Аптекарь Фельдман

Соколов хотел выведать как можно больше. Он задал вопрос, который выглядел вполне естественным:

– Но я служу в Москве, а сведения могут быть самыми спешными. Через кого могу передать их для вас?

Теперь пришла очередь Ленина думать. Он пожевал губами и произнес:

– Гм-гм, придется, черт возьми, воспользоваться экстренной связью. Но, батенька, это лишь на самый крайний случай. Напишите мне письмо.

– Шифром?

– Нет, можно прямым текстом. Затем возьмите любую книгу в твердом переплете, подержите немного форзац над горячим паром. Форзац отойдет. Вложите ваше послание, клеем тщательней намажьте форзац и вновь заклейте. Ни одна царская ищейка не догадается об этой уловке.

– Отправить бандеролью?

– Можно, но это дольше и не так уж надежно. Идите с этой книгой на Брест-Литовский вокзал, отдайте ее проводнику и скажите, что в Кракове за ней придут и дадут десять крон. Этот скромный труженик вам за такие деньги еще и ручку поцелует.

– Обойдусь без таких нежностей. А для вас, понимаю, дать телеграмму?

– Совершенно верно, батенька! Но только не мне, а нашему надежному человеку. Текст: «Выехал такого-то, в таком-то вагоне. Встречай. Целую, Иван Орел». Помните, это ваша партийная кличка. Но только прибавьте единицу ко дню отбытия из Москвы и отнимите двойку от номера вагона. Запомнили?

– Разумеется. По какому адресу отправлять?

– Память хорошая? Запоминайте: Краков, Старая площадь, дом номер четыре, аптекарю Фельдману.

– А будет ли мне установлено месячное жалованье? Ленин засмеялся:

– Справедливое желание! Как говорит Шаляпин, бесплатно только птички поют. Ха-ха-ха! Не спроси, батенька, вы меня об этом, в мою душу мог бы закрасться червь сомнения относительно чистоты ваших замыслов. И жалованье, и разовые гонорары вам будет передавать тот же Малиновский.

– Способ передачи? – допытывался сыщик.

– Пусть вас, батенька, это не беспокоит. Награда героя всегда найдет. – И таинственно добавил: – Скоро у партии будет много денег.

Ленин очень любил конспирацию, он играл в нее и жил в ней. Да и то, было чего скрывать от публики!

Соколов с тревогой в голосе произнес:

– Владимир Ильич, но ваши людишки за мной устроили настоящую охоту. Обещают живьем сжечь. Это как-то неприятно.

Ленин засмеялся:

– Теперь это вам не грозит – живите хоть сто лет. А вот вашему другу Гарнич-Гарницкому передайте, чтобы не был строптивым. Душевно этак подтолкните его к исполнению своего гражданского долга. Пусть не артачится, иначе… – Ильич сделал красноречивый жест, будто спичку зажег под костром, на котором будет изжарен строптивец. Внушительно помахал пальцем. – И ни-ко-му ни слова о нашем разговоре. Обещаете? Иначе – беда!

Соколов изобразил жест, который можно было толковать по-разному. Ленин расшифровал его: о чем речь? Само собой разумеется!

Соколов, в свою очередь, озабоченно произнес:

– Владимир Ильич, очень рассчитываю на вашу молчаливость: ни одного слова про мое сотрудничество, ни одному человеку. Даже Надежде Константиновне…

Ленин рассмеялся:

– Вот ей-то ни гугу в первую очередь! Женщине проще десять лет просидеть в камере, чем помолчать пять минут. А вы, батенька, агент мой архиважный, архисекретный. Так-то!

В остром морозном воздухе сладко пахло дымами, из окон ближайшего трактира несло запахом готовящейся еды, по мостовой цокали лошадиные копыта, далеко раскатывался заливистый смех румянощеких гимназисток, возвращавшихся стайкой домой и полных юной прелести.

– Всяческих успехов, товарищ Орел! Когда бой на ринге?

– Завтра в восемь вечера в «Атлетик-клубе».

– Победы нокаутом!

Соколов пешком отправился в гостиницу.

Поздняя гостья

Вечер приготовил свежезавербованному большевистскому агенту еще один сюрприз, на этот раз с налетом любовной и шпионской романтики.

После тренировки и ужина, в тихий вечерний час Соколов, облачившись в халат, лежал в своем люксе на диване и читал что-то из философских книг Толстого.

Вдруг в дверь кто-то постучал.

На пороге стояла… Инесса Арманд.

Серебристо-серый шиншилловый мех шубы весьма был ей к лицу, и она казалась много моложе своих сорока лет. И вообще, как известно из многовековых наблюдений, любовь какую угодно дурнушку волшебным образом преображает в красавицу. А то, что подруга вождя влюбилась в очередной раз, выдавал ее сияющий взор, устремленный на атлета-красавца.

Но не только любовь к чувственным наслаждениям, которых так в последнее время не хватало даме, привела ее в «Гранд-отель». Было и еще одно дело, весьма серьезное.

– Позволите даме войти?

– Милости прошу, – поднялся с дивана Соколов. – Простите мой домашний вид. Я сейчас же переоденусь.

– Не стоит беспокойства! Мне даже приятней наблюдать вас, граф, в такой… э-э… непринужденной одежде.

– Пожалуйста, раздевайтесь!

Арманд игриво рассмеялась:

– Не быстро ли, граф, – раздеться?

Соколов оценил остроумие, улыбнулся, тут же поправился:

– Снимайте свое роскошное манто! Оно так к лицу вам, Инесса Федоровна.

– Признайтесь, граф, что никак не рассчитывали меня видеть? – с наигранной бравадой произнесла Арманд. – Ильич ушел куда-то с товарищами, приехавшими от Алексея Максимовича, а мне стало так скучно, так тоскливо…

Соколов посмотрел прямо в лицо Арманд, и та отвела глаза. Сыщик подумал: «Эх, прекрасна женская природа своими слабостями…» Вслух сказал:

– Но как, сударыня, вы меня нашли?

– Так вы сами сказали, что остановились в «Гранд-отеле», – обворожительно улыбнулась гостья. Улыбка делала ее лицо миловидней. – Закурить позволите? – Она откинулась на спинку кресла, забросила ногу за ногу и достала папиросы с длинным узким мундштуком.

Соколов вздохнул:

– Если можно – только не это! Совершенно не переношу табачного дыма.

– Жаль! Может, у вас найдется бокал шампанского?

– Разумеется!

Соколов нажал кнопку звонка. Минуты через три явился неряшливый, заспанный коридорный. Он спросил по-немецки:

– Вызывали?

– Принеси из ресторана шампанское, но только хорошее – или российское «Абрау-Дюрсо», или французский редерер. Да шевелись быстрее!

Сыщик пытался понять, зачем нагрянула подруга Ленина.

Вскоре появилось французское шампанское. Соколов наполнил бокалы, провозгласил:

– За мою очаровательную гостью!

Арманд, не спуская долгого взора с Соколова, дипломатично отвечала:

– За прекрасный образец мужчины – за вас, граф! Выпили по другой.