Глава 40. Маски сброшены!

Зрители принялись аплодировать. Некоторые особо разгоряченные даже бросились обнимать Ардова, словно он одержал победу не на бильярдном столе, а где-нибудь при Амба-Алаги во главе абиссинского войска, о которой не так давно сообщали газеты.

– В турнире победил французский гость месье Гарнье! – объявил со сцены Жарков. – Сделавшие верную ставку могут получить выигрыш в расчетной кассе!

Ударила музыка. Поставившие на француза отправились осаждать окошко кассы, остальные устремились на выход. Маркер выводил мелом на доске финальный счет.

Илья Алексеевич подошел к нему сзади.

– Я победил, – сказал он. – Не правда ли, господин маркер?

Старик обернулся. Облик его изменился на глазах: пропал подслеповатый старческий прищур, ушло мелкое дрожание головы, вместо согбенности тело обрело уверенность и стройность.

– Вы способный игрок, Ардов, – сказал он спокойным, слегка насмешливым тоном.

С обеих сторон от маркера встали Свинцов и Жарков. Он оценил их появление таким же насмешливым взглядом.

Подошел Костоглот.

– Знакомьтесь, Касьян Демьянович, это Карл Донатович Мервус, ваш главный враг, – кивнул Ардов на маркера. – Именно он придумал эту отвратительную махинацию против вас.

Лицо коммерции советника стало наливаться кровью, и на всякий случай по незаметному сигналу Ардова возле Костоглота встал Африканов – нельзя было допустить самосуда. Вздохнув, Мервус медленно снял парик, отодрал от лица усы, бороду, баки. Появилось холеное, чисто выскобленное личико с капризными губками и водянистыми, почти прозрачными глазами.

– Какую долю вы требуете от господина Костоглота? – спросил сыщик.

– Начинал с четверти, – не теряя самообладания, признался Мервус и стал стягивать перчатки. – Но поскольку пришлось потратиться, сейчас требования возросли.

– И сколько же сейчас?

– Сейчас – все.

Ответ прозвучал так, словно это было само собой разумеющимся.

– Гадюка, – тихо произнес Костоглот и рванулся ухватить Мервуса за горло. Африканов среагировал вовремя и не дал Касьяну Демьяновичу расправиться с преступником. Сам же Мервус даже не шелохнулся, а лишь слегка повел головой в сторону, словно хотел этим движением вправить себе шейный позвонок.

Африканов тряхнул Костоглота и с усилием развернул в сторону: неподалеку стояла Варвара и во все глаза смотрела на своего отца. Касьян Демьянович мгновенно потерял запал и медленно направился к девушке. Обнялись. Оба заплакали. Он просил прощения, что так и не нашел сил признаться, она – что не поверила в опасность, о которой он твердил: если бы не своенравничала, ничего этого не случилось бы. Костоглот возражал и приводил в ответ свои грехи.

Ардов, не отрываясь, смотрел на человека, которого так долго искал. Встречу эту он представлял на разные лады, изобретал обличительные речи, но сейчас, если честно, растерялся. Лицо страшно зудело, а в ушах стоял комариный гуд.

– В конце 1892 года вы ввезли в Российскую империю фальшивых кредитных билетов на сумму около десяти миллионов.

Мервус высокомерно ухмыльнулся:

– Вы правы, привык работать по-крупному.

Казалось, его нисколько не беспокоило сложившееся положение. И это также смазывало чувство победы, которым рассчитывал насладиться Илья Алексеевич.

– Обменять такую сумму мгновенно было невозможно, вам требовалось время, хотя бы пара лет, – продолжил он. – Но правительство подготовило проект реформы, о которой вы не догадывались, – старые деньги двадцатипятирублевого достоинства надлежало вывести из оборота. Инициатором этого проекта был глава департамента Государственного казначейства Министерства финансов, мой отец – Ардов Алексей Арсеньевич.

– Илья Алексеевич, ничего личного, – чуть ли не дружелюбно произнес Мервус. – Ваш батюшка не пошел на сделку, пришлось его устранить. На его место должен был заступить чиновник, который имел не такой строптивый характер.

– Больше вы никого не сможете убить, – проговорил Ардов.

– Не стоит жить местью, мой друг. Дьявольский огонь мщения испепеляет душу. Вы перестанете быть хозяином самому себе и станете рабом зверя внутри себя. Зверя, которого никогда не сможете насытить.

