Роковая встреча

Трагическая история убийств, заговоров, государственной измены, взрывов и покушений, начавшаяся с таинственной смерти осведомителя Хорька, близилась к завершению. В конце концов, все тайное поздно или рано становится явным. Так случилось и на сей раз. Однако судьба напоследок решила еще раз крепко испытать графа Соколова.

Нарушенное одиночество

На другое утро после приезда в Поронин Соколов пробудился в спальне Веры Аркадьевны. Влюбленная дама уже суетилась в столовой, помогая прислуге накрывать завтрак. Сыщик был бодр, свеж и испытывал особый прилив энергических сил, которые рождались в нем с приближением опасностей.

– Простите, сударыня, я хочу побродить в одиночестве, – объявил Соколов после завтрака. Он сбежал с крыльца и направился вверх по крутой каменистой тропинке.

Солнце уже поднялось выше гор, светило ярко. Воздух был редок и напоен горьковато-сладким ароматом диких цветов и трав.

Соколов наслаждался тишиной и одиночеством. Вдруг сзади послышался топот и картавый, срывающийся от физического напряжения голос:

– Господин Штакельберг, один момент! Вы мне нужны…

Соколов оглянулся и увидал Ленина. Одной рукой он прижимал к себе портфельчик, другой махал сыщику.

Ободряющий ответ

Утро вождя мирового пролетариата началось с радостного происшествия. Ленин с Крупской и Арманд сидели на первом этаже в столовой и пили чай. В чисто вымытые окна било по-летнему яркое солнце, освещая тщательно ухоженный яблоневый сад, клумбы с осенними цветами, весело перепархивающих с куста на куст пташек.

Вдруг Ленин заметил, что калитка распахнулась. На садовой дорожке, опираясь на палку, появился старенький почтальон Ференц. Постучав в дверь, он вошел в столовую. Вежливо поклонился:

– Простите, господа, за беспокойство! Телеграмма «молния» из Берлина. – Протянул Ленину черную, изрядно замусоленную тетрадку, ткнул заскорузлым пальцем: – Вот тут, пожалуйста, распишитесь.

Ленин торопливо поставил закорючку, вырвал из рук почтальона сиреневый бланк, разорвал облатку. Затаив дыхание, прочитал написанные от руки строки: «Согласно вашему запросу, подтверждаем, что чек на предъявителя № 2503 серии АС обеспечен десятью миллионами германских марок. Управляющий банком…»

Ленин безмолвно, в радостном порыве обнял Крупскую, со слезами на глазах прошептал:

– Какой прекрасный день! Самый лучший для меня и, быть может, для многострадальной России.

Почтальон в ожидательной позе стоял у дверей. Крупская, крайне взволнованная и по этой причине потерявшая расчетливость, достала из верхнего ящика комода кошелек, пошарила и протянула почтальону монету – одну марку. Почтальон с особым подобострастием поклонился и закрыл за собой дверь.

Ленин кисло поморщился.

– С него пяти пфеннигов за глаза хватило б! – Но тут же вновь пришел в восторженное состояние. Заложил руку за подтяжки, другую простер вверх и продекламировал: – «Россия вспрянет ото сна, и на обломках самовластья напишут наши имена!» Обязательно напишут, а уж обломков, будьте спокойны, мы наделаем, хе-хе.

Злодейский талант

– Ну что, подтвердили правильность чека? – Арманд, украшенная во вчерашней битве с Верой Аркадьевной синяком под глазом, пыталась заглянуть в текст телеграммы.

Ленин побарабанил пальцами по столу.

– Гм-гм! Мои опасения оказались напрасными. При поддержке правительства Германии мы свалим с ног этого колосса на глиняных ногах – говняное российское самодержавие, которое давно насквозь прогнило. – Торопливо допил чай, вытер губы матерчатой салфеткой, поднялся со стула. Жидко рассмеялся: – Есть закон: женщин и деньги следует брать сразу, пока дают. Пойду-ка к этому Штакельбергу. – Строго погрозил пальцем: – Смотрите, не проболтайтесь! Никому, особенно оппортунисту Гельфанду-Парвусу, про чек – ни гугу! Чек на предъявителя, а сподвижнички не за десять миллионов – за пятачок родной матери глотку перегрызут.

– Да уж, этот дядя на руку нечист, – поддакнула Надежда Константиновна. – Помнишь, Ильич, курьезную историю, что случилась с Гельфандом в восьмом году?

Ленин расхохотался:

– Это когда он размотал с любовницей почти сто тысяч германских марок? Очень забавная история, хоть пьесу ставь в Художественном театре.

Арманд навострила ушки:

– Что такое, Володя? Расскажите!

– Тогда Гельфанд состоял еще в русской социал-демократической партии. А у него всегда был особый талант в делах коммерческих. Он убедил Горького, и тот доверил Гельфанду ведение его денежных дел в Германии.

– Конечно, по всей Европе почти на каждой сцене ставили пьесу Алексея Максимовича «На дне», – вставила слово Арманд.

Ленин продолжал:

– По договору двадцать процентов от выручки брал Гельфанд, малая часть – Горькому, а львиная доля шла в партийную кассу. И вот у нашего коммерсанта скопилась громадная сумма (думаю, не случайно) – более ста тысяч. Некоторые, впрочем, ручались за двести тысяч. И вот наш коммерсант бежал с этими деньгами, спасался от праведного революционного гнева. Гельфанд перепугался гнева партии, состряпал оправдательное письмо и отправил его Горькому: «Меня погубила чистая и неукротимая любовь к возвышенному созданию. Только вы, Алексей Максимович, с вашим великим гением проникать в сердца человеческие, сможете понять меня. Понять и простить. Я путешествовал со своей любимой женщиной, в этом мое прегрешение, и я на коленях взываю к вам: „Простите!“» Партийный суд заклеймил позором казнокрада. Тот, словно в ссылку, отправился в Константинополь. И тут, гм-гм, не потерялся, провел несколько смелых финансовых операций. Наш Александр хоть и на руку нечист, но человек весьма замечательный.

– Ты, Ильич, спас его тогда, – заметила Надежда Константиновна.

– Я заявил товарищам: «Что толку в отлучении Парвуса от революции? Александр – выпускник Базельского университета, доктор философии. Ведь это умнейший человек, сподвижник Плеханова, Аксельрода, Засулич! Такие люди нужны революции. Давайте объявим Гельфанду амнистию. Но с условием: пусть остаток денег вернет в партийную кассу». И что? Этот архиплут, гм-гм, вернулся с повинной и с какими-то грошами в кармане. – Ленин сокрушенно покачал головой. – К сожалению, воровство из партийной кассы стало, гм-гм, печальным обычаем. Товарищи забывают, что они служат не мамоне, а высокой идее.

– Такова человеческая природа! – философски заметила Арманд. – Но отдадим должное Гельфанду, ведь именно он первым предложил «учинить России в грядущей войне уничтожающий разгром», а уж затем свергнуть там самодержавие.

– Да уж, Гельфанд – большой талант! – брякнула Крупская.

Ленин поморщился, затем надменно усмехнулся:

– Ты, Надя, как всегда, знаешь больше всех. – Выдвижение на первый план кого бы то ни было, кроме него самого, Ильичу всегда было неприятно. Он решил никому не уступать пальму первенства в деле подрыва могущества России.

На этом разговор был закончен. Вождь отправился к себе в кабинет.