Жертва

Под водой шли до двух часов пополудни. Воздух в «Стальной акуле» сделался тяжелым.

– Уже спичка не загорается – кислорода нет. – Старпом приказал: – Перемешать воздух между отсеками!

Соколов ушел в каюту, улегся в койку и сосал лимон.

Фон Шпелинг, которому отчаянно хотелось курить, приказал горизонтальщику:

– Фриц, отработай рулями на подвсплытие, повисни на «спарже»!

– Есть всплыть на перископную глубину!

– Держи десять метров. Вот так, отлично!

Фон Шпелинг долго разглядывал в перископ водную пустыню, залитую солнцем.

– Погода опять переменилась. Кругом – чисто, как в кирхе перед воскресной службой. К всплытию!

Механик отозвался:

– Продуть балласт!

Из пугающих морских глубин выползло страшное черное чудовище – «Стальная акула». Фон Шпелинг выскочил на мокрый мостик.

* * *

«Стальная акула» под дизелями шла в надводном положении минут сорок. Свободные от вахты выстроились в очередь на мостик – выкурить трубку и подышать воздухом.

Сигнальщик, стоявший на возвышении в рубке, крикнул:

– Справа тридцать – дым на горизонте!

Фон Шпелинг вскинул бинокль. И вдруг внутри его что-то дрогнуло: на горизонте он увидал легкий дымок, разглядел контуры мачт гражданского судна. Он вгляделся в открывшуюся картину, скривил рот:

– Вальтер, погляди, кажется, этот клиент ждет наших услуг?

Старпом поднял бинокль, долго пристально вглядывался в очертания корабля. Наконец уверенно произнес:

– Это большой гражданский транспорт! Идет противолодочным зигзагом.

– Наивные увертки! Когда атакует «Стальная акула», это не помогает. Под каким флагом?

– Кэп, вы лучше прикажите мне разглядеть бородавку на носу их боцмана… Далеко довольно.

Фон Шпелинг вновь уперся лбом в окуляры, до рези в глазах вглядываясь в корабль. Он сказал:

– Сигнальщик, что ты молчишь? Какой флаг?

– Командир, это, кажется, русский флаг. Плохо видно…

– А ты, Герман, протри глаза.

Минуту спустя:

– Командир, точно, это русский флаг. Сопровождения не вижу.

Фон Шпелинг растянул большой рот, показал квадратные зубы.

– Это хорошо – без сопровождения. Я отдал бы бутылку виски, чтобы узнать: о чем они думают, когда в море выходят?

Старпом засмеялся:

– Они думают о различных конвенциях о ненападении, сочиненных чиновниками для дураков. Война на море не должна знать пощады!..

– Вальтер, взгляни, это большое грузопассажирское судно под российским флагом, семь тысяч тонн, не меньше. Чудесная история! – Пригнулся к переговорной трубе, негромко, но внушительно прорычал: – Вижу судно противника! – И задышал в трубу, выплевывая роковые слова: – Боевая тревога! Торпедная атака! Четыре аппарата к выстрелу готовь! Курс на сближение – сто пять градусов. Скорость – семнадцать узлов.

Хох Германия!

«Стальная акула» легла на боевой курс и начала стремительное сближение с целью.

В пересечении линий фон Шпелинг теперь совершенно отчетливо видел четырехпалубное пассажирское судно. На корме весело отражали солнце надраенные бронзовые буквы – «Цесаревич Алексей». Фон Шпелинг вытер платком уставшие и отчаянно чесавшиеся глаза. Облизал языком шершавые, обветренные губы.

– Мой Бог, этот красавец сам «Цесаревич Алексей»! Ах, золотая ты моя рыбка, засажу сейчас тебе под жабры – четыре сигары, четыреста килограммов взрывчатки. И этого с тебя хватит! Ведь я точно угадал, твой тоннаж, рыбка, шесть тысяч восемьсот тонн! – Сказал сигнальщику: – Герман, когда вернемся в Киль, я тебя отведу в аптеку и подарю очки, чтобы лучше впредь видел.

– Спасибо, командир!

Снова в трубу:

– Георг, ты меня слышишь?

– Да, командир!

– Пусть русский граф поднимется на мостик. Я хочу теперь на его невозмутимую физиономию посмотреть, когда сделаем дырку русской красавице.

Появился Соколов. Фон Шпелинг поманил его пальцем:

– Взгляните, граф, на «Цесаревича Алексея»! Кроме рыб, скоро его никто не увидит. – Прильнул к трубе. – В носовом, слушай: дадим из всех четырех в примус. Торпедные аппараты, товсь! – Фон Шпелинг произнес короткое слово, ставшее для семи сотен людей роковым: – Пли!

UN-17 на залпе вздрогнула – вышли торпеды. Стремительно вращая винтами, торпеды пустились в смертоносный путь.

Все как загипнотизированные замерли. Томительно тянулись мгновения. И вдруг – один за другим – вверх взметнулись два громадных столба воды и пламени. Фон Шпелинг заорал:

– Мы торпедировали «Цесаревича Алексея» первым залпом! Хох! Смерть врагам!

В отсеках ликовали. И донеслись по металлическим трубам из душных отсеков сдавленные голоса:

– Хох Германия! Хох командир!

Фон Шпелинг с садистским восторгом притянул за рукав Соколова:

– Граф, порадуйтесь победе германского оружия! Тонущий враг – прекрасная картина!

В кормовом отсеке «Цесаревича» бушевало пламя. Громадные клубы дыма, смешанные с горячим паром, гигантским столбом поднимались в небо.

Губы Соколова сжались, желваки на скулах заиграли. На сердце стало так отвратительно, как еще ни разу в жизни не было. Словно оно, сердце, знало, что сейчас, здесь рядом, мучительно гибнут самые близкие люди – сын Иван, жена Мари, старый граф-отец.

Соколов встал возле поручня. Никогда и нигде он не видел более страшного зрелища – гибель сотен детей и женщин, гибель мучительную, несправедливую. И эта трагедия наполняла его сердце решимостью к свершению акта возмездия.

Фон Шпелинг бросал взгляды на Соколова, но лицо русского богатыря оставалось неподвижным, словно оно и впрямь было вылито из бронзы.