Женская доля
Соколов вновь стал гладить ее чистую, тонкую кожу, и вдруг его словно озарило: да ведь эта женщина, много лет оторванная от России, его враг, говорит правду. Россия стоит на пороге страшной катастрофы. Милюковы, Черновы, Родзянки, Савинковы, Ульяновы-Ленины и прочие Апфельбаумы-Зиновьевы не в состоянии управлять великим государством. Но как предотвратить революционную заразу?
Ответа не было.
Фрейлина вдруг что-то вспомнила, посмотрела на Соколова странным, блестящим при свете ночника взглядом, медленно произнесла:
– И еще сообщите Ники: австро-германские войска готовят мощный прорыв на юго-западном фронте. Это мне известно из самого достоверного источника. – Повторила: – Обязательно сообщите государю! И не забудьте напомнить, что эти сведения, составляющие военную тайну, передала я… ради вас, милый атлет.
Соколов придал своему голосу оттенок нежности:
– Спасибо, радость моя! А вы не могли бы раздобыть, скажем, детальный план этого самого наступления?
Задавая этот вопрос, сыщик размышлял: «Коли ответит утвердительно и передаст такой план, то это наверняка окажется дезинформацией».
Но фрейлина отрицательно покачала головой.
– Увы, я не имею доступ к таким материалам. – Теперь глаза ее смотрели на сыщика с нежной преданностью. Она повторила: – Посоветуйте государю, пусть торопится заключать мир. А то поздно будет. – Глубоко вздохнула: – Ох, трудна женская доля, а любовное счастье кратко и уходит словно вода в решето…
Соколов подхватил:
– Это Толстой пишет в «Войне и мире»: счастье – как вода в бредне, тащишь – тяжело, вытащил – пусто.
– Сказано прекрасно, как и все у Толстого. Будем дорожить мгновениями радости, их так мало в жизни. А у меня до нашей встречи и вовсе, кажется, не было, так, одна-две минуты. И все! А теперь я вполне, вполне счастлива. Эх, если бы остановить мгновение, продлить его! Но нет… Милый, не будем попусту тратить время, ночь совсем короткая! Уж близко утро…
Она нажала выключатель, и ночная из темно-синего хрусталя лампа погасла.
Фрейлина несколько успокоилась, склонилась над графом, еще раз его поцеловала в уста, нежно выдохнула:
– Пусть рушится весь мир, только давайте останемся вдвоем – навсегда!
Соколов отвечал:
– Вы замечательная женщина, лучше вас нет на всем свете. Но мое место в несчастной России. Приезжайте, возвращайтесь…
– Это невозможно, милый граф!
– Почему? – Соколов изобразил искреннее удивление.
– Меня расстреляют как шпионку.
– Чушь! К вам все относятся с уважением, как к героине…
– Но мне не нравится русский народ. Он нечистоплотен, лжив, ленив, раболепен. Он как та собака, которая лижет палку, которой ее бьют.
Соколов покачал головой:
– А разве мы с вами, Мария Александровна, не часть того народа?
Фрейлина махнула рукой:
– Это все слова! Вы видели, как работают крестьяне – австрийские или германские? Любо-дорого смотреть: весело, согласно. Зайдите в любой, даже бедный дом: чистота, прибрано, все по полочкам лежит. Живут бережливо и трезво. Зато русский крестьянин только и мечтает, чтобы отлынить от дела, напиться, подраться, проломить голову соседу или собственной жене. Нет, только не в Россию…
Соколов развел руками, как бы говоря: дело вкуса! Вслух произнес:
– Но у русского народа немало достоинств. И главное – из его среды выходит много талантов, в самых разных областях.
Фрейлина махнула рукой.
– Что толку, если они почти все спиваются, пропадают! – Помолчала, с необычной нежностью погладила Соколову щеку, медленно произнесла: – Хотя, правду сказать, не знаю, как без вас останусь… Я еще никогда ни в кого так не влюблялась. Таких мужчин больше нет на свете. Я за вами хоть на край света, хоть в пламя.
Соколов улыбнулся:
– Спасибо, верю вам! Но на край света не надо и тем более не надо в пламя!
