Заговор

Гений сыска отправлялся на новые подвиги – теперь в Петербург. Зато Заварзин оставался в Саратове, чтобы еще и еще допросить Барсукова: уточнить его шпионские связи, произвести необходимые обыски и аресты.

Заботы губернатора

Соколов полагал уехать из Саратова тихо, незаметно. Но гостеприимные хозяева таким планом возмутились. Отъезд графа стал всенародным событием. Губернатор Сергей Сергеевич Татищев был в добрых отношениях со старшим Соколовым. Он памятовал о близком знакомстве бывшего члена Государственного совета с императором и несколько преувеличивал теплоту их отношений.

Именно Татищев вызвал к себе в служебный кабинет губернского присутствия на Новособорной площади полицмейстера Дьякова, усадил в глубокое кожаное кресло и доверительно произнес:

– Мне нынче протелефонил граф Соколов, попрощался. Завтра отбывает в Петербург.

– Поездом номер сто шестьдесят. – Дьяков плотоядно зашевелил усищами, которые обыватели метко сравнивали с рулем велосипеда, и хитро подмигнул.

– Да, утренним! Мы уже выкупили для графа отдельное купе. Николай Павлович, надо эту столичную штучку достойно проводить. Из-за одного-двух негодяев-революционеров, затесавшихся к нам, в Петербурге может возникнуть неправильное мнение о нашей деятельности. Этот Соколов, я знаю, вхож в самые высокие круги. Сделайте, полковник, так, чтобы…

– Проводить с почетом? Это, Сергей Сергеевич, обязательно-с. Я сам хотел к вам прийти с проектом. Пусть о нашем городе у графа останутся самые нежные воспоминания. Более того, подарок у меня имеется, навроде взятки – старинная булава. Сама хоть из дерева, да отделана золотом, цветными каменьями, бирюзой – загляденье. Якобы у турецкого шаха граф Суворов завоевал.

– Да ты-то, Дьяков, где взял?

– Отобрал у жида-антиквария, на Митрофановском крытом рынке у него лавочка. Очень прилично, коли вы, Сергей Сергеевич, презентуете.

– Преподнести, пожалуй, не лишнее. Только происхождение булавы темное. Может, этот жид спер ее где? Вручишь сам.

Слезы прощания

Полицмейстер Дьяков был замечательным выдумщиком. Во всю первую полосу «Саратовских ведомостей» громадными буквами набрали: «Люди всех сословий и вероисповеданий опечалены – гений российского сыска граф А. Н. Соколов покидает Саратов. Осиротевшие, мы глубоко скорбим и жаждем новых свиданий».

Это стало сигналом для любопытных: несколько сотен людишек приперлись на вокзал. Мощное полицейское заграждение сдерживало их натиск. Вдоль всего дебаркадера постелили новую ковровую дорожку. Возле спального вагона, в котором ехал Соколов и в который никому билеты больше не продавали, были постелены два больших ковра – шелковых, персидской работы, которые Дьяков приказал доставить Андрею Бендеру, купцу второй гильдии с Никольской улицы.

Тут же на перроне сервировали большой стол. Полдюжины фрачных лакеев носились с подносами, норовя накормить, а больше – по российскому обычаю – напоить отъезжающего.

Оцепление было прорвано, когда прибыл сам камергер, коллежский советник и кавалер Сергей Сергеевич Татищев. Пришлось наводить порядок самому Дьякову, которого людишки боялись до дрожи в коленях и онемения во всех членах.

Распушив баки и подняв хрустальный бокал, губернатор задушевным тоном пробасил:

– Не отвратить неизбежность рока, не отсрочить печального мига! Души наши скорбят, сердца обливаются кровью. Замечательный гражданин и достойнейший продолжатель славного рода Соколовых, столько поколений верно служивших благу Отчизны, оставляет наши пределы. И только здравая мысль, что столь замечательный муж необходим империи в более важном месте, несколько лечит нашу душевную рану, утешает невыносимую боль. Выпьем за гения российского сыска, – губернатор шагнул к герою этой сцены, роняя капли на лакированный ботинок, – за вас, бесподобный Аполлинарий Николаевич, разорившего осиное гнездо преступности. Ура!

Сувенир

– Ур-ра! – прокатилось над вокзалом и замерло где-то вдалеке, у разъезда.

Полицмейстер Дьяков махнул белым фуляром оркестру пожарных. Те грянули марш «Прощание славянки».

Лакеи протянули Соколову и губернатору большие серебряные ложки, похожие на чумички, наполненные зернистой черной икрой, – закуска.

Жираф, не снимавший повязку с царапины, произошедшей на голове от вражеской пули, и весьма рассчитывавший на награду, уже успел изрядно подогреть свой организм. Теперь со слезами на глазах бормотал:

– Аполлинарий Николаевич, вы можете на меня обижаться, но я вам вынужден сказать всю правду – вы прекрасной души человек. Позвольте, граф, поцеловать вас. Я вас так люблю, что никакая фантазия объяснить того не умеет.

Изрядно пошатываясь и вполне счастливый, ибо сегодня ночью полностью помирился со своей непреклонной супругой Еленой, тюремный доктор Субботин тянул Соколова за рукав:

– Простите, Аполлинарий Николаевич… Я с горя теперь выпил в полный серьез. Хотите прикажу, чтобы… Эй, че-ек, дай сей же миг их превосходительству графу ветчину с зеленым горошком. Не надо? Че-ек, отставить, не надо. Я виноват, ибо вызывал вас на дуэль. Беру свой вызов обратно.

Дьяков сердито пошевелил усищами и прошипел:

– Кыш отсюда, шпингалявки!

Субботин и Жираф в момент ретировались. Полицмейстер оправил шинель, почтительно приблизился к Соколову, держа в протянутых руках продолговатый, с аршин, предмет, завернутый в бархатную материю. Долго с нежностью глядел на Соколова. Наконец с подобострастием произнес:

– Дорогой Аполлинарий Николаевич! Люди мы провинциальные, простые, хитрости в нас никакой нет, не то что какие продувные бывают. Ежели кому иной раз по куполу головы или по морде лица съездишь, так только исключительно его, подлеца, пользы ради. Позвольте на память вам, Аполлинарий Николаевич, вручить нашу благодарность – в сладостный дар сей древний предмет, завоеванный маршалом Суворовым у турецкого шаха Эмиля Бухарского… – Полицмейстер развернул бархат, и все ахнули: булава и впрямь была необыкновенной красоты. – Получите и приезжайте снова!

Оркестр грянул увертюру к «Веселой вдове» Легара. Полицмейстер дал знать кондуктору:

– Отправляй!

Тот ударил в колокол, который, впрочем, заглушили литавры. Состав дрогнул, медленно пополз вперед. За вагоном бежали наиболее восторженные почитатели гения сыска. Обгоняя других, впереди несся Жираф, пока не свалился с кончившегося перрона.