Глава 25

Девятый день суда

Лотти опаздывала. Дэниел не заболел и чувствовал себя нормально, но совершенно не желал подниматься с постели, а потом и одеваться, когда она его все-таки из нее вытащила. Во время завтрака оба были раздражены. К тому времени, когда ей удалось наконец его успокоить, она должна была уже быть у няни. А когда ей с трудом удалось усадить сына в машину, он снова расплакался.

– Дэнни, дорогой, что такое? – спросила Лотти. – Это на тебя совершенно не похоже. В чем дело? Ты можешь рассказать маме?

– Все не так, – заявил сын. – Я хочу, чтобы папа скорее вернулся.

Вот это был неприятный поворот дела. Дэнни всегда был больше привязан к ней, чем к своему отцу. Лотти не считала, что воспитание ребенка – это соревнование в том, кто из родителей более популярен, но вот впервые в жизни для счастья Дэнни одной мамы оказалось мало.

– Папа приедет сегодня вечером. Мы вместе поужинаем и потом придумаем что-нибудь веселое, – предложила она, заводя двигатель автомобиля и пытаясь улыбаться. Правда, в душе́ ей было совсем не до улыбок. С тех пор как она вчера вернулась с сыном домой, ей казалось, будто весь дом стал каким-то опошленным и грязным.

– Нет. Весело не будет. Вы с папой не смеетесь. Нет ничего веселого. – Он сложил маленькие ручки на груди и уставился в окно.

В груди у нее все сжалось. Неужели то, что она несчастна, так очевидно, что это чувствует даже ее трехлетний ребенок? Не подозревая о том, что делает, Лотти неосознанно передала сыну свою грусть. Она хотела что-то сказать, но слова застряли в горле. Лежа в кровати сегодня ночью, Лотти сначала вспоминала то, чем они занимались с Кэмероном на кухне, а потом начала думать о том, что ее действительно волновало. Она оставила хныкающего ребенка у няни для того, чтобы заняться сексом с человеком, который, вероятно, считал себя ее любовником. Наверное, ребенок почувствовал ее внутреннее состояние и именно поэтому стал требовать отца. Муж уехал всего 24 часа назад, а ее сын уже ощущал в доме пустоту. Значит, она была слишком занята собой, чтобы заметить и почувствовать то, что происходит с Дэнни. Лотти выключила двигатель, вылезла из машины, открыла пассажирскую дверь, наклонилась и обняла сына.

– Дорогой, прости меня. Мама была очень занята. Это, конечно, не оправдание. Мне кажется, что я переутомилась. Знаешь, как бывает, когда очень-очень сильно устаешь, и тогда все сразу идет не так? – Дэниел кивнул, и она вытерла рукавом слезы с его лица. – Я уже очень скоро перестану быть такой занятой, и тогда мы снова будем смеяться и опять станем счастливой семьей. Как тебе такой план? – Лотти сама с трудом сдерживала слезы.

– Ты и папа вместе? Обещаешь? – настаивал сын.

– Обещаю, – ответила она и крепко обняла его.

По дороге к няне шла болтовня о ромашках и белках, но Лотти была потрясена до глубины души. Она оставила тихого, но послушного сына на весь день у няни, немного отъехала, припарковалась на обочине, утерла слезы и попыталась собраться с силами.

Что она натворила? Она рисковала всем. Кэмерон пришел к ней в дом, они занимались сексом на кухонном столе, в самом сердце ее дома, в котором жили ее самые любимые люди. Это было просто настоящим сумасшествием! Захотелось развернуть машину, вернуться домой, вытащить кухонный стол в сад и сжечь. Проблема состояла только в том, что это нисколько не изменит того, что уже было сделано. Зэйн ни в коем случае не должен узнать о том, что произошло. Ей придется вести себя с ним как раньше, чтобы он ничего не заподозрил. Любой неправильный шаг может привести к тому, что она потеряет все, что ей дорого: своего сына, свой дом и свою жизнь.

