного костюма на нем было что-то мятое и не вполне чистое. Такое впечатление, что он уже не мылся несколько недель кряду, и ее обоняние подтвердило, что она права в своих догадках.

– Я… Меня ждет на улице моя опекунша, – растерянно прошептала она. – Пожалуйста, отпустите мою руку.

– Сейчас отпущу. Но только после того, как скажу, что я страшно скучал без вас. Надеюсь, я в полной мере доказал вам свою любовь и преданность. Так умоляю, скажите же мне, когда вы соизволите встретиться со мной?

– Я не стану с вами встречаться! – отрезала она.

– Тогда я буду преследовать вас здесь, в театре. Вы же понимаете, фрекен Ландвик, что ничто и никто не смогут помешать мне в этом, – крикнул он ей уже вдогонку, когда она торопливо открыла служебную дверь и с громким стуком захлопнула ее за собой.

И действительно, всю следующую неделю Йенс каждый день упорно караулил ее после репетиций на выходе из театра.

– Герр Халворсен, это уже выходит за все рамки приличия, – рассерженно прошептала Анна в один из дней, перехватив любопытный взгляд вахтера. Халберт, по своему обыкновению, восседал в будке и с интересом наблюдал за развитием их романа.

– И пусть себе выходит! Надеюсь, что в конце концов вы сдадитесь и позволите мне хотя бы пригласить вас на чашечку чая.

– Думаю, моя опекунша с удовольствием составит нам компанию. Пожалуйста, поставьте ее в известность о вашем приглашении, – обронила Анна, минуя молодого человека и с трудом сдерживая улыбку. На самом деле эти ежедневные встречи с Йенсом стали для нее самыми долгожданными и приятными событиями дня. Она уже заранее предвкушала каждую встречу с ним и даже постепенно стала расслабляться, понимая, что они оба затеяли такую увлекательную игру в кошки-мышки. В конце концов, а что такого? Ларс больше «не ждет ее», а она, если уж быть честной до конца, все лето только и грезила о Йенсе, несмотря на все свои тщетные усилия забыть его. Словом, Анна чувствовала, что ее решимость продолжать держать оборону до последнего постепенно тает.

И вот в следующий понедельник после долгих выходных, проведенных в квартире наедине с фрекен Олсдаттер, Анна услышала из уст экономки нечто неожиданно приятное. Оказывается, фрекен Олсдаттер надо срочно отлучиться куда-то по делам герра Байера. Но она считает Анну вполне разумной и самостоятельной девушкой и полагает, что та сумеет и одна вернуться на трамвае домой. Покидая после репетиции театр, Анна точно знала, что наконец-то наступил подходящий момент, когда можно сдаться на милость победителя.

Йенс, как всегда, поджидал ее на выходе из театра.

– Когда же вы наконец скажете «да» в ответ на мою просьбу, фрекен Ландвик? – жалобно спросил он, когда она прошествовала мимо него. И добавил: – Должен признаться, что ваше упрямство постепенно подрывает мою решимость и впредь добиваться встречи с вами.

– Тогда сегодня? – спросила она, резко повернувшись к нему.

– Я… да, хорошо! Сегодня…

Ошеломленное лицо Йенса позабавило Анну.

– Предлагаю отправиться в кафе «Энгебрет». Оно на другой стороне площади. В паре минут ходьбы от театра.

Анна была много наслышана об этом кафе. Конечно, заманчиво увидеть его своими глазами. Но как же быть с осторожностью?

– А что, если кто-то из знакомых увидит нас там вместе? И я одна, без сопровождения… Это же неприлично…

– Да кто там нас увидит! – хохотнул в ответ Йенс. – «Энгебрет» – это место, где собираются в основном представители богемы и пьяные музыканты. А им, уверяю вас, наплевать на все. Даже если вы станцуете на столе голой, они и глазом не моргнут. Кроме своего стакана, ничего не видят вокруг. Поверьте мне на слово, на нас попросту не обратят внимания. Пойдемте же скорее, фрекен Ландвик. Зачем понапрасну терять время?

– Хорошо, тогда идем, – согласилась Анна, чувствуя приятное волнение в груди.

Молодые люди молча вышли из театра, пересекли площадь и вошли в кафе. Анна сразу же высмотрела столик в самом темном и спокойном уголке зала. Они уселись за стол, и Йенс заказал чай.

– Итак, Анна, расскажите же мне, как вы провели лето.

– Думаю, гораздо лучше, чем вы, если судить по вашему внешнему виду. Выглядите вы… не очень, я бы сказала… Больны, что ли?

