Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Российскому человеку, привычку имеющему к лесным просторам и ширине полей, море вполне по нраву. И всегда нужна сила, терпение, выдержка… Что касается удали, то нам ее в чужих странах не занимать, своей с избытком!
Капитан Василий Лукин
1 мая 1789 года российский флот пополнился молодыми мичманами, выпускниками Морского кадетского корпуса. Среди будущих покорителей океанских просторов выделялся своей скромностью, даже, пожалуй, излишней застенчивостью, один юноша. На шутки товарищей он не отвечал и сносил их с кротостью, вовсе не свойственной морской братии, к которой отныне принадлежал.
И это казалось тем более удивительным, что даже при беглом взгляде на юношу становилось ясно: силач он необыкновенный, способный за себя постоять.
Хотя роста он был лишь чуть выше среднего, но поразительный размах плеч, громадный объем грудной клетки, могучий торс и богатырские руки, которые не мог скрыть форменный китель, выдавали в нем человека необыкновенной силы.
Да и остальные мичманы выглядели бравыми ребятами, ладно скроенными, крепко сшитыми. Можно было радоваться за российский флот: пополнение пришло хорошее. Время показало: никто из выпускников не посрамил его бело-голубого флага, многие отдали жизнь за честь родины.
Дорогой читатель! Надеюсь, вы не посетуете, коли я немного расскажу об этой школе моряков, в которую, признаюсь, влюблен. Итак, свое начало Морской кадетский корпус вел с Навигационной школы, учрежденной Петром I в Москве. Указ этот был подписан 14 января 1701 года, и этот день следует считать началом обучения российских юношей морским наукам.
Полвека спустя состоялся указ об учреждении «для государственной пользы» Морского шляхетского кадетского корпуса. Число курсантов составляло триста шестьдесят человек.
С 1771 года корпус размещался в Кронштадте. Именно здесь были воспитаны адмиралы Ф. Ф. Беллинсгаузен и Лука Богданович, крупный историк Василий Берх, мужественный участник первой русской экспедиции вокруг света на корвете «Нева» и автор «Жизнеописания российских адмиралов» (1831 год).
Один из выпускников тех времен писал о нехитром и суровом быте кадет:
«Поднимались в шесть утра, становились во фронт. Дежурный офицер осматривал каждого. В восемь часов – классы. С двенадцати часов – шабаш. Шли обедать. С двух до шести вечера вновь классы. Пища была простая и здоровая. Белье меняли два раза в неделю.
Все свободное время дозволялось нам играть во всевозможные игры, потехи, нас даже поощряли к физическому движению… Зимой нам делали ледяные катки для катания на коньках, летом мы не сходили со двора: разнообразные игры в мяч, в разбойники, беготня… Кадет Морского корпуса отличался видом, полным здоровья. Кадеты занимались науками очень усердно».
…Итак, вернемся к началу нашего рассказа. Застенчивого юношу звали Василий Лукин. Это его добрым словом помянул генерал Костенецкий.
О силе Лукина, о боевых подвигах и приключениях на суше и на море еще несколько десятилетий после его ранней гибели будут говорить с восхищением. И не только у нас, но и в чужих странах, куда ходил этот моряк, получивший чин капитана и командовавший боевым кораблем «Рафаил».
В XIX веке бытописатели, занимавшие страницы своих книг рассказами о разного рода «оригиналах», непременно включали в них сюжет о Лукине.
Можно лишь сожалеть, что об этом удивительном человеке остались для потомства сюжеты в основном курьезного порядка. Рассказы о его приключениях выдержаны в духе тех непритязательных времен, но они дают возможность составить правильное мнение о действительно чудовищной силе этого богатыря.
Некоторые из тех, кто писал о Лукине, утверждают мысль, которая кажется невероятной: сам Василий долгое время не подозревал, какой большой силой он обладает.
Как бы то ни было, но его эпопея началась с курьезного случая, который, впрочем, для другого человека, менее могучего, мог закончиться плачевно.
Однажды Лукин дежурил в Зимнем дворце. Еще с вечера крепчала пурга, туго ударяя пригоршнями снега в большие окна. Жутко выл северный ветер. Когда Василия сменили на вахте, была глубокая ночь.
