ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЖИЗНЬ ШЕСТАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Письмо было написано на хорошей, плотной бумаге.
Написано от руки. Красивым, ровным и уверенным почерком.
Написано ручкой. Быть может, настоящим «Паркером».
Письмо было вложено в конверт, на котором не было ни адреса получателя, ни адреса отправителя, ни почтовых штемпелей, ни марок. Возможно, на нем не было и отпечатков пальцев. Но Танк не стал это проверять. «Завтра в восемь часов утра, — перечитал он вслух, — будьте в парке, где Вы обычно выгуливаете собаку. На третьей скамейке Вас будет ждать человек. Он предложит Вам работу».
Танк хмыкнул.
Обычно работодатели выходили на него через электронную почту. Бумажное письмо, к тому же рукописное — это нечто новое, необычное. И встреча в парке…
Каким-то образом они его нашли. Узнали, где он прогуливается. Выяснили, где он живет. И подбросили письмо к двери за минуту до того, как он вернулся.
Наверняка у них есть его фото. А скорей всего — целоедосье…
Впрочем, бояться Танку было нечего. Ничего преступного он не совершал вот уже… лет пять, наверное. Мелкие шалости в счет не шли, да и — Танк был уверен — засечь его тогда не могли. Долгов за ним не водилось, все старые грехи были отмолены и прощены, так что…
Видимо, это действительно очередной работодатель. Немного странный. А возможно, просто богатый. Решивший поиграть в шпионов. А может, просто не доверяющий новым технологиям.
Богатый чудаковатый ретроград…
— Завтра увидимся, папаша, — пробормотал Танк, отложил письмо, выдвинул ящик стола и достал пистолет — вороненый, тяжелый, шестизарядный. Увесистый и убедительный.
Газовый…
1
«Месть» — он не сразу вспомнил это слово.
Сначала было жгучее чувство, неуютное, угловатое, неудобное и такое привычное, знакомое. Оно-то его и разбудило, вернуло к жизни, воспламенило душу, придало сил.
Он скрипнул зубами, стиснул кулаки. Ему казалось, что он задыхается. На самом деле он просто забыл, как дышать.
«Месть» — это было первое слово, которое он вспомнил.
Потом он вспомнил имя своего врага.
И лишь после этого — свое собственное.
Он распахнул глаза и закричал. Он услышал себя и увидел тьму. Он обонял ночь и чувствовал крепкие объятия холодной земли.
Он родился.
Глеб — это было его имя.
Епископ — так звали его заклятого врага.
2
Черное Урочище пользовалось дурной славой. Жуткие истории рассказывали про это место: о покойниках, выходящих на дорогу в лунные ночи, о всаднике с медвежьей головой, скачущем по макушкам деревьев, о трех огромных псах, стерегущих потайную пещеру, где скрывается от людей шестирукое свирепое чудище, единственное во всем Мире.
Много всякого рассказывали местные Одноживущие, пугая путников, набиваясь в проводники. Намекали, что знают секреты, как не разбудить чудовищ Черного Урочища, как незамеченными пересечь нечистое место, как избежать опасности…
— Не шуметь! — прокричал Волколак, обернувшись. — С телег не слезать! — Он не впервые проезжал здесь, и ему не требовались проводники. Он и без них знал, как нужно вести, чтоб не потревожить Урочище. — По сторонам не пялиться, смотреть только на меня!
Дорога пошла вниз — начался спуск в котловину. Впереди показалась похожая на гигантскую лапу коряга, сплошь увешанная цветными ленточками — она отмечала границу Урочища.
— Если что-то почудится, не реагировать! Слушать только меня!
Волколак был Двуживущим. Ему — единственному ребенку в семье — недавно исполнилось пятнадцать лет, он учился в обычной школе, увлекался историей, любил фильмы ужасов и, конечно же, компьютерные игры — такой была его первая — обыкновенная — жизнь.
Вторая его жизнь была куда более интересна. Уважаемый мужчина, неплохой воин, мастер боя на мечах, профессиональный охранник, проводник с хорошей репутацией, он легко находил работу, когда ему требовались деньги. Он мог себя обеспечить и мог за себя постоять.
— Въезжаем! — крикнул Волколак, когда его повозка поравнялась с увешанной ленточками корягой.
Торговля людьми в Мире не считалась преступлением, ведь здесь не было законов. Но работорговцев не любили, и потому они старались держаться в тени.
Волколак сопровождал обоз с живым товаром. И хотя в реальной жизни он осуждал рабство, как того велела школа, сейчас он не считал, что занимается чем-то постыдным.
Ведь это была всего лишь игра.
3
Глеб рванулся что было сил, и земля, вздохнув, отпустила его. Он тут же лег на живот, ухватился за пучки осоки и пополз, выбираясь из осыпающейся ямы, так похожей на могилу.
Он не вполне понимал, что происходит, он еще не пришел в себя, не осознал, как тут оказался и что это за место. Но некое чувство подсказывало ему, что сейчас что-то случится. Он чувствовал опасность. Предугадывал ее.
Память подсказывала, что так было всегда — после каждого рождения следовало испытание.
Новорожденный должен подтвердить право на жизнь. Пройти боевое крещение, получить первый опыт, а быть может, первое оружие и первые деньги.
Если повезет…
«Это игра, — вспомнил Глеб. — Это Мир».
