Конкурент

Соколов зажал в громадной ладони полицейский «дрейзе» и положил его поближе – в правый карман своей облезлой дохи.

После этого проехал вперед и стал на углу тихого переулка Добрая Слободка. Теперь он увидал бы фигурантов, если б они, в силу своей склонности к конспирации, вышли в переулок.

Соколов терпеливо ждал уже минут тридцать. Мороз крепчал. Улица стала совсем пустынной. Ставни в лавках и магазинах закрывались. Из магазина Николая Соловья выскочил в одной рубахе приказчик, торопливо хлопнул деревянными ставнями и начал прилаживать к ним большой висячий замок.

В этот момент, словно на грех, к глазной больнице Алексеева подкатили санки. Высадив седоков, извозчик проехал вперед и стал под фонарем, как раз против арки, в которой скрылась Юлия со своим спутником.

Стало ясно: извозчик будет стоять, пока не поймает седоков.

Соколов соскочил на снег, набросил вожжи к тумбе и подошел к извозчику. Им оказался широкоплечий угрюмый парень с обветренным лицом и злыми, поросячьими глазками. В его зубах дымилась козья ножка.

Соколов негромко и даже доброжелательно произнес: – Эй, кобылий командир, кыш отсюда!

Извозчик лениво повернул голову и пропитым голосом прохрипел:

– Ты че, место откупил?

В это время мимо шла простонародная девица, кокетливо повязанная цветастым платком и в коротких сапожках. У извозчика блудливо загорелись глазки. Он крикнул:

– Кудрявый мех, а кудрявый мех! Садись ко мне, покатаю тебя во всех местах. Гы!

Соколов, боявшийся упустить фигурантов, гневно развел ноздри:

– Дурошлеп противный, проезжай отсюда, а то тебя самого отвезут – на кладбище. Ну!

– Давай рупь, тогда уеду, – нахально осклабился извозчик и пустил струю вонючего табачного дыма прямо в лицо графа.

Соколов еще прежде посмотрел на номер, прибитый на санках, и теперь уже совсем тихо и умиротворенно произнес:

– Дурней дурака во всей Москве не сыскать! Ты меня, номер шестьсот шестнадцать, всю жизнь будешь помнить. А пока авансец получи!

Соколов ловким движением рассупонил хомут, сдернул его с лошадиной головы. Затем, ухватив толстенный, обшитый кожей хомут, без особых усилий, словно вчерашний бублик, разломил его на две половины – только резко хрустнуло в морозном воздухе. Обломки швырнул в лицо обомлевшего извозчика. Козья ножка выпала из его разинутого рта, из которого вышло нечто невразумительное:

– Это как понимать прикажете?..

Сыщик решил вконец доконать нахала. Он вытащил из кармана «дрейзе», помахал им перед носом извозчика и задушевно предупредил:

– Считаю до трех, и если ты будешь здесь, то… – и, покачивая в такт орудием убийства, начал счет: – Один, два…

Нахал сорвался с места и, оставив лошадь и не разбирая дороги, бросился наутек.

Соколов добродушно засмеялся: долго гневаться он не умел.

Важные седоки

Сыщик заспешил к своим саночкам. И вовремя. Едва он уселся на облучок, как из арки, которая вела в Добрую Слободку, показалась знакомая парочка.

Соколов не ринулся к фигурантам. Всем своим видом он показывал равнодушие, оставался на месте и лениво поглядывал по сторонам.

Господин беспокойно покрутил головой.

«Неужто другого извозчика хочет взять? – с тревогой подумал сыщик. – Или просто слежки боится?»

Оглядевшись, господин наконец махнул рукой:

– Эй, сюда, быстро!

Лихо заломив набекрень шапку, Соколов подлетел к паре.

– Куда прикажете, ваши благородия? – Его глаза с любопытством вперились в этих людей. Сердце застучало сильнее, он понял: «Господи, эта барышня, полная восточной красоты, которой так меха к лицу, – Юлия Хайрулина. Невероятно!»

Господин сказал с немецким акцентом:

– Ты нас везешь в Немецкую слободу. Ты желаешь сколько денег?

Говорил господин с присвистом, словно у него между передних зубов щель.

Соколов задумчиво потер рукавицей бритый подбородок: конец был короткий – верста с малым. Но стратегических соображений ради – чтобы не вызвать подозрений – сыщик назвал немыслимую цену:

– По случаю мороза и так как выпить хочется, рупь гони, барин.

Господин замахал рукой, возмутился:

– Зачем требовать лишнее?

– Потому как прохладно. Мы рязанские. Помалу в рот не берем. Мне, к примеру, меньше бутылки зараз не предлагай – организма отвергает. Так что целковый – самый аккурат. А коли для вас дорого, так сделайте одолжение, другие саночки найдите…

– Были бы другие, так с тобой не торговались! – поморщилась Юлия.

Соколов рассмеялся, обнажив крепкие белые зубы:

– Были бы другие, так я просил бы меньше.

– А лошадь хорошая? – спросил Эдвин.

Соколов опять стал куражиться:

– Бедовая! Вот вы прикажите: «Свистунов, делай!» Ну, молись Богу – мой зверь взовьется, полетит…

Юлия, обращаясь к господину, сказала по-немецки:

– Эдвин, вам нравится на морозе стыть? Я отдам деньги. – И вслух по-русски: – Мужичок, мы согласны.

Соколова беспокоила мысль: «Узнала меня девица или нет? Вряд ли, слишком превращение неожиданно!»

Подражая заправскому извозчику, сыщик соскочил с облучка. Он помог барышне усесться, нежно и крепко обняв, укутал ее ноги в изящных сапожках медвежьей шкурой. Любезным тоном проговорил:

– Со всем приятным плезиром потрафлю вам.

Господин раздраженно произнес:

– Поезжай, да быстро! Только деньги взять умеешь, а ездить не можешь!

– Не извольте, барин, лаяться. Заслужу вашей милости. В единый миг доставлю. Как Уточкин – на аэроплане.

Соколов вспрыгнул на облучок, отчего сани жалобно скрипнули, полной грудью вдохнул морозный воздух и по-разбойничьи свистнул:

– Фьють, пошел!

Сытый жеребец ударил копытами, рванулся с места.