Лотти была в ужасе от того, что натворила, и была готова отдать все, чтобы вернуть время на месяц назад. Посмотрела на себя в зеркало заднего вида. О боже, как ужасно она выглядит! Тушь на ресницах поплыла. Губная помада размазана. Волосы, которые она утром выпрямляла целых полчаса, стали липкими и маслянистыми от пота. И ей еще надо ехать в суд… Лотти глубоко вздохнула, съехала с обочины и влилась в поток движущихся к центру автомобилей. Она должна закончить роман с Кэмероном. Отныне похоти не может быть никаких оправданий. Сейчас главное – это ее сын. Она была не в состоянии изменить то, что уже сделала, но в ее силах было сделать так, чтобы это больше не повторилось.

Около здания суда ей пришлось пробиваться сквозь толпу демонстрантов, которых с каждым новым днем, кажется, становилось все больше. Лотти появилась в коридоре, ведущем в комнату присяжных, буквально за пару минут до начала заседания суда. Она решила забежать в туалет, чтобы стереть сообщения от Кэмерона, даже не удосужившись ответить на них. Вчера вечером он отправил ей несколько эсэмэсок. Она прочитала их, но проигнорировала. Теперь же стерла и более поздние сообщения, которые даже не открыла, почувствовав себя как-то чище от незнания того, что он думал и писал. Лотти не нужны были дополнительные воспоминания, кроме тех, которые у нее уже были. Она дождалась, когда, судя по звукам, присяжные начали входить в зал суда, позже всех вошла сама, равнодушно улыбнулась Кэмерону и села рядом.

На трибуне для дачи свидетельских показаний уже второй раз за этот процесс стоял профессор Ворт и поправлял галстук перед тем, как дать клятву.

– Спасибо, что смогли прийти еще раз, – поблагодарила его Имоджин Паскал. – За время суда появилась новая информация, и сторона обвинения хотела бы, чтобы вы ее прокомментировали. Вы прочитали записи показаний обвиняемой?

– Да, прочитал, – ответил психиатр, снял очки и протер их. Лотти посмотрела на стеклянный бокс, в котором сидела Мария Блоксхэм, потиравшая, как казалось со стороны, большой красный шрам на ладони левой руки и не обращавшая никакого внимания на свидетеля. – Мой первый комментарий таков: она имела возможность обсудить со мной вопрос самообороны. Если б это ее волновало, то, я думаю, она обязательно это сделала бы. Во-вторых, психология людей, занимающихся членовредительством, – явление довольно сложное. Членовредительством занимаются те, кто хочет привлечь к себе внимание, и именно поэтому такое поведение зачастую наблюдается у девушек-подростков.

Глядя на профессора, Лотти подумала, что, если б она была девочкой-подростком, точно не захотела бы открыть свою душу такому человеку, как профессор Ворт, который производил на нее впечатление самодовольного кретина. Впрочем, Мария находилась совершенно в другой ситуации. Ее обвиняли в покушении на убийство, и в этой ситуации она должна была приводить аргументы в свое оправдание всем, кто был готов ее слушать. Терять ей было совершенно нечего.

– Люди, занимающиеся членовредительством, чаще всего не афишируют свои наклонности и держат свое поведение в секрете от окружающих. Я обратил внимание на то, что миссис Блоксхэм утверждает, что ее муж наблюдал за тем, как она себя режет. Это означает, что он не только был в состоянии смотреть на то, как его жена причиняет себе боль и терпит ее, но и также не предпринимал по этому поводу никаких действий. Более того, подсудимая утверждает, что занималась членовредительством по его настоянию, – однако я не нашел в медицинской истории доктора Блоксхэма каких-либо подтверждений, указывающих на его жестокость и склонность к подавлению других людей. Он не был осужден, у него не имелось приводов в полицию, никто из его предыдущих партнеров на него не жаловался. Не было ничего, кроме восторженных отзывов людей, с которыми он работал.

– А возможно ли, чтобы поведение доктора в социуме и в личной жизни сильно различалось? – поинтересовалась Имоджин Паскал.