– Остался бы со мной, чаю выпили, в шахматы сыграли, – предложил Василию товарищ по службе. – На дворе непогода начинается, да и пошаливают разбойнички…
– Бог не без милости, моряк не без счастья, – отшутился Лукин. – Как-нибудь с курса не собьюсь, дойду до своей гавани.
– И то: Бог не выдаст – свинья не съест! – согласился товарищ.
Лукин легко сбежал по широченной мраморной лестнице. Швейцар услужливо подал ему новую енотовую шубу. Мичман просунул в рукав лишь левую руку, а правую оставил на свободе, шубу накинув на плечо.
– А что-с, полностью надеть не желаете? – вежливо осведомился швейцар. – На дворе метет вовсю, буря-с.
Лукин улыбнулся:
– В два рукава шуба моя не лезет. Пока портной ее шил, пока зима подошла – я из нее и вырос…
Едва молодой мичман вышел из подъезда, как ураганный ветер едва не сбил его с ног. Кругом был сущий ад. Белая стремительная пелена забивала глаза, норовила сорвать и унести в жуткую темень шапку.
Утопая в сугробах, Лукин побрел по Адмиралтейской площади в сторону Сената. Масляные фонари отчаянно болтались на столбах, почти ничего не освещая.
Лукин вспомнил совет товарища, пожалел, что не послушался, и стал раздумывать: «Может, и впрямь вернуться в Зимний, переждать непогоду?»
Вдруг ему почудилось, что две темные тени крадутся за ним. И тут же сзади на него набросились какие-то люди. Возле уха коротко свистнул кистень. Придись удар в висок, лежать бы мичману на Волковом кладбище. Но, к счастью, удар пришелся в плечо. Один из нападавших схватил его за левый рукав, угрожающе крикнул:
– А ну-ка, барин, скидывай шубейку! Поносил – и будя. Теперича она мне надобна. Отдай, говорю, а то убью!
Другой разбойник зашел со спины, норовил опрокинуть моряка в снег.
Природную тихость мичмана как рукой сняло.
– Ах, паразиты! – заревел Лукин. – Дармоеды ленивые. Ну, не осудите, поучу вас малость. Благослови, Господи!
С размаху он хрястнул кулаком того, кто был слева. Грабитель снопом рухнул в сугроб. Другой, даже не пытаясь выручить сотоварища, бросился наутек.
Лукин стряхнул снег с шубы, вновь натянул ее на левую руку. Он наклонился к грабителю, утопавшему в сугробе, пытаясь поднять его. Незадачливый разбойник не подавал признаков жизни.
С трудом переступая ногами, погружаясь выше щиколоток в снег, Лукин потопал в адмиралтейскую гауптвахту. Караульный офицер, освещенный неверным желтым светом свечи, что-то писал.
– Позвольте доложить! Я, кажется, лишил жизни человека… – Голос мичмана дрожал.
…Когда в сенях гауптвахты положили на пол разбойника, то все узнали в нем адмиралтейского плотника – бестолкового парня, лодыря и пьяницу. Нижняя челюсть его была разворочена страшным ударом, словно по ней прошлась с размаху баба, которой сваи заколачивают. На ладонь мертвеца была намотана прочная бечевка, на которой болтался массивный свинцовый набалдашник кистеня.
Мичман часто мигал:
– Господи, разве я хотел?.. Лучше бы шубу ему отдал. Все равно мала!
Про второго нападавшего дежурному он ничего не доложил. Лишь позже в кругу товарищей рассказал всю историю, добавив с грустью:
– Кто их, дураков, знает: может, есть им было нечего?
Историк писал про Василия Лукина: «Сила его была поразительная, но трудно было заставить его применить ее. Только в веселый час, и то лишь в кругу знакомых, он иногда показывал подвиги своей силы. Например, он легко ломал подковы, мог полчаса держать в распростертых руках пудовые ядра, одним пальцем вдавливал гвоздь в корабельную стену.
При такой необычной силе он был еще очень ловок и проворен. Беда тому, с кем он вздумал вступить в рукопашный бой. Подвиги в этом роде прославили его в Англии. Там с большим старанием искали с ним знакомства. Впрочем, и в России редко кто не знал Лукина».