Мервус осмотрелся. Посетителей в зале значительно поубавилось. Возле всех дверей и даже окон стояли городовые. Все они были предупреждены, за кем надлежит следить, и не спускали глаз с бывшего маркера.

– Не очень понимаю, что вы собираетесь мне предъявить, господин сыщик.

– Убийство шестерых человек.

– Будет вам, – с ленцой протянул преступник. – Это все Солома – совершеннейшее животное, управы на него никакой.

– А покушение на жизнь чиновника сыскной полиции? – вступил Жарков.

– Ну а я-то при чем? Пипку пытайте, чего это он вздумал меблированные комнаты взрывать… Только сдается мне, ничего он вам не скажет. Как и Солома.

– Найдутся улики и без них, – сказал криминалист и извлек из кармана фотографию, где в особом освещении была запечатлена страница, вырванная Ардовым из альбома, лежавшего на стойке в клубе. На ней отчетливо прочитывалась надпись: «Сыскаря въ доску».

– Это надпись, которую вы сделали на клочке бумаги в день покушения на Ардова.

Мервус с удивлением взглянул на фотографию. Казалось, он даже на мгновение растерялся, но тут же взял себя в руки.

– Изображение получено по методу физика Роберта Вуда, – пояснил криминалист.

– Эту записку вы отправили с посыльным Пипочке, который и устроил взрыв у меня на квартире, – сказал Ардов. – Несмотря на то что оригинал был уничтожен, как видите, нам удалось восстановить надпись по оттиску, оставленному в тетради.

– А это исполненный вашей рукой список участников турнира – оттуда же, – предъявил Жарков страницу. – Доказать, что обе записи были сделаны одной и той же рукой, не составит труда. Присяжным будет что обсудить.

– Что ж… Неплохо… Вашего Вуда я не предусмотрел… – задумчиво произнес Мервус и обернулся к Ардову: – Поначалу вы очень веселили меня, господин сыщик, заглатывая одну наживку за другой. Играть с вами было сущим удовольствием. Но вынужден признать – недооценил.

Задержанный картинно тряхнул головой, изображая поклон.

– С вашими способностями взяться бы вам за поистине великие дела, Илья Алексеевич. А вы засели в клопиной дыре – разгребать дерьмо с этими золотарями.

Мервус кивнул на конвойных.

– А сейчас прошу меня извинить, господа, мой арест не входит в мои планы.

Бывший маркер сорвался с места и что есть силы устремился в направлении стены, в нишах которой красовались морские пейзажи. Этот неожиданный финт вызвал замешательство многочисленных чинов полиции: преступник не пытался сбежать, но, как видно, решил покончить с собой на глазах собравшихся – он мчался прямиком на стену и даже выставил вперед голову. Казалось, еще мгновение – и он расшибется о стену. Но вместо того чтобы расколоться от страшного удара, голова его с разбегу прорвала живописный холст, которым была затянута ниша в стене возле клетки с попугаем. Еще через мгновение он весь скрылся за дверью, показавшейся в дыре за разорванной картиной. Подоспевший к двери Свинцов принялся колотить ногами, толкать плечом. Бесполезно.

– Оставьте, Иван Данилович, – устало проговорил подошедший Ардов, стаскивая с себя парик. – Он ушел.

– Чего встали, долдоны?! – закричал околоточный надзиратель, не желая мириться с проигрышем. – Ну-ка живо на улицу!

Свинцов помчался к выходу, увлекая за собой опешивших городовых.

– А как вы догадались, что маркер – Мервус? – спросил Жарков.

Илья Алексеевич молча извлек из стойки маркера трость с рукояткой в виде змеиной головы, за зубами которой просматривалась пятнистая горошина зеленоватого оттенка. Он увидел ее впервые, когда записывался на участие в турнире. Тогда эта трость окончательно расставила в голове Ильи Алексеевича все части картины по своим местам.

Эту змеиную голову описывал профессор Бессонов, ставший жертвой Мервуса; ее же зарисовал и следователь Горбоносов, который вел дело о смерти отца до того, как не был найден на улице мертвым как будто от удара каретой.

К Ардову подошел похожий на грача распорядитель и протянул поднос, на котором лежал пухлый конверт.

– Что это? – удивился сыщик.

– Тысяча рублей, – огласил Дурылин.

Ардов и Жарков переглянулись.

– Призовой фонд, – поспешил устранить непонимание «грач». – У нас все по-честному.

– Бери, Илья Алексеевич, – подтолкнул друга Жарков. – Честная победа.

– Какая же это победа, – грустно сказал Ардов и поплелся к выходу.