– Возможно, но маловероятно. Большинство людей в состоянии сохранять определенный имидж или маску в течение короткого и непродолжительного периода времени. Обвиняемая утверждает, что доктор Блоксхэм никогда не подвергал ее физическому насилию. Чтобы быть таким жестоким и склонным к манипулированию, как утверждает подсудимая, но при этом никогда самому не проявлять агрессию, необходимо обладать фантастическим самоконтролем. Если жертва действительно имела сильно развитые психопатические склонности, то, должен признать, за всю свою практику я сталкиваюсь с этим впервые. А я, поверьте, на своем веку много чего повидал.

– Может ли один человек убедить другого заниматься членовредительством с высоким риском смертельного исхода, в случае, если этот второй человек не желает наносить себе увечья? Каково ваше мнение по этому поводу, профессор? – продолжала Имоджин Паскал.

Лотти обратила внимание на то, что судья внимательно смотрела на Ворта, отложив в сторону ручку и пристроив ладони на своем блокноте. Лотти поняла, что вопрос, на который сейчас должен ответить профессор, имеет принципиальное значение. Ответ на него мог стать основанием для принятия судебного решения. Она бросила взгляд на Кэмерона, лицо которого стало неожиданно бледным. Он, подавшись вперед, пристально следил за происходящим в зале.

– Чисто технически, с большим количеством оговорок и условий, – может. Не буду утверждать, что именно это произошло в данном конкретном случае.

– Профессор, тогда давайте обсудим первую часть вопроса, а потом перейдем ко второй, – произнесла судья.

– Конечно, – он ухмыльнулся. Лотти пришла к выводу, что этот тип ей просто ненавистен, хотя никакого логического объяснения своим чувствам она не находила. – Бывают случаи, когда один человек становится настолько важным в жизни другого, что убеждает второго человека покончить жизнь самоубийством; но при этом надо учитывать и то, что сама жертва изначально имела суицидальные наклонности. То есть человек поддерживает желание второго убить себя. Другой пример – это промывка мозгов экстремистами, которые готовят самоубийц, взрывающих себя в местах скопления людей. Если сам человек не имеет склонности к членовредительству с риском для жизни, то, на мой взгляд, будет крайне сложно убедить его заниматься этим без применения физической силы.

– И как бы вы оценили ситуацию в данном конкретном случае? – спросила Имоджин Паскал.

– Моя беседа с миссис Блоксхэм была очень короткой. Тем не менее из этой беседы я могу сделать вывод о том, что у нее настолько сильный характер, что ее будет сложно уговорить сделать то, чего она не хочет. Она с легкостью приняла решение не отвечать на мои вопросы, которые по каким-то соображениям ей не понравились. Я бы предположил, что она разработала план и решила на протяжении определенного времени брать у мужа небольшие суммы денег, скрывая этот факт, а потом приобрести на эти средства мобильный телефон, что она и сделала. Такое организованное и манипулятивное поведение противоречит утверждению обвиняемой о том, что ее жизнь находилась под угрозой. Она утверждает, что муж никогда не угрожал ей физически, поэтому я не очень понимаю, что могло бы произойти, если б она отказалась заниматься членовредительством. Оценивая эффект давления на человека, мы должны также рассмотреть его последствия. Это помогает понять, насколько рационально человек себя ведет. Если последствия угрозы являются реальными – допустим, человеку приставили ко лбу пистолет, – то становится понятно, что любые меры по самообороне со стороны потенциальной жертвы являются оправданными и обоснованными. Однако в данном случае я не вижу свидетельств физического давления. И просто не понимаю, как миссис Блоксхэм может утверждать, что она находилась в опасности. Если она и находилась в опасности, то только от самой себя.

– Профессор, какой вывод о психическом состоянии миссис Блоксхэм вы можете сделать на основе ее заявлений? – спросила мисс Паскал, выпрямляясь во весь рост и скрещивая на груди руки.

– Только один из двух. Либо обвиняемая является очень расчетливым человеком, который может бесстыдно лгать для того, чтобы избежать наказания, либо, если она считает правдой все то, что сообщила, то, возможно, она страдает тяжелой формой паранойи, и ее нахождение на свободе представляет угрозу для общества.

– Спасибо, профессор Ворт, – в знак благодарности Имоджин Паскал наклонила голову.