В Англии по делам морской службы Василий Лукин пробыл два года и действительно дал немало поводов местным журналистам говорить о «нечеловеческой силе лихого русского капитана» (он уже командовал кораблем).
Однажды он отправился с двумя десятками матросов на берег. Следовало принять такелаж. Теперь невозможно установить истину, но, как сообщали газеты того времени, между матросами Лукина и командами двух английских судов «произошел инцидент». Англичане, пользуясь своим знанием приемов бокса, который в те времена так и назывался – «английским», и еще более полагаясь на значительное численное преимущество, придрались к русским, затеяли потасовку.
На берегу собралась огромная толпа. Никто не сомневался, что дети берегов Альбиона проучат этих «сибирских увальней».
Лукин пытался было примирить стороны. Но куда там!.. Англичане уже встали в боксерскую стойку: боком к соперникам, угрожающе выдвинули вперед левую руку, а правой стали наносить хорошо натренированные удары.
Василий страдал неимоверно. Он видел, как англичане выводят из строя одного за другим его матросов. Ради истины заметим, что «хозяева ринга» вели себя вполне по-джентльменски: по двое на одного не нападали, ниже пояса не били.
Возле Лукина громадный, поросший рыжим волосом, буйно торчавшим из-под тельняшки, английский шкипер свалил на причал матросика, лишь недавно начавшего службу, уроженца Калужской губернии.
Матросик, получив удар кулаком в нос, рухнул на причал, обливаясь кровью.
Англичанин под восторженные крики толпы, ухмыляясь, спокойно дожидался, пока матросик не поднимется на ноги. Тогда он еще одним ударом уложил его на причал.
Скрипнул зубами Лукин, не выдержало его сердце. Еще дома, после печального происшествия на Адмиралтейской площади, он дал себе зарок: в мирное время силу свою на людях не проявлять.
– Да зарок дал для дома! – простонал Лукин. – А тут ведь чужбина, да и началось что-то вроде боевых действий. Ведь он матросика убьет…
Шагнул Василий вперед. Рыжий шкипер сжал волосатые кулаки, встал в позицию, угрожая левым кулаком русскому парню, правой рукой прикрывая подбородок.
Если бы Лукин владел терминологией, то он знал бы, что нанес удар, который у зарубежных атлетов называется свинг. Но Лукин без всяких знаний так махнул правой ручищей, что шкипер замертво рухнул на причал, широко раскинув руки и глядя мутным взором на легкие облака в небе.
Теперь Василия уже нельзя было остановить.
Ударами слева и справа он укладывал чуть ли не в штабеля противников. Но вот кто-то схватил сзади его за шею, пытаясь повалить навзничь. Лукин, резко повернув туловище, так швырнул нападавшего, что тот, описав по воздуху дугу, рухнул с причала в воду.
Несколько десятков английских моряков, боясь попасть под пудовые кулаки русского «боксера», под улюлюканье собственных зрителей ретировались с места поединка.
Но далее случилось такое, что поразило англичан до крайнего изумления. Откачав не без помощи забортной воды шкипера, пострадавшего от его руки, Лукин подарил ему золотой червонец.
– Русский маринер – настоящий джентльмен! – таково было заключение англичан.
Что касается команды Лукина, то она направилась бодрым маршем на свое судно, громко горланя только что вошедшую в моду песенку на слова бывшего солдата, а теперь сенатора и кавалера Державина:
Пчелка златая.
Что ты жужжишь?
Все вкруг летая.
Прочь не летишь?
Или ты любишь
Лизу мою?
Пчелка златая.
Что ты жужжишь?
Слышу, вздыхая.
Мне говоришь:
«К меду я прилипнув.
С ним и умру».
…Гордые англичане не пожелали терпеть позор, вызвали Лукина на поединок. С этой целью они подобрали какого-то монстра, обладавшего чудовищной силой, ростом с корабельную мачту, обученного всем приемам бокса.
Когда парламентарии явились на корабль к Лукину, тот отверг это предложение, даже не пожелав взглянуть на заморское чудо.
– Господа! – обратился на чистейшем английском языке Василий к англичанам. – Ваше предложение не могу считать серьезным.
– Русский джентльмен, видимо, не намерен биться с английским джентльменом? – не без злорадства спросили парламентарии. – Тогда пусть он об этом заявит письменно.