– Спасибо за то, что нашли такое вежливо обтекаемое слово «не очень». – Йенс издал короткий смешок, явно забавляясь ее прямолинейностью. – Но я не болен, спешу успокоить вас. Просто на данный момент сижу без денег. А еще мне не помешала бы хорошая ванна. Да и одежду пора сменить. Зато Саймон, он играет вместе со мной в оркестре, говорит, что сейчас я стал похож на настоящего музыканта. Добрый человек! Пустил меня к себе на постой, когда я вынужден был уйти из родительского дома.

– Боже мой! Но почему?

– Отец категорически не одобрил моего увлечения музыкой. Он хотел, чтобы я пошел по его стопам и со временем возглавил наш пивоваренный бизнес, которым владели еще мои предки.

Анна смотрела на Йенса в немом восхищении. Надо же! Какую силу духа надо иметь, подумала она, чтобы порвать со своей семьей, отказаться от домашнего комфорта, и все ради искусства…

– Впрочем, с началом театрального сезона ситуация стала постепенно выправляться. Я наконец-то стал зарабатывать деньги. Что позволит мне в обозримом будущем переехать в более приличное место. Отто, наш гобоист, вчера сказал, что готов сдать мне комнату в своей квартире. Его жена недавно умерла, а она была довольно зажиточной особой. Надеюсь, условия жизни там более комфортные. Кстати, квартира Отто всего лишь в пяти минутах ходьбы от дома, в котором живете вы, Анна. Так что в перспективе мы с вами станем соседями. Будете приходить ко мне на чай, договорились?

– Рада, что у вас наметились перемены к лучшему, – сдержанно ответила она.

– Вот так бывает в нашей жизни. Я оказался в сточной канаве, а ваша звезда, напротив, воссияла высоко в небе. Надеюсь, со временем вы станете богатой женщиной и будете покровительствовать всяким нищим музыкантам… Таким, как я, – шутливо заметил Йенс, когда им принесли чай. – Вот я смотрю на вас сейчас и откровенно любуюсь. Красивый наряд, шикарная парижская шляпка. Просто живое воплощение современной молодой девушки при деньгах.

– А, не говорите так. Моя звезда может рухнуть, еще не успев зажечься. Думаю, из меня вряд ли получится хорошая актриса. Возможно, в скором времени я вообще лишусь работы, – неожиданно для себя разоткровенничалась Анна, явно обрадовавшись тому, что нашелся человек, которому она может довериться и с кем можно пооткровенничать.

– Что за ерунда, Анна. Я вчера собственными ушами слышал, как герр Джозефсон говорил герру Хеннуму, когда оркестр собрался на свою первую репетицию, что дела у вас идут «совсем недурно».

– Вы не понимаете меня, герр Халворсен. Одно дело – стоять перед публикой и петь. Это для меня привычное занятие. И совсем другое – играть на сцене драматическую роль. У меня такое чувство, что я просто боюсь сцены, – горячо возразила Анна, бесцельно теребя ручку чашки. – Пока и представить себе не могу, каково это будет – выйти перед публикой на самом первом представлении.

– Анна… можно мне называть вас Анной? А вы зовите меня Йенсом. По-моему, мы уже достаточно давно знакомы друг с другом и можем позволить себе такое обращение.

– Да, пожалуйста… Зовите меня Анной, я не возражаю. Но только когда мы вдвоем.

– Благодарю вас, Анна. Так вот, я продолжаю… Уверен, публика придет в полнейший восторг от вашей красоты и от того, как вы поете. А на все остальное, на то, что и как вы там станете говорить, они попросту не обратят внимания.

– Вы очень добры… Йенс. Но, честное слово, от всех своих страхов я потеряла сон. Больше всего на свете боюсь кого-нибудь подвести.

– Уверен, такого не случится. А сейчас расскажите, как там поживает ваш суженый?

– Он собирается уехать в Америку. Один, – ответила Анна, осторожно подбирая каждое слово и стараясь не встречаться взглядом с Йенсом. – Мы больше не помолвлены.

– Мои соболезнования… Хотя, с другой стороны, эта новость одномоментно сделала меня самым счастливым человеком на свете. Я ведь не переставал думать о вас все то время, что мы не виделись. Только мои думы о вас помогли мне пережить это сложное для меня лето. Признаюсь без лишних слов, я влюблен в вас по уши.

Какое-то время Анна молча смотрела на Йенса, потом тихо промолвила:

– Как так можно? Вы же меня совсем не знаете. Мы едва обменялись с вами парой фраз. Как же можно полюбить человека, не зная его? Ведь любят за что-то… За характер… За добрый нрав…

– О, я прекрасно знаю вас, Анна. Намного лучше и глубже, чем вы думаете. Например, я знаю, что вы очень скромная девушка. Помню, как вы краснели от смущения на том суаре, когда слушатели восторженно приняли ваше пение и долго аплодировали вам после выступления. Потом, я знаю, что вы спокойно относитесь к своей внешности, потому что не вижу на вашем лице ни следов пудры, ни румян. Еще я понимаю, что вы по-настоящему цельный человек и преданный друг, что у вас есть твердые моральные принципы. Вот почему мне так тяжело дался весь этот период ухаживания за вами. А еще мне почему-то кажется, что если вы уже что-то решили для себя, то будете потом стоять на своем до конца. Упрямица вы этакая! Из собственного опыта могу сказать, что я еще не встречал женщины, которая бы швыряла в огонь письма от своего ухажера, даже не удосужившись взглянуть на них. Даже в том случае, если она – да! – считала его пылкие ухаживания не совсем подобающими.