Джеймс Ньюэлл не торопился начинать задавать свои вопросы. Он поправил парик и просмотрел свои записи. Затем начал:

– Сознательное членовредительство вызывает привыкание, не так ли?

Присутствовавшие в зале суда оживились и задвигались. Вот это уже интересней, подумала Лотти, теперь послушаем другую точку зрения. Адвокат начал опрашивать свидетеля, вызванного стороной обвинения.

– Зачастую да, – согласился Ворт.

– Потому что членовредительство дает возможность на время забыть стресс или депрессию? И в этом эффект членовредительства сравним с действием алкоголя и наркотиков? – высказал предположение Ньюэлл.

– Совершенно верно, – согласился профессор.

– Поэтому можно утверждать: доктор Блоксхэм, снабжавший свою жену лезвиями, мало чем отличался от человека, покупающего героин для наркомана. Наркоман может контролировать и нормировать свое потребление или может, допустим, потерять контроль, употребить все сразу и поставить свою жизнь под угрозу. Так в чем же разница?

– Разница в том, что такой опытный и умелый членовредитель, как миссис Блоксхэм, знала, как избежать смертельных ран, – ответил профессор.

– Однако любая зависимость является сложнопредсказуемой. Практически во всех случаях это является неизбежным падением. Тяжелая степень нанесенных мисс Блоксхэм ран может свидетельствовать о том, что ее зависимость вышла из-под контроля. Вы согласны с этим утверждением?

– Я не видел шрамов, но готов согласиться с этим утверждением. Однако не вижу в вашем вопросе релевантности к теме обсуждения.

– Неужели? – удивился Ньюэлл, внимательно глядя на профессора и хмуря лоб. – Вы не находите, что тот факт, что ее муж приобрел для нее лезвия, – голос адвоката становился все громче, – и неоднократно подталкивал ее к осуществлению актов членовредительства и даже советовал, как это лучше делать, является формой психического насилия? Доктор Блоксхэм не держал лезвия в руках, но злоупотреблял знаниями о зависимости своей жены, дав ей орудие, способствующее продолжению этой зависимости. Так оно и было на самом деле, верно?

Профессор начал перекладывать лежащие перед ним фотографии.

– Ну, не уверен, что… Я имею в виду, что все это вопрос фактов и степени вины. Все зависит от фактов. И я даже не уверен в том, что доктор Блоксхэм вообще знал, что его жена занимается членовредительством.

– То есть вы считаете, что на протяжении всего брака доктор Блоксхэм ни разу не взглянул или не притронулся к бедрам своей жены? – спросил адвокат резким тоном.

Психиатр молчал.

– Давайте представим себе – исключительно в смысле предположения, – что доктор Блоксхэм был любящим мужем, который обожал свою жену и заботился о ней, а не контролировал и не мучил ее. Если человек, которого вы любите, занимается членовредительством, причем в очень серьезных и опасных для жизни масштабах, как бы, по вашему мнению, профессор, этот любящий человек повел себя и какие действия предпринял?

– Отправил бы на осмотр к терапевту для оценки состояния и получения направления на осмотр у специалиста, – ответил Ворт.

– Но вы видели медицинскую карту мисс Блоксхэм?

– Да, – подтвердил Ворт.

– Она посещала терапевта для оценки и лечения полученных ран?

– Нет, – тихо согласился психиатр.

– Есть ли где-либо указание на то, что доктор Блоксхэм когда-либо связывался с терапевтом или другим специалистом по поводу травм своей жены и ее членовредительства?

– Нет.

– Вы можете назвать дату, когда мисс Блоксхэм последний раз была на приеме у терапевта? По какой угодно причине: простуда, кашель и тому подобное?

– Чтобы точно ответить на ваш вопрос, мне необходимо поднять мои записи, но, насколько я помню, миссис Блоксхэм не была на приеме у терапевта более десяти лет. Возможно, в этот период времени она не болела, а может быть, не хотела идти на прием к врачу из-за шрамов на бедрах.

– Или, возможно, ее муж не хотел, чтобы она шла на прием к специалисту, так как боялся, что она расскажет постороннему человеку о том, что с ней происходит и как она живет? Такая вероятность существует, не так ли? – предположил Ньюэлл.