– Согласен! – И Василий, начертав несколько слов на бумаге, протянул ее парламентариям.
Те прочитали и от удивления округлили глаза: «Буду биться лишь с четырьмя джентльменами – по порядку с каждым».
Вскоре четыре боксера, самые сильные, побеждавшие во всех схватках, играющие грудой стальных мышц, улыбающиеся дамам и господам, пришедшим торжествовать победу земляков, вышли сражаться против «русского медведя».
Будучи нацией просвещенной, они великодушно позволили Лукину самому определить очередность поединков. Впрочем, организаторы ристалища были уверены, что уже первый английский боец повергнет русского моряка в прах и остальным биться уже не придется.
Лукин придерживался иного взгляда. Более того, он притащил с собой две двухпудовые гири. Прежде чем приступить к поединкам, он стал с ними упражняться. Спустя столетие это получит название разминки. Но в то время это было диковинкой, которую даже в просвещенной Англии не знали.
Василий выжимал двухпудовки, жонглировал ими. Вначале англичане улюлюкали и свистели, потом это стало казаться забавным, затем интересным.
– Русский джентльмен не утомился? – не без ехидства поинтересовался у Лукина долговязый господин в шелковых гетрах – главный распорядитель поединка.
Лукин ничего не ответил. Он приступил к заключительному упражнению. Подбросив гирю вверх, он, чуть присев, мягко принял ее на спину. Затем еще несколько раз повторил этот фокус.
– Это трюк! – в восхищении произнес англичанин в гетрах, а публика одобрительно загудела:
– That is wonderful!
После этого Лукин стал по порядку, одного за другим, приглашать в специально отведенный круг, поросший мелкой густой травой, своих противников.
Все четыре поединка проходили по единому сценарию и были весьма быстротечны. Лукин, определяя очередность выхода англичан, первым назвал того самого монстра, которого ему предлагали несколькими днями раньше. Он действительно превосходил всех единоборствующих своими кондициями. Василий был ниже его едва ли не на голову, но шире в плечах, да и руки у Василия были развиты лучше, мышцы выделялись рельефнее.
– Бокс! – Распорядитель в гетрах взмахнул голубым шейным платком.
Англичанин, согнув руки в локтях, набычившись, агрессивно пошел на Лукина. Тот спокойно оставался на своем месте, внимательно, однако, следя за монстром.
Поза Лукина, видимо, несколько озадачила англичанина. Но все же, подойдя на необходимую дистанцию, монстр коротко выдохнул:
– Хык! – и, словно молотом, шарахнул правой рукой, сжатой в кулак.
Зрители замерли, уверенные, что такой силы удар размозжит голову русскому моряку. Но тот неуловимым движением наклонился вперед, и англичанин, промахнувшись, потерял равновесие, сам прилетел в действительно медвежьи объятия Лукина. Русский моряк с такой силой стиснул монстра, что тот разом обмяк. Ловко перекинув себе на шею громадное тело англичанина, Лукин швырнул его под ноги ахнувшим зрителям.
С остальными соперниками Василий поступил еще проще. Он, казалось бы, без особых усилий ловил их на прием, который много десятилетий спустя получил название «вертушка».
Каждый следующий соперник знал, что его ждет, но избежать вертушки был не в состоянии. Всех их без особых хлопот Лукин поверг на землю. Впрочем, если понадобилось бы, Василий, думается, мог победить противников и другими способами: хлопнуть их на газон так, что они не поднялись бы. Или, подняв над головой, швырнуть соперника далеко в сторону.
Кстати, так он и поступил однажды… Вот как описал эту сцену, случившуюся тоже в Англии, один из свидетелей:
«Из толпы англичан, окружавшей Лукина, выскочил человек огромного роста, плечистый, с сжатыми кулаками, готовый дать хороший бокс. Но Лукин моментально предупредил боксера: схватил его поперек туловища и швырнул в окно, только мелькнули ноги… К счастью, было не очень высоко.
Англичане, озадаченные таким подвигом, невольно ретировались».
На закате солнца, прежде чем разойтись по кубрикам, моряки собрались на верхней палубе судна. Они еще раз остро переживали перипетии схваток, восторгались силой своего командира, которого и прежде боготворили, а теперь готовы были на руках носить.
