Эпилог

Что стало с некоторыми персонажами нашего рассказа?

Убийца Куренков вдруг прославился, но слава эта была весьма своеобразной. В 1912 году журнал «Вестник полиции» выпустил в Петербурге «Руководство к расследованию преступлений», в котором довольно подробно рассказывалось о страшном злодеянии бывшего конторщика.

Круто обошлась судьба с талантливым Рацером. После того, как ленинско-троцкистская интернациональная банда захватила в России власть, он не пожелал покинуть Россию. И напрасно! Большевики всегда смотрели на чужое богатство с нескрываемой алчностью. У Рацера отняли все, что он заработал годами упорного труда. Но вдруг наступил НЭП, и этот несгибаемый человек вновь поднялся на ноги. Он быстро, пользуясь старыми связями и теми из друзей, кто не был расстрелян и кто не погиб от голода или тифа, организовал обширное дело по торговле топливом. В 1927 году его иждивением вышел толстенный «Список абонентов московской городской сети». Передняя обложка и корешок рекламно украшены именем Рацера.

В начале тридцатых годов его направили в Кузбасс – «по заданию партии и лично тов. Сталина налаживать добычу каменного угля». Задание вождя Рацер выполнил блестяще. Видимо, в знак благодарности в 1936 году старый еврей был арестован. Семидесятипятилетний Яков Давыдович Рацер скончался на тюремных нарах.

По-иному сложилась судьба «сухаревского приятеля» Соколова – Андрея Свиридова. В начале двадцатых годов на Пятой авеню Нью-Йорка появился фешенебельный магазин «Русский бриллиант». Его владельцем был Свиридов. В предвоенные годы этот ювелирный рай пользовался бешеным успехом. Согласно легенде, его постоянными клиентами были кинозвезды Аста Нильсен, Мэри Пикфорд и черные джентльмены, любители бриллиантов чистой воды, – знаменитые джазмены Ред Норво, Фаст Уайлер, Дюк Эллингтон и божественный Сачмо.

…И все герои нашей истории долгие годы вспоминали замечательную ночь под серебристой луной в подмосковных Мытищах. Господи, знали бы мои современники, какой прекрасной жизнью жили наши предки и которую мы навсегда потеряли по легкомыслию и глупости!

Роковой Рембрандт

Когда надзиратель сыскной полиции 3-го участка Мещанской части Костин прибыл на место происшествия, то его взору предстала чудовищная картина. В большой гостиной, заставленной шкафами с книгами и завешанной множеством старинных картин, возле стены лежала в луже темной крови женщина. Рот ее, словно в беспомощном предсмертном крике, был широко открыт, глаза дико вытаращены, а волосы спеклись в кровавый ком.

Страсть

Федор Анатольевич Бидман был человеком степенным и упитанным. Хотя ему набежало уже под семьдесят, он все еще сохранял в движениях энергичность и вообще интересовался жизнью. В домовой книге против его фамилии в графе «Род занятий» было записано таинственное и вдохновенное – «свободный художник».

Федор Анатольевич был заядлым коллекционером. В далекие времена, когда он только выходил на простор жизни, Бидман переехал в небольшой домик о двух этажах на углу Большой Мещанской и 1-го Крестовского переулка. Весь верхний этаж был завешан предметами главной страсти коллекционера – полотнами фламандцев и голландцев XVII века, всякими Дюками, Киками, Квастами с их пирушками, кордегардами и роскошными дамами.

Книжные шкафы ломились от редкостей другого рода. Здесь на полках хранились редчайшие иллюстрированные издания, полная подборка книг по геральдике и самая большая гордость хозяина – около ста пятидесяти книг, вышедших при Петре Великом.

Федор Анатольевич был скупердяй замечательный, словно собирался небо коптить лет пятьсот. Умел он за полушку купить телушку. Все коллекционеры рты так и разинули, когда он на Сушке за семнадцать копеек медных урвал знаменитый экземпляр «Лирических сочинений» Василия Капниста. Тот его в 1805 году специально на пергаменте для Александра Благословенного отпечатал и с целованием ручки поднес.

Или другое: купил беловой автограф Пушкина – «На холмах Грузии», и тоже за пустяк.

А вскоре Федору Анатольевичу такое добро привалило, что заставило всех завистников позеленеть.

Завещание

У Бидмана были два близких человека, родственника: сестра Мария, старая ведьма с крашенными хной остатками волос, и брат Леопольд – человек ума обширного, директор банка в Лодзи.

Так вот, пришел к Леопольду как-то дядя в клетчатом пиджаке и с картиной Рембрандта «Дама со страусовым пером». «Мне надо на три месяца пятнадцать тысяч, вот мой заклад – Рембрандт». Ударили по рукам. В тот же день клетчатый пиджак был убит в перестрелке с полицией. Голландец достался Леопольду – навечно.

Как человек немолодой и основательный, банкир сделал завещание: в случае его смерти Рембрандт переходил к брату Федору, а тот, в утешение Марии, платил ей двадцать тысяч. Завещание было своевременным: прежде не болевший, Леопольд скоропостижно скончался. Братец Федор слезу пролил над урной, но тут же перевез Рембрандта к себе.

Страх

Коллекционер тащит в дом штучки-дрючки не только себе на радость, но и другим на зависть. Когда Федор Анатольевич укрепил на стене Рембрандта, заключенного в тяжелую старинную раму, он позвал друзей – «на смотрины».

Те ахали, подходили, отходили от шедевра, прищуривались, смотрели и в кулак, и так, и этак, причмокивали языками, поздравляли, выпили винца и, может, от недобрых чувств сказали:

– Рембрандт – хорош, да только ты, Федор Анатольевич, не боишься лиходеев? Нынче за пятак горло режут, а за такое сокровище – ух, совсем не пожалеют человека… Тем более вход у тебя отдельный, с темного проулка.

Федор Анатольевич и сам давно побаивался за свои богатства, а тут ему словно занозой в сердце попали. Однако бодрится, смело отвечает:

– Кто сунется – тому пулю в лоб, вон на стене ружье висит! А дом мой пустым никогда не бывает. Ухожу – Лукерья сторожит.

Лукерья – то ли прислуга, то ли жена невенчанная, тихая, работящая и преданная, которая как раз на стол жареных цыплят притащила, – головой мотает:

– Точно так, в оба глаза гляжу!

Ушли друзья, а тут как тут на пороге сестра Мария. Старая, а жадная. Все ходит, свои двадцать тысяч требует. Вот и сейчас зудит:

– Раз у тебя денег нет, давай продадим картину, что нам брат Лепа завещал. Говорят, за такую штучку капитал оторвать можно. Деньги по совести делить будем, поровну.

– Ишь, кикимора болотная, разогналась – «по совести»! Тебе брательник завещал двадцать тысяч, вот ты их и получишь, когда у меня деньги будут.

А сестра нахальная в личность почтенному Федору Анатольевичу плюнула и взвизгнула:

– Раз ты такой подлец, пойду на тебя с жалобой в окружной – пусть нас рассудят.

Задумался Федор Анатольевич. Получается, в руки само по себе сокровище приплыло, а от него не радость – печаль сплошная. Но решил твердо: «Рембрандта продавать – ни в жисть!»

А тут вскоре так обстоятельства повернулись, что дело само по себе решилось – и самым страшным образом.