Фрейлина обвила руками, словно змеями, Соколова, прошептала:
– Сегодня вы только мой… Могучий и нежный!
* * *
Час спустя Соколов сотворил мысленную молитву, перекрестился: «Храни меня, Царица Небесная, на благо государя и великой России!»
Совесть сыщика была чиста, поэтому на душе царил вечный пир.
Утомленный множеством событий, Соколов через мгновение крепко уснул, словно провалился в громадный черный колодец. Его мозг не отягощался сновидениями.
Но на сей раз судьба долго почивать ему не дала.
Ответный удар
За окном уже начало сереть, когда необыкновенно чуткий слух Соколова поразили какие-то странные звуки, а всей своей натурой он ощутил смертельную опасность.
Сон отлетел моментально. Рядом, уткнувшись лицом в подушку, тихо дышала фрейлина. Вдруг под окном хрустнула галька, раздался чей-то приглушенный кашель, что-то стукнуло в стену.
Соколов вскочил с постели, подошел к раскрытому окну. Он осторожно выглянул: снизу по узкой приставной лестнице в спальню взбирались двое – один за другим. Внизу дожидались своей очереди еще человек пять.
Соколов встал за тяжелую шелковую портьеру, потер кулачищи, с удовольствием подумал: «Ой, какая потеха сейчас будет! Только ради нее стоило тащиться в эту курортную глухомань…»
В проеме окна показалась усатая морда стражника. Стражник замер на мгновение, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте. Затем он перелез через широкий подоконник внутрь. Сдерживая тяжелое от волнения дыхание, стражник стоял рядом с Соколовым – только руку протяни.
И Соколов руку протянул. Он сграбастал стражника и, не дав ему даже вскрикнуть, хлопнул головой о чугунную батарею отопления, прикрепленную к стене. Батарея загудела, но выдержала, голова – нет. Лазутчик рухнул без чувств.
В это мгновение в оконном проеме показалась еще одна голова. С ее обладателем гений сыска поступил столь же решительно. И этого, надолго выведенного из строя, швырнул у стены. Стал ждать очередную жертву.
Шесть тел вскоре распростерлись возле ног богатыря.
Душа ликовала, хотелось в голос запеть русский гимн «Боже, царя храни…».
Но музыкальное настроение прервали: на лестнице засопел еще один – последний. Это был собственной персоной командир группы захвата.
Соколов решил несколько разнообразить это великолепное торжество справедливой силы. Он дождался появления фигуры в проеме окна и, подойдя вплотную к проему, вежливо поздоровался:
– Гутен морген! Как вы, сударь, изволите поживать?
На фоне все более светлевшего весеннего неба сыщик разглядел главного своего врага: узкое лицо, тонкая ниточка усов под хрящевидным носом и тщательно набриолиненные жидкие волосы, зачесанные набок. Очередная жертва в руке нервно сжимала кольт.
Соколову не суждено было узнать, что этим красавцем был сам Александр Вейнгарт, родной брат его давнего приятеля, знаменитого криминалиста из Дрездена Альберта Вейнгарта. Причудливы твои изгибы, судьба!
Сударь, к которому на немецком языке обратился русский гений сыска, то ли был невежливым, то ли чего недопонял. Он ничего не отвечал, молча сопел и словно окаменел. Соколову надоело ждать, и он произнес:
– Коли молчишь, так иди туда, откуда пришел, – и сокрушил врага мощным ударом.
По всем законам бокса и механики агрессор должен был в нокаутированном состоянии рухнуть вниз, под окнами. Но воля лазутчика была, видать, железной: он до конца не выпустил из рук ни кольта, ни лестницы, мертвой хваткой уцепившись за ступеньку.
Исключительно по этой причине лестница пришла в движение. Описав в воздухе дугу, хлопнулась вместе с Вейнгартом-младшим на рыхлые клумбы. Это спасло начальника гарнизона. Он стал единственным, кто сумел, хоть и в тяжелом состоянии, самостоятельно покинуть поле боя. Вот это пример немецкой железной воли, куда уж нам!
Его путь лежал к нежной Елизабет. Она оказала первую помощь: вправила челюсть и налила пострадавшему герою шнапса.
– Спасибо, мамочка! – прошамкал пострадавший.