Лукин сидел на пустом анкерке и добродушно посмеивался над этими разговорами.
Баталер Семенов предложил кому-то из матросов на пари взбираться по штормтрапу без помощи ног, только силой рук. Баталер сделал это ловчее и выиграл пачку дорогого английского табака. Потом в азарт вошли другие моряки.
Баталер, сухой, жилистый моряк, лет десять ходивший по морям и океанам, осмелился предложить пари Лукину:
– На три пачки табаку!
Лукин под восторженный гул моряков, подняв ноги углом, быстро перебирая руками, без особых усилий поднялся вверх аршин на семь и, держа ноги таким же манером, опустился на палубу. Он пари выиграл.
Получив приз, Лукин швырнул табак за борт, наставительно сказав:
– Вот это зелье забивает вам легкие. Случись алярм, сразу почувствуете вред от курения.
Моряки не согласились:
– Ла мы, чай, ведь не девицы красные! Все моряки курят.
– Вот и не все. Я не курю! – улыбнулся Лукин. И возразить на это было нечем. – Табак для человека все равно что тередо для судна.
Не будем утверждать, что моряки с корабля, где капитаном был Лукин, все поголовно бросили курить. Но известно, что именно на «Рафаиле» команда отличалась исключительной ловкостью и хорошей боевой подготовкой. Всем хотелось быть похожими на своего капитана.
Когда «Рафаил» бросил якоря у родного берега, императрица Мария Федоровна, наслышанная о необыкновенных способностях капитана Лукина, пригласила его к себе во дворец в Павловске.
Коляской, стремительно несшейся меж сосен по наезженной дороге, правил кучер Илья. Он был крестьянином деревеньки, которой владел Лукин. И подобно своему хозяину, обладал громадной силой и добрым сердцем.
За обедом во дворце Лукин, верный себе, говорил мало, больше слушал.
– Посол в Лондоне сообщал о ваших подвигах силы, – сказала Мария Федоровна, урожденная принцесса Виртембергская, в девичестве носившая имя Софии-Лоротеи-Августы и родившая мальчика, которому было суждено стать императором Николаем I. – Почему вы нам не покажете какое-нибудь чудо?
Лукин не любил бесцеремонность. Просьба императрицы была больше похожа на приказ. И русский капитан решил показать «чудо».
Он поднялся из-за стола, огляделся. И вдруг его осенило. Он понял, что сейчас проучит принцессу Виртембергскую.
На столе стоял роскошный серебряный сервиз – приданое Марии Федоровны, предмет ее особой гордости: он был хорош своей полнотою.
«Лукин взял две массивные серебряные тарелки, – свидетельствует историк, – свернул их в дудочку и поднес государыне. Свернуты они были с такой силой, что невозможно стало определить, что это было первоначально. Лицо императрицы вытянулось…»
Императрица была скуповата.
Началась война России с Турцией, «Рафаил» вместе с синявинской эскадрой направлялся к месту боевых действий. На борт корабля поднялся Александр I, с симпатией относившийся к Лукину.
Царь заметил, что капитан несколько подавлен.
– Отчего не весел, Лукин? – спросил Александр.
– Чует сердце, что на берег мне не вернуться! Ваше величество, прошу вас, в случае чего побеспокойтесь о моей семье. А кучера Илью возьмите себе. Не пожалеете…
– Что ж! – ответил Александр. – Все мы ходим под Богом и в своей судьбе не вольны. Просьбы твои выполню. Оставь мне, Лукин, что-нибудь о себе на память.
Капитан «Рафаила» достал из кармана серебряный рубль и слепил из него, словно он был восковым, чашечку.
– Возьмите, ваше императорское величество!
В Афонском сражении в Лукина угодило вражеское ядро. Обливаясь кровью, он пытался продолжать командовать «Рафаилом». Но вскоре силы покинули его. Капитан распластался на палубе, подвернув руку под громадное, теперь уже беспомощное тело. Глаза его, устремленные куда-то в беспредельность, стекленели, но губы продолжали что-то шептать.
Баталер Семенов склонился к капитану. Он услыхал лишь два слова: «За Россию…»
Войти с помощью соц. сетей: