Платный агент

Лучшие агенты наружной службы были брошены на слежку за Ипполитом. В занимаемой им комнате Жеребцов и Ирошников провели литерное мероприятие номер один – негласный обыск. Ничего любопытного, кроме альбома порнографических карточек, не нашли.

Тем временем Горький разыскал по телефону Соколова, заокал:

– Как дело продвигается? Убийцы еще не пойманы? Вы уж, граф, постарайтесь, пожалуйста.

Соколов с нескрываемой иронией отвечал:

– Слушаюсь, ваше превосходительство!

– Какое же я превосходительство? – миролюбиво вопрошал Горький.

– Самое настоящее! Ведь вы в литературе первый нынче генерал!

…На третий день после убийства Ипполит показался из дому. За ним по противоположной стороне тротуара шагах в тридцати двинулся Гусаков. Ипполит свернул на Бульварное кольцо и направился к Тверской.

От памятника Пушкину дворецкий свернул направо, дотопал до угла Газетного переулка и скрылся за дверями подъезда, на котором сияла вывеска:

ФАЛЬЦ-ФЕЙН

Меблированные комнаты

Гусаков ждал минут пять и затем вошел вслед за Ипполитом. Агенту повезло: он сразу же за конторкой увидал содержательницу меблирашек – платного агента полиции Райкину. Узнав, кто интересует Гусакова, она сообщила:

– Ипполит Захарыч частый наш гость. Он обычно с дамочками приходит – часа на два. А тут привел неделю назад… – она полистала регистрационную книгу, – Алексея Самуиловича Голодца. Тот из номера почти не выходит. Сидит один и пьет водку. Только вот третьего дня явился уже утром – часов в шесть.

Гусаков прошептал на ухо:

– Если без меня выйдет Ипполит, продержите его здесь. Я сейчас вернусь.

Прибежав в соседний дом, где располагалось страховое общество «Россия», вломился в кабинет управляющего и, на ходу извинившись, схватился за телефонную трубку:

– Алло, барышня! Одиннадцатый – срочно… Дежурный, разыщи Соколова. Бегом!.. Аполлинарий Николаевич, фигурант в «Фальц-Фейне» у какого-то Голодца Алексея Самуиловича. Какие указания? Буду стараться задержать, только, пожалуйста, скорее приезжайте. Этот народец суровый!

Знакомый прием

Райкина, едва завидя Гусакова, сделала движение руками: мол, все спокойно, Ипполит и постоялец не выходили. Но не прошло и пяти минут, как Райкина начала трубно сморкаться – это был сигнал!

Гусаков увидал человека лет тридцати в расстегнутом плаще, в косоворотке с расшитым воротником, кепи в виде блина с коротким козырьком. Челюсти человека были плотно стиснуты, левое веко чуть опущено. Человек зорким, настороженным взглядом скользнул по фигуре Гусакова и направился к выходу. Правую руку он держал в кармане.

Гусаков вскочил со стула, на котором сидел, и устремился к человеку:

– Извиняйте за беспокойство, огоньку не найдется ли? Спички, мать их к кочерге, отсырели.

Человек на мгновение задумался, но потом с кривой усмешкой полез левой рукой в карман и протянул спички. Гусаков чиркнул одну – сломал, другую нечаянно загасил, стал зажигать третью.

Человек сквозь зубы со злобой сказал:

– Оставь спички себе! – и хотел идти дальше.

Гусаков преградил ему дорогу:

– Ну подожди! Вот, видишь, и прикурил я. А то: «Оставь!» Так, брат, прокидаешься! Спички тоже денег стоят. Я, понимаешь, из Твери. Привез вещичку толкануть, – Гусаков мучительно соображал, какую он привез «вещичку». – Закачаешься! Бруллиантовая!

Человек сильной рукой отодвинул Гусакова и прошипел, не разжимая челюстей:

– Линяй отселя, пока лопухи не оторвал!

– Котлы прими за «синюю», – жалобно заскулил Гусаков и протянул карманные часы. – Возьми, у меня внутри все горит, выпить страсть как хочется.

Гусаков, подобно клещу, вцепился в рукав подозрительного субъекта. Он знал, что Соколов прибудет сюда с минуты на минуту, ибо от сыска – рукой подать. В сутолоке, которую он сам создавал, Гусаков успел прощупать: в кармане субъекта был револьвер. И каждую секунду мог прогреметь выстрел.

Но вот наконец влетел Соколов. Рядом с ним был, понятно, неразлучный друг – Жеребцов. Соколов, завидя субъекта, радостно воскликнул:

– Кого вижу! Собственной персоной Семафор. Откуда взялся? А я полагал, что ты, Семафор, на каторге к тачке прикован. Виноват, ошибся. Страсть как хочется с тобой побеседовать. Руки подыми, ну!

(Сделаем маленькое отступление. В сыскной полиции была обширная коллекция фотографий особо опасных преступников. Соколов изучил ее назубок. Вот почему, увидав знакомое лицо, он тут же вспомнил его кличку.)

На мгновение Семафор от неожиданности опешил. Затем выдернул из кармана револьвер, направил в голову Соколова. Прогремел выстрел. Жеребцов, который первым бросился на преступника, отвел руку, но сам охнул: пуля навылет прошла через плечо.

Гусаков сбил с ног преступника. Соколов и обливающийся кровью Жеребцов навалились на него, нацепили наручники.

– Где Ипполит? – спросил Соколов.

– Спроси у ангелов! – дерзко отвечал Семафор.

Сыщики поднялись в номер Семафора – Семена Кобылянского, двадцати девяти лет, пять раз судимого, бежавшего с чужим паспортом с каторги. На полу в луже крови плавал Ипполит. Голова его была перерезана от уха до уха и повернута в сторону спины – особый знак убийцы.

Семафор не запирался. С некоторым бахвальством он говорил:

– С этим, – он кивнул на труп, – я познакомился в «Мадриде», мы в бильярд играли, потом я его водкой угощал. Много он на дармовщинку вылакал. Он сказал мне: «Наша барыня богатая. Бриллиантов – на десять миллионов. Мне украсть никак нельзя, тут же подумают. А вот ты…» Я не стал говорить про «мокруху», хотя с самого начала решил барыню убить. Оно так спокойней. Этот и показал мне окна, и рассказал про бал, потому как украшения наденут. Загодя все высмотрел, выбрал место за дубом. Долго выжидал, глядь – свет зажегся, я шасть на карниз, он широкий, удобный. Меня не видать, а я вижу – как на ладони. И как барыня ящик в стене открыла, и как потом ключи в комод спрятала.

Соколов, обычно никогда не перебивавший излияния преступников, на этот раз жестко сказал:

– Да я все про тебя, Семафор, знаю. И как ты спрыгнул вниз, и как курил за дубом «Голос». Вот на столе как раз пустая коробка из-под этих папирос. И как ты влез в окно, и как душил молодую барыню, а старая с постели вскочила и на тебя с кулаками полезла. Ты мне скажи: где украденные тобою драгоценности?

– Ха-ха! – загоготал Семафор. – Мне все равно крышка, отдам я свои сокровища или не отдам. Так я лучше… тайну унесу в могилу. Я и этого замочил, чтоб не приставал: «Где бриллианты, где моя доля?» И вам не скажу.

* * *

Несколько дней Соколов бился с матерым преступником, но тот стоял как стена: «На, кожу с живого сдирай, бриллианты не отдам!»

И тогда у сыщика родилась некоторая идея.