– Если не думать о реальных доказательствах, то допустить можно все, что угодно, – ответил Ворт. – Я могу говорить лишь о том, что видел сам. Миссис Блоксхэм не произвела на меня впечатления робкой и забитой женщины. Напротив, она вела себя агрессивно, злобно и шла на конфликт. Я увидел в ней ярость, а не страх. Это моя профессиональная оценка, которая после получения новой информации нисколько не изменилась. Более того, сейчас я в еще большей степени склонен придерживаться мнения о том, что она может страдать серьезным психическим заболеванием, что делает ее опасной для общества и что могло являться причиной нападения на доктора Блоксхэма. Увы, я в состоянии помочь лишь тем, кто хочет, чтобы им помогли.

– Опрос окончен, – заявил Ньюэлл и сел на свое место.

Судья начала благодарить психиатра за то, что он нашел время и смог прийти в суд, и тут Лотти заметила, как Кэмерон вынул из кармана листок бумаги. Он жестом подозвал пристава, который сначала вопросительно поднял брови, но потом подошел. Кэмерон что-то прошептал ему на ухо, после чего пристав отошел к одному из сотрудников суда, который встал и передал судье листок бумаги.

– Секунду, – попросила судья профессора Ворта.

Она передала листок приставу, который показал его Имоджин Паскал. Взглянув на листок, прокурор сначала повела челюстью, потом скрипнула зубами, после чего, правда, вежливо улыбнулась. Только после этого листок показали Ньюэллу. Лотти увидела, как адвокат слегка приподнял брови, а потом посмотрел на присяжных. Наверняка он хочет понять, кто именно написал записку, подумала она. Ей ужасно хотелось спросить Кэмерона, что там, но это значило, что она должна была близко наклониться к его уху. Судья взяла записку из рук пристава и посмотрела на публику.

– Поступил вопрос от присяжных. У меня нет возражений по поводу того, чтобы его задали свидетелю, так как вопрос имеет отношение к показаниям мисс Блоксхэм.

– Кто это написал? Никто не спросил меня! – услышала Лотти возмущенный шепот Табиты, сидевшей рядом ниже.

– Шшшш! – шикнул на нее Пэн, державший наготове ручку.

– Профессор Ворт, вопрос следующий: «Как вы объясните психологический феномен того, когда мужчина просит свою партнершу во время секса притворяться мертвой?»

На лице профессора появилось озадаченное выражение, и он посмотрел на Паскал. Обвинитель чуть заметно пожала плечами и уставилась в лежащие перед ней бумаги. Лотти подумала, что Ворт не был готов к этому вопросу. А вот Кэмерон подготовился. Она гадала, когда же он успел написать свой вопрос. Еще до того, как они вошли в зал суда, это точно. Лотти сидела рядом с ним и не припоминала, чтобы он что-нибудь писал.

– Опять же, это основано лишь на словах миссис Блоксхэм. Нет никаких доказательств, что это происходило на самом деле, – начал профессор Ворт.

– Это уже моя забота, – довольно резко заметила судья. – Будьте любезны, объясните психологические аспекты этого явления.

– Конечно. В широком смысле слова просьба к партнеру изображать из себя мертвую объясняется желанием доминировать. Партнер не реагирует, не двигается и не возражает. Партнер не должен изъявлять никакого физического желания и не должен предпринимать действий, способствующих получению собственного удовлетворения от полового акта, что свидетельствует о том, что человек, просящий об этом, желает чувствовать, что секс происходит без обоюдного согласия. – Психиатр сделал паузу. Все в зале с нетерпением ждали продолжения. – Совершенно очевидно, что это ролевые игры человека, которого привлекает некрофилия, то есть половой акт с мертвыми. Также, с психологической точки зрения, в экстремальных случаях мы можем утверждать, что доминирующий партнер может фантазировать или мечтать об убийстве. Не обязательно своего конкретного партнера, а об убийстве вообще.

