Каверзы

Соколов медленно отъехал от ворот, стал наискосок от дома. В нижнем и втором этажах слабо светились два окна. Он размышлял: «Террористы вошли в дом Назаровых. Стало быть, они выдадут свою квартиру зажегшейся лампой. Квартирки тут, кажется, небольшие, так что окна хотя бы одной из комнат обязательно выходят в Посланников переулок».

Время бежало, ни на одном этаже за окнами свет не загорался.

Вдруг в нижнем этаже потух желтоватый огонек керосиновой лампы. Уже через минуту к воротам изнутри подошел человек. В свете фонаря сыщик разглядел, что это довольно молодой мужик с кривым правым глазом, с бритым острым лицом, широкоплечий. Он отомкнул висячий замок, заскрипел воротами и вышел в переулок, замкнув ворота. На мужике были длиннополый тулуп и валенки с калошами.

Мужик пересек узкую проезжую часть, подошел к Соколову:

– Смотрю в окно, кто-то подъехавши. Думаю: вроде никого не должно у нас быть. Ты, милый человек, кого привез и кого дожидаешься?

В свете фонаря на тулупе блестела начищенная бляха дворника.

Пытливость сия была вполне законной. Дворник обязан был дежурить по ночам. Наравне с городовым он отвечал за порядок, но в отличие от первого – только в пределах своего двора.

Соколов вежливо обратился к дворнику:

– Любезный, скажи, в какой квартире проживает высокий господин? Он ходит в меховой шапке пирожком…

Дворник единственным оком с любопытством уставился на осанистого мужчину с кнутом в руке:

– Хм, оченно смешные вещи выражаешь! А зачем тебе это знать надо?

– А я отвез господина до этих ворот, откуда ты вышел. С ним была спутница – молодая барынька. Уже хотел ехать, глянь, а в саночках вот этот предмет, прямо на медвежьей шкуре. – Соколов вытянул из брючного кармана собственное пухлое портмоне. Оно, как обычно, было набито крупными купюрами. – Стало быть, седоки потеряли. Передать им следует.

Дворник с подозрением сощурил око:

– А как же эти господа прошли в ворота, коли они на замке, а?

– Господин этот своим ключом открыл. Стало быть, он тут живет. Так?

Дворник задумчиво потер рукавицей скулу, вдруг решительно мотнул головой:

– Нет, это ты, погоняла, все врешь! Никто этот замок из посторонних отомкнуть не могит.

– Напрасно сомневаешься, добрый человек! Своими глазами видел.

Дворник, все больше впадая в раж, настойчиво сказал:

– Это все твоего ума выдумки. – Вдруг что-то смекнул, переменил тон на елейный: – Ты, добрый человек, относительно денег не сумлевайся. – Протянул лапу. – Давай сюда. Коли в мои ворота вошли, я потерпевших отыщу и возверну, все до последней копеечки. Вот те истинный крест!

Соколов засмеялся:

– Так, братец, не пойдет! Вдруг ты себе зажулишь, а? А здесь не меньше тысячи. А мне от господ потерявших обязательно может быть приятное вознаграждение.

Дворник постучал валенком о валенок, перешел на жалобно-просящий тон:

– Пойми, немудрая твоя голова, я при исполнении и обмануть не имею резона. Давай, давай сюда, не утруждайся… – Он протянул руку.

– Не окусывайся! Толком отвечай: живут такие в твоем доме? Коли живут – проводи, а я тебе половину премии отдам.

Дворник вздохнул и озлобленно сплюнул:

– Ну, скажем, не живут! Но ты поднял портмоне и обязан его предоставить. И вообще ты какой-то мазурик. Вот врешь, что чужие люди своим ключом ворота открыли. Верни деньги и чеши отседова колбаской по Большой Спасской…

Соколов миролюбивым тоном отвечал:

– Открой, любезный, ворота. Я пройдусь, поспрашиваю у жильцов, может, кто и видел моих седоков.

– Ишь чего пожелал! Да тут жильцов, окромя меня, никого нет. Это дом наследников купца Назарова. Слыхал, поди? Прошлой Масленицей он изволил блинками обкушаться, ну и не откачали. А человек хороший был, цветущий. Завещанию не подумал составить. Вот теперь наследники промеж себя грызутся, судятся. Дом пустой стоит. А я заместо сторожа остался. Мне они жалованью выдают, потому как совсем без догляда нельзя – все лихие людишки растащат. Наш человек терпеть не может, ежели что без присмотра, обязательно утащит. Не нужно, а все равно унесет. Смекнул? Ну, милый человек, давай сюда находку, на двоих поделим, а? А то дуну сей миг в свистелку, городовой на углу стоит… Он мне приятель, мы с ним выпивали. Все отберем у тебя, да еще протокол составим: украл!

Соколов понял: дело зашло в тупик! Надо сменить тактику.

