Ненависть – двигатель революции

Несколько минут пили молча. Первым не выдержал самый разговорчивый – Ленин. Он побарабанил пальчиками по столу:

– Вот, наглядный пример – Янош. Этот мадьярский пролетарий хоть и деклассировался, но все равно ищет приложения своим силам, цепляется за любой заработок. А русский дикарь валялся бы в грязи и даже пальцем не пошевелил, чтобы найти себе полезное применение.

Соколов размышлял: «Откуда столько ненависти к родному народу? Впрочем, не будь этой лютой злобы, то и не возникло бы желание устраивать кровавые революции». Вслух довольно спокойно произнес:

– Не думаю, что русский народ хуже немцев или французов.

– Хуже, во сто крат хуже! – закричал Ленин. – Русской сволочи надо учиться, учиться и учиться у немцев. Ну-ка, скажите, кто еще полвека назад заклеймил русских: «Жалкая нация, нация рабов, сверху донизу – все рабы!»? – И торжествующим тоном, словно сделал радостное открытие, провозгласил: – Это сказал великорусский демократ Чернышевский.

Соколов рассмеялся:

– Тот самый, которого другой великий – Тургенев – в письме ко Льву Толстому назвал «клоповоняющим господином»?

– Здесь даже не о чем спорить! Мало ли кому русские великодержавные шовинисты приклеивали ярлыки, – с апломбом произнес Гельфанд. – Когда мы придем к власти, мы не станем издавать националистических писак.

– Правильно, Александр Львович! – поддержал Ленин. – Не только не станем издавать, но изымем из библиотек и уничтожим все буржуазное, безыдейное. И обязательно пересмотрим взгляд на тех, кого нынешнее общество считает «великими» – Толстого Льва с его религиозным и философским бредом, всю достоевщину, русофила Лескова… А то – «великие»! Гм-гм, если в России есть что великое, то это только погромы, виселицы, раболепство. Это государство отстало от всего цивилизованного мира на целую эпоху. В Германии книгопечатание появилось на сто лет прежде России, подземной железной дороге – метро – десять лет. А телефон, воздушная и наземная железная дорога, авто? Чего ни коснись, все приходит в Россию много позже. – Помолчал, внимательно посмотрел на Соколова и медленно произнес: – Кстати, эту точку зрения разделяет замечательный знаток России фон дер Остен-Сакен.

Эта фраза была ловушкой. Интуиция подсказывала Ленину, что этот аристократический атлет-красавец не тот, за кого себя выдает. И он решил успокоить себя, еще раз проверить Соколова: сотрудник германского министерства иностранных дел обязан знать Остен-Сакена.

Соколов поднял бровь:

– Это вы о графе Николае Дмитриевиче? Чрезвычайный и полномочный посол России в Берлине не авторитет в этих вопросах. Ведь он в России почти никогда, кроме ранней молодости, не жил. Да и тогда из народа видел лишь своих лакеев.

Ленин ответом был удовлетворен. Однако, не унимался. Он пустился на хитрый маневр. Впившись взглядом в Соколова, растянул рот в подобие улыбки:

– А какой смешной случай произошел с женой фон Рика! Не правда ли?

Дело было в следующем. Супруга директора второго Департамента германского министерства иностранных дел фон Рика минувшей осенью отдыхала в Ницце. Двадцатипятилетняя красавица, презрев приличие, закрутила роман с русским ловеласом флигель-адъютантом свиты его императорского величества полковником Шебеко. Фон Рик самым простонародным образом поколотил блудливую супругу и вызвал Шебеко на дуэль. Дуэль не состоялась, скандал замяли, но в узком кругу сотрудников министерства с удовольствием сплетничали по этому поводу.

Начальники Соколова не зря ели свой хлеб. Гений сыска лениво отвечал:

– Фон Рик поступил справедливо и разумно: «Милый ударит – ума прибавит!»

Ленин удовлетворенно покачал головой:

– Не обижайтесь, герр Штакельберг, наше дело требует конспирации, а шпионов нынче развелось великое множество.

Ленин еще выпил водки, пожевал кусочек козьего сыра. Вдруг улыбнулся, протянул Соколову руку.

– А я, гм-гм, в вас и не сомневался! Ведь бдительный Александр Львович все уши о вас мне прожужжал: шпион, шпион… – Посмотрел на Гельфанда, смешно высунул язык. – Сам шпион и провокатор, ха-ха!

Нежданные гости

Соколов не успел пожать руку большевистского вождя.

Двери в трактир распахнулись, и на пороге показался Янош.

Он тащил объемистые чемоданы. За ним в трактир вошли три гостя, появления которых граф Соколов предугадать никак не мог. Впереди шествовал доблестный сотрудник российской охранки Сильвестр Петухов. Он держал под локоть стройную девицу с красивым восточным лицом. В ней Соколов сразу же узнал Юлию Хайрулину, ту самую, что доставила его после ранения в Мясницкую больницу.

За этой парочкой следовал громадный, едва не зацепившийся головой за притолоку… Штакельберг, причем, в отличие от Соколова, самый натуральный.

Войдя с солнечного света в полумрак, они не сразу разглядели старых знакомых. Первым картаво закричал Ленин:

– Какая радостная встреча! Сам товарищ Касьян, он же Сильвестр Петухов. Здравствуйте, дорогой мой! Так приятно видеть вас и ваших друзей. Какими судьбами?

Сильвестр облобызался с Лениным, ласково глядя на него и не замечая Соколова, по-русски произнес:

– Это, Владимир Ильич, целая эпопея! Дела так серьезно повернулись, что надо было срочно вас видеть. Написал министру Маклакову рапорт, что еду на лечение в Висбаден, а сам к вам. Удалось выяснить, что известный Аполлинарий Соколов собирается под чужим именем ехать к вам, Владимир Ильич. Я пробуду с вами, конспирации ради, не больше одного-двух дней. Вот, познакомьтесь, это моя сподвижница – Юлия, дочь полковника-преображенца Хайрулина. Была ярой монархисткой, но я ее распропагандировал. Теперь смысл жизни моей невесты – пролетарская революция во всем мире. – Наклонившись к Ленину, доверительно произнес: – Ценные сведения достает из Генерального штаба. Надо бы вознаградить труды Юлии. – Перешел на патетический тон: – А это человек, чье имя будет вписано золотыми буквами в историю освободительного движения – товарищ Штакельберг. Он самым невероятным образом избежал страшного наказания, спасся от русского кровавого самодержавного режима, а теперь мы помогли ему перебраться сюда.

Ленин оторопело оглянулся на Соколова:

– Вот же – Штакельберг… Братья, что ль?

Прибывшие дружно повернули головы и только теперь заметили Соколова. От неожиданности троица окаменела.

Далее события разворачивались стремительно и самым драматичным образом.