Лотти увидела, как инспектор Антон наклонился к уху Имоджин Паскал и что-то ожесточенно зашептал. Та отмахнулась от него рукой, как от назойливой мухи, и он, сильно покраснев, сел на место. Джеймс Ньюэлл еще раз внимательно посмотрел на ряды присяжных и задержал свой взгляд на Лотти, которая улыбнулась ему и быстро отвела глаза.

После этого присяжных отпустили, объявив, что во второй половине дня суд будет рассматривать исключительно формальные и процессуальные вопросы, которые им слушать необязательно. Лотти не стала ждать Кэмерона в коридоре между комнатой присяжных и входом в зал суда, а пошла вперед, лишь удивившись, что он не догнал ее. Ей очень хотелось переговорить с ним, но сперва она хотела отойти от всех остальных присяжных на безопасное расстояние.

Лотти отправила ему сообщение с текстом «Надо поговорить», прекрасно понимая, что «надо поговорить» – это очень мягко сказано. Ей хотелось высказаться и чтобы он слушал. Лотти понимала, что разговор должен быть личным, потому что по телефону такие вопросы не решаются. Кэмерон должен был понять, насколько серьезно она обдумала свое решение, а для этого ей надо было смотреть ему в глаза. В ожидании его ответа Лотти собирала в комнате присяжных свою сумку и ужасно нервничала.

«Отлично, – ответил Кэмерон, – через тридцать минут в кафе возле гавани?»

«Супер», – набрала она и, прощаясь, помахала рукой присяжным, вышла из здания и направилась в сторону старой гавани.

Даже в плохую погоду гавань с множеством баров, ресторанов и кинотеатров, показывавших арт-хаусные фильмы, собирала кучу молодежи, а уж в хорошую – тем более. Возвышающийся над водой широкий парапет был переполнен: студенты, туристы и бездельники выползли на солнце с фастфудом, пивом и вином. Народу было полно на обоих берегах гавани; все ели, громко общались и грелись в золотых лучах солнца.

Кафе «У Лючии» было расположено между итальянским рестораном и работавшим допоздна баром и славилось тем, что в нем делали лучший в городе кофе. Перед входом в кафе стояло несколько столиков, накрытых яркими китчевыми пластиковыми скатертями. Лотти решила сесть подальше от любопытных глаз, не на улице, а внутри, и, заняв место, даже повернулась спиной к входу. Кэмерон пришел через десять минут. Вид у него был усталый, но счастливый.

– Привет, красавица, – сказал он. – Не думаю, что мне стоит целовать тебя на людях, так что ограничусь тем, что представлю, как я это сделал. Сегодня утром даже не успел с тобой нормально поздороваться. Ну и денек!

– Это точно, – согласилась Лотти, стараясь подстроиться под его веселый тон и надеясь, что он не снимет темных очков. Она пыталась понять, как лучше сказать то, что она планировала ему сообщить. – Что ты позволил себе сегодня в суде? Табиту чуть удар не хватил от того, что ты задал вопрос без ее письменного разрешения.

– Я все это почувствовал и поэтому решил побыстрее свалить, пока она не созвала какой-нибудь дисциплинарный комитет. Думаю, что завтра мне достанется от нее по полной, – он усмехнулся.

– Ты вынул записку из кармана, значит, подготовился заранее. Когда ты решил задать вопрос? – поинтересовалась Лотти, улыбнувшись официантке, которая принесла напитки, заказанные ранее.

– Сегодня утром, до того, как мы вошли в зал. Выступление профессора Ворта, вне всякого сомнения, было бы на руку обвинению, поэтому я и решил немного сравнять счет. Получилось, как ты считаешь?

– Да, но ты же сам говоришь, что Табита и компания уже приняли решение признать Марию виновной. У меня такое ощущение, что ты тоже принял свое решение. Не рано ли? – Она сделала глоток кофе, пытаясь выбросить из головы воспоминания о событиях вчерашнего дня.

– Ты знаешь, я бы лучше поговорил о нас с тобой, – ответил Кэмерон, гладя под столом ее колено.

– Перестань, – она отдернула ногу.

– Хорошо, слишком много людей, приношу свои извинения, – сказал он. – Просто сложно заставить себя не прикасаться к тебе.

