Пламя пожирающее

Упавшая лампада воспламенила валявшиеся газеты. Те полыхнули высоким, жарким пламенем, перекинулись на табуретку и стену, сухие словно порох.

Рядом лежала жертва необузданной силы русского богатыря. Огонь ласкал ноги Мишки, и брюки уже дымились.

Соколов подхватил несчастного под мышки. Сыщик тащил злодея, и ноги жертвы гулко стучали по ступеням крыльца. Пребывавшего в беспамятстве Мишку сыщик отволок от порога саженей на пять и бросил на снег.

– Живой? – поинтересовался дворник.

– Сейчас очухается, уже носом дергает! – Соколов стал снегом тереть своей жертве уши.

Злодей дышал сипло и поверхностно.

Соколов оглянулся: на пожар со всей улицы сбегался встревоженный народ. В калитку, осторожно озираясь, вошел знакомый дворник. За ним широко шагал городовой.

Пламя тем временем бушевало все ярче.

– Как бы этот господин не поджарился, – озабоченно произнес городовой, плечистый мужик лет сорока с умными веселыми глазами.

– Жареный преступник – замечательно, но он мне пока требуется сырым, то есть в натуральном виде! – сказал Соколов. – Эй, дворник, не вертись, как капля на… Хватайте, ребята, этого дядю и оттащите подальше от огня. Вот сюда, любезное дело! Городовой, разотри ему снегом уши.

Городовой засмеялся.

– Как пьянице? Это дело привычное. – И он начал сноровисто выполнять целительную процедуру.

– И шею потри, затылок! – подавал полезные советы Соколов.

Мишка наконец заморгал, замычал что-то, отмахиваясь обеими руками, явно не согласный со средствами народной медицины.

– Отдохнул, и будя, стрелок хренов! – Соколов рывком поставил злодея на ноги.

Тот был в домашней одежде – в синий горошек фланелевой рубахе, поверх которой была надета кургузая жилетка, в галифе и в войлочных бахилах.

Соколов вытащил из кармана наручники, надел их на злодея. Подтолкнул коленом под зад:

– Топай к саням, на ветру вмиг очухаешься.

Извозчику приказал:

– Накрой этого обалдуя медвежьей полостью!

– А как же вы, ваше сиятельство? Мороз жуткой силы… – Извозчик вопросительно смотрел на графа.

– Здоровье этого… мне сейчас дороже собственного! И гони в Бутырку. – Повернулся к дворнику: – Вызови, братец, пожарников, да срочно. Прикажи, чтобы спасли все, что можно.

Умный городовой вопросительно взглянул на сыщика:

– Господин полковник, прикажете охранять?

– Гляди в оба! А я пришлю полицию для обыска.

– Слушаюсь, господин полковник!

Соколов прыгнул в сани, и они понеслись по залитым вечерним солнцем улицам самого прекрасного в мире города.

Авторитет Достоевского

Прилетев в Бутырку, Соколов первым дело протелефонировал Мартынову:

– Задержал облагодетельствованного тобою Семена Кашицу. На самом деле это Мишка Маслобоев, карточный шулер, пьяница и террорист. Вышли людей, пусть тщательно обыщут пожарище, хотя там, кажется, выгорело все до основания. – Назвал адрес. – И еще одной преступнице удалось бежать.

– Как так? Преступница бежала? – возмутился начальник московской охранки.

Соколов в двух словах объяснил.

Мартынов, склонный к поучениям, начал долдонить:

– Полковник, зарубите себе на носу: так на задержание не идут! В интересах этого важного дела необходимо было установить наблюдение за преступниками. Ведь если бы Маслобоев находился на свободе, то мы могли бы проследить его связи…

Соколов насмешливо сказал:

– Передовую методику по системе Лебедева и Вейнгарта я знаю. И даже Достоевского читал. А ты, Мартынов, сейчас рассуждал как Порфирий Петрович: «Посади я преступника слишком рано, то, пожалуй, определенное положение дам, уйдет он от меня в свою скорлупу. А оставь я такого господина на свободе, сам мне такую улику приготовит, что на дважды два четыре походить станет».

– Разве это не верно?

– Верно, но лишь в принципе. Это в математике все делается по застывшим правилам, а сыск – дело тонкое, вдохновенное. Тут надо быть и Пушкиным и Толстым одновременно. Ведь эта парочка могла и день, и два любовью утешаться и не иметь контактов с внешним миром. В это время их товарищи, которые нам неизвестны, много страшных дел натворили бы. Скажем, тебя, Александр Павлович, гордость России, похитить, а потом, как прокурора, ссыпать в урну.

Мартынова от таких предположений передернуло.

– Тьфу, что вы, полковник, говорите – слушать тошно!

Соколов невозмутимо закончил мысль:

– Тем более что у нас, по известным тебе причинам, каждый час дорог.

Мартынов вздохнул, примиряюще проворчал:

– Если бы дом был оцеплен, так никто и не ушел бы. Соколов парировал:

– Если бы иногда мудрое начальство по своей наивности не отпускало преступников, то и не было бы нужды гоняться за ними по два раза. И заметь, с риском для собственной жизни.

– Кто сбежал, приметы, а лучше фамилия известны?

– Запиши: Елизавета Блюм, старая знакомая Гарнич-Гарницкого. Та самая, что в Монте-Карло дарила свои ласки этому сластолюбцу.

Мартынов завидовал успеху Соколова у женщин. Он с иронией вставил:

– Как вам, полковник, госпожа фон Лауниц?

– У меня амуры бывают лишь по службе, а не токмо удовольствия ради.

– Приметы этой Елизаветы имеются?

– Со слов Гарнич-Гарницкого, девица интеллигентного вида, лет девятнадцати – двадцати, роста приблизительно два аршина шесть вершков, восточный тип, глаза серо-зеленые, брови густые, темные, дугообразные, кожа матовая, рот средний, губы пухлые, волосы густые, темно-русые, чуть вьющиеся по вискам, шея высокая, фигура стройная, голос приятно-низкий. Все! Я больше ничего не знаю.

– Не очень много!

– Обратись к Гарнич-Гарницкому, он тебе опишет малейшие подробности ее прелестей. Прикажи, Александр Павлович, чтобы на всякий случай заглянули в адресную книгу, да и по агентурным связям проверили. Елизавету необходимо проследить, установить связи. Адью! Иду Семена-Мишку допрашивать. – Подумал: «Если я память ему не отшиб!»