Анне стоило большого труда скрыть свое изумление. Она искренне поразилась проницательности Йенса.

– И все же, – начала она, нервно сглотнув слюну, – вы многого обо мне не знаете. К примеру, моя мама считает меня никудышной хозяйкой. Готовлю я из рук вон плохо. Шить вообще не умею. Отец говорит, что я могу ухаживать только за животными, но никак не за людьми.

– А мы станем жить, питаясь нашей любовью. И заведем себе кота, – пошутил в ответ Йенс.

– Прошу простить, но мне действительно пора домой. Тем более сейчас подойдет мой трамвай, – сказала Анна, поднимаясь из-за стола. Она достала из сумочки несколько монеток и положила их на стол. – Пожалуйста, позвольте мне самой расплатиться за чай. Всего доброго… Йенс.

– Анна! – Он схватил ее за руку, когда она уже собралась уходить. – Но мы же с вами встретимся еще, да?

– Вы же прекрасно знаете, что я бываю в театре каждый день, с десяти утра и до четырех дня.

– Тогда я буду ждать вас ровно в четыре на нашем месте! – крикнул он вдогонку, когда она уже открывала дверь. Когда Анна ушла, Йенс глянул на монетки, оставленные на столе. Хватит не только на то, чтобы расплатиться за чай, но и заказать себе еще миску супа и стопку тминной водки.

Усевшись в трамвае, Анна мечтательно закрыла глаза и улыбнулась. Как прекрасно побыть наедине с Йенсом Халворсеном. То ли потому, что так резко изменились его жизненные обстоятельства, то ли потому, что он так долго и упорно преследовал ее своими ухаживаниями, но Йенс уже больше не казался ей самовлюбленным хлыщом, надменным и капризным мальчишкой, каким он предстал перед ней в самом начале их знакомства.

– О Господи, – горячо молилась она в тот вечер перед сном, – прости мне, пожалуйста, если я скажу, что не считаю Йенса Халворсена Ужасного таким уж плохим человеком. Жизнь испытала его на прочность, и он во многом стал другим. Ты знаешь, Господи, как я изо всех сил старалась не поддаться соблазну, но… – Анна слегка прикусила губу. – Думаю, сейчас я уже могу уступить. Аминь.

* * *

Все время, пока длились репетиции и вплоть до первого спектакля в новом сезоне, Анна и Йенс встречались регулярно, каждый день. Во избежание всяких компрометирующих слухов, Анна предложила Йенсу, чтобы он поджидал ее уже в самом кафе «Энгебрет». Там во второй половине дня всегда было спокойно и тихо. Особого наплыва посетителей не наблюдалось, и мало-помалу Анна стала терять бдительность. Однажды она даже позволила Йенсу взять ее за руку. Прецедент был создан, после чего они постоянно сидели за столом, сплетя пальцы своих рук воедино, ничуть не опасаясь, как это выглядит со стороны. Конечно, возникли некоторые проблемы. Разливать чай одной рукой или добавлять в чашки молоко было совсем даже не просто. Но ей-же-богу! Все эти неудобства с лихвой компенсировались непередаваемыми мгновениями самого настоящего блаженства.

Йенс тоже стал больше походить на себя прежнего. Он перебрался на квартиру к Отто и, по его словам, наконец-то избавился от вшей и клопов. У Отто была прислуга. Она обстирывала и Йенса. Анна с облегчением отметила про себя, что пахнуть от молодого человека стало гораздо лучше.

Но главное, что волновало Анну и занимало все ее мысли, так это нежные и на первый взгляд вполне невинные, но многообещающие прикосновения его руки к ее руке, когда она всем своим естеством чувствовала его кожу на своей коже. Больше ни о чем другом она и думать не могла. Наконец-то ей открылась вся правда характера Сольвейг и стало понятно, почему она так многим пожертвовала ради своего любимого Пера.

Чаще всего влюбленные сидели молча, даже не прикасаясь к чаю. Они словно пили друг друга, подпитываясь обуревающими их чувствами. И хотя Анна постоянно твердила себе, что должна быть начеку, что надо соблюдать осторожность, в глубине души она прекрасно понимала, что уже сдалась на милость победителю. И чем дальше, тем все больше подпадает под его чары.