– Нет, братец, с тобой говорить – только себе убыток! – Он вскочил на облучок и тронул жеребца вглубь переулка.

Фаворит

Фамилия дворника была Дерюгин, и поселился в Москве он недавно – всего второй год. Прежде Иван Дерюгин жил в Самарской губернии, в богатом приволжском селе. Было тут три трактира, школа, больница, а владелицей всех этих угодий была пышнотелая сорокалетняя вдовушка Панфилова.

Из-за этой вдовушки жизнь Дерюгина оказалась нарушенной. Но расскажем все по порядку.

Крестьянский труд Дерюгин не любил, считал его трудным и унизительным. Несколько раз его били за воровство, и он даже успел год в тюрьме посидеть. В заключении он освоил самое необходимое на селе дело – коновала. Знал его он плохо. Из всех ветеринарных средств пользовался лишь двумя: от наружных повреждений – прижиганием раны, от внутренних недугов – принудительным вливанием раствора английской соли.

Чаще всего животное, вопреки усилиям неуча, выздоравливало. Так что местный народишко был о коновале мнения скорей хорошего, чем плохого.

И совершенно не чаяла души в нем упомянутая барыня Панфилова. Она то и дело требовала коновала к себе в дом, где он якобы прикосновением рук снимал у нее мигрени и прочие недуги.

Когда проштрафился староста Терентий, барыня даже вознамерилась на эту должность поставить своего фаворита. Однако сельский сход вдруг проявил такую строптивость, что дело едва не дошло до бунта.

Так что барыня Панфилова сдалась. В утешение она купила фавориту новые, со скрипом хромовые сапоги и шелковую кумачовую рубаху с поясом о двух кистях.

Вскоре в Самаре открылась ярмарка. Барыня призвала Дерюгина к себе, дала достаточно денег и ласково сказала:

– Ванюша, купи на ярмарке хорошего жеребца – для моего выезда. Вызывался Терентий, но я так полагаю, что ты справишься лучше.

Коновал помусолил губами барыне руку, запряг тарантайку и укатил в Самару.

Самара была замечательной во многих отношениях. Этот губернский город, как писали путеводители, «находится на месте скрещения железнодорожных путей с окраин Востока и Азии с путями Центральной России. Город получает и отправляет миллионы пудов зерна, хлеба, множество лесных и нефтяных материалов».

Здесь была городская дума, Государственный банк, памятник Александру II, конно-железная дорога, электрическое освещение центральных улиц, которые были залиты асфальтом, древняя Спасо-Преображенская церковь, Струковский сад с ресторацией, театр, четыре клуба и несколько публичных домов.

Именно последние привлекли пристальное внимание вновь прибывшего сельского красавца в сапогах с модными высокими голенищами и чужими деньгами в кармане новой поддевки.

Иван Дерюгин выбрал самое роскошное заведение мадам Бергольц, что располагалось в двухэтажном доме на центральной улице – Дворянской.

Веселые девицы встретили гостя как самого родного.

Они наперебой ласкали его, лезли целоваться взасос, а он приказывал и приказывал нести из буфета шампанское, пирожные и конфеты.

Утром дорогой гость проснулся в совершенном одиночестве на какой-то узкой грязной кровати, со страшной головной болью и без копейки в кармане.

Гость начал скандалить и требовать свои деньги. Денег ему не дали, зато незамедлительно явились какие-то молодцы, которые стали выставлять его вон и с которыми у Дерюгина случилась жестокая драка. Иван был парнем сильным и отчаянным. Он проломил подвернувшимся колом одному из молодцов голову, а ему самому выбили кистенем око.

Дерюгин вернулся домой без глаза и денег. Он сказал барыне, что на него напали в дороге разбойники, чуть не убили, а деньги отняли.

Барыня заплакала, ибо была чувствительна и ее стала угрызать совесть. Ведь это она послала Ванюшку на ярмарку. Барыня, презрев пересуды соседей-помещиков, поселила несчастного одинокого коновала у себя дома – «на время лечения».

Барыня несчастного всячески утешала, а заодно по нескольку раз в день утешалась сама.

В благодарность за все доброе Дерюгин влез в шкатулку своей шкварки, вытащил двести рублей и коварно бежал в Москву.

Барыня жалела о деньгах, но более того – о потере сердечного друга. Она часто вздыхала:

– Как много в людях неблагодарности!

И это была сущая правда.

После этого барыня переписала завещание, из которого исключила беглого любовника. Сам беглец про завещание ничего не знал – ни теперь, ни прежде. Он нашел в Москве приличное, спокойное место, поселил к себе под видом жены бедную белошвейку и жил хорошо, но ему хотелось еще лучше.

И вот пришел день, когда дворник Дерюгин решил, что фортуна послала ему шанс. Как все бездельники, он верил, что можно одним махом разбогатеть.