– Это надо заканчивать, – тихо произнесла Лотти. – Все это – ошибка. Моя ошибка. Я слишком многим рискую. Сегодня утром Дэниел был… ладно, не будем об этом. Суть в том, что суд уже почти закончился и наши отношения должны прекратиться. Прости. Вчера… и до этого… я вела себя так, как не должна была. Я не хочу рисковать своей семьей. Я люблю моего сына и больше не могу играть в эти игры. – Кэмерон провел рукой по волосам и уставился в свой кофе. – Пожалуйста, скажи что-нибудь, не молчи. – Она подняла солнечные очки на лоб, и он увидел в ее глазах слезы. – Мне нужно убедиться, что ты принимаешь мое решение… что ты с ним согласен.

– Значит, ты просто трахнулась со мной, и всё? – прошептал Кэм. – Что ты хочешь, чтобы я сказал? «Да, Лотти, это ничего не значило, всё в порядке, брось меня»?.. Никогда не думал, что ты окажешься женщиной, которая вытирает о людей ноги.

– Это нечестно! Моему сыну нужен отец и здоровая семейная атмосфера, которую я ему не в состоянии обеспечить, потому что постоянно думаю о тебе. Я не могу позволить разрушить все то, что люблю! – резко ответила она.

– Все то, что ты любишь? В смысле, Зэйна и Дэниела? И когда это ты вдруг почувствовала? Это все после того, как ты рассказывала мне, какая ты несчастная и как тебя не ценят? Тебе не кажется, что ты меня просто обманывала? – горячо шептал он. – Лотти, я потерял любимого человека. Ты знала об этом до того, как у нас все с тобой началось. А теперь ты считаешь, что я должен спокойно принять твое решение только потому, что ты поняла, что у твоих поступков могут быть определенные последствия?

– О боже! Кэмерон, прости меня! – Она тяжело вздохнула, сидя на собственных ладонях для того, чтобы он не увидел, как трясутся ее руки. – Я не хотела все так заканчивать. Более того, я не хотела ничего начинать…

– Я люблю тебя, – произнес он. – Как бы глупо это ни звучало после такого короткого времени, но я точно знаю, что люблю тебя. Нельзя так легко расставаться. Я не могу этого позволить!

Лотти смотрела на него и чувствовала, что не может произнести ни слова. Она попыталась поднять чашку, чтобы хотя бы чем-то заполнить молчание, но была не в силах сделать и этого.

– Кэм… – Это было единственное, что она смогла произнести.

– Ничего не говори, – произнес он, – только не сейчас! Дай мне пару дней, прежде чем ты окончательно решишь, что все кончено. Это все, о чем я прошу. Я обещаю, что не буду приставать к тебе, если ты сделаешь это для меня. Просто подумай об этом.

– Не все так просто, – выпалила она. – Зэйн – неплохой человек, но если он узнает о том, что мы… Я даже не представляю, что он сделает. Дэниел родился в Пакистане. Если Зэйн решит меня наказать, он может сесть с ним в самолет и улететь. И ты действительно прав. Я не думала о последствиях до тех пор, пока наши отношения не зашли слишком далеко. Но суть в том, что я совру, если скажу, что у нас с тобой есть будущее, а врать тебе я совсем не хочу.

– Лотти, я позабочусь о тебе и о Дэниеле. Я не дам Зэйну испортить вам жизнь. Согласись еще немного обо всем подумать. Умоляю! Я знаю, что ты многим рискуешь. Поверь, я тоже рискую!

«Он в отчаянии, – подумала она. – Что же я натворила? Я рисковала не только своей, но и его жизнью». Суд должен скоро закончиться. После они не увидятся. Кэмерон снова начнет работать, а она вернется к сыну. Им обоим будет чем заняться, и это сделает расставание не таким болезненным.

– Хорошо, – ответила Лотти. – Я подумаю об этом. Еще пара дней. Но потом ты примешь любое мое решение, и больше мы не будем спорить, договорились?

– Согласен, – ответил Кэм. – Пока я понимаю, что у меня есть шанс, всё нормально.

Через несколько минут она вышла из кафе и, как уже решила до этого, начала с того, что стерла номер Кэмерона из памяти своего мобильного телефона.