И тут же его сознание погребли какие-то неясные мысли, пугающие и странные. Глеб застонал, ощущая, как вспухает голова, обхватил ее руками, стиснул, не давая лопнуть, отполз на пару шагов от родившей его могилы, встал, покачиваясь, не замечая, что в нескольких шагах от него проходит дорога, и не видя, как поблизости расступились кусты, выпуская на открытое место странное существо, отдаленно похожее на человека…
«Епископ» — имя заклятого врага было словно спасательный круг. Глеб уцепился за него, подтянул к себе. Сразу сделалось спокойней. Постепенно унялся ураган смутных мыслей и образов. Но осталось знание, что не все в порядке.
А потом Глеб увидел перед собой страшное черное лицо с оскаленной пастью и понял, что пришел первый враг и пора бороться за жизнь…
4
На дороге что-то темнело…
Волколак положил ладонь на рукоять меча, присмотрелся.
Какие-то груды… Похоже, тела…
Верно, кто-то из путников забрел на опасное место, не зная о правилах или позабыв о них, растревожил Урочище, разбудил нечисть…
Волколак поднял руку, предупреждая о возможной опасности. Он был единственный воин в обозе, но перед началом перехода он проинструктировал всех, кто мог держать оружие, и сейчас он знал, что возницы, заметив его жест, взялись за топоры и рогатины.
Какая-никакая, а поддержка…
Фыркнула лошадь, почуяв мертвечину, прянула ушами, тряхнула головой. Щелкнул кнут — словно сухой прут лопнул. И люди, и животные торопились миновать опасное место.
Человека, прижавшегося к стволу осины, Волколак заметил, лишь когда тот шевельнулся. Как обычно, рефлексы опередили разум — Волколак не успел ничего понять, а клинок, дрожа, уже указывал на подозрительную фигуру.
Человек ли?
— Помогите, — всхлипнул незнакомец, и Волколак уверился, что это действительно человек — чудища Черного Урочища говорить не умели.
Но кто он?
Грязный, всклокоченный, босой, в каком-то рубище, безоружный, сильно ослабевший, возможно, раненный, хотя ран не видно и крови не заметно — как он здесь очутился, что делает, почему жив?
Волколак тронул возницу за плечо, велел придержать лошадь.
— Кто ты такой?
Грязный человек вышел на дорогу, направился к головной телеге остановившегося обоза. Двигался он неуверенно, шатко, подволакивал ноги, словно зомби.
— Кто ты? — повторил вопрос Волколак. Он не собирался спускаться с повозки, чтобы помочь незнакомцу. Волколак знал, что земля Черного Урочища отбирает силы у любого человека, что топчет ее. Отбирает и передает обитающей здесь нечисти.
— Я… я… — Человек дошел до повозки, схватился за высокий борт, поднял голову. Волколак посмотрел в его бесцветные глаза, спросил, не нуждаясь в ответе:
— Ты Одноживущий?
— Я… я… — Человека словно заклинило. Его перепачканное землей лицо дергалось, кадык прыгал вверх-вниз. — Я…
— Ты меня понимаешь?
Конечно же, Одноживущий не может понять речь настоящего человека. Ведь он просто кусок программного кода. Он способен реагировать на какие-то слова, на сочетания слов, в него заложена возможность самообучаться, он может анализировать структуру фраз. Но понимать? Нет.
— Как тебя зовут? — на этот вопрос способен ответить любой Одноживущий.
— Я… Глеб…
«Конечно, Одноживущий, — уверился охранник. — У Двуживущих таких имен не бывает».
— Ладно, забирайся. — Он подал руку изможденному бедолаге — помог ему подняться и одновременно поздоровался. — Меня зовут. Волколак. Будем знакомы.
Задерживаться здесь было опасно. Они и так рисковали, остановившись посреди Урочища.
— Пошли! — Волколак, не медля больше ни секунды, махнул рукой, и обоз тронулся.
Когда повозка поравнялась с мертвыми телами, лежащими у обочины, Волколак повернулся к подобранному Одноживущему.
— Кто их так? Ты случайно не видел? Одноживущий не ответил. Он лежал на дне телеги, уставившись пустыми глазами в небо.
«Словно восковая кукла, — подумал Волколак. — Восковая кукла с электронной начинкой».
Он помахал ладонью перед лицом Одноживущего, убедился, что тот ни на что не реагирует, и потерял к нему интерес. Сейчас его занимало другое — он строил предположения о том, кто же прикончил трех упырей и где сейчас этот человек.
Или же бойцов было несколько?
Одиночке с такими соперниками управиться трудно.
Вдвоем — куда легче, особенно если один боец — маг, а другой — воин.
И если такая парочка встретится где-нибудь впереди, если они не любят работорговцев и не брезгуют грабежом, то проблем они могут доставить не меньше, чем все Черное Урочище со всей своей нежитью и нечистью.
Знать бы, кто эти люди и где они сейчас…
5
Молния ударила с чистого неба. С треском вонзилась в землю, опалив ближайшие кусты, расплескав почву. Невесть откуда взявшийся дым — ярко-синий, плотный, клубящийся — вмиг затянул горячую воронку.
В дыму кто-то надрывно кашлял.
Длинный посох вылетел из синего облака, упал на траву. Через мгновение рядом с посохом шлепнулась дорожная сумка. А потом из дыма, разгоняя его руками, выступил кашляющий человек.
— Вот черти… — Он пытался ругаться, но ему не хватало воздуха. — Говорил же… Выдержите рецепт… Так нет!… Напутали!…
Он упал рядом со своими пожитками, рукавом долгополого шерстяного халата вытер слезящиеся глаза, кое-как справился с кашлем, отдышался, огляделся.
— Опоздал?
В пяти шагах от наполненной дымом воронки чернела вывернутой землей яма, похожая на большую кротовину.
— Опоздал! — Человек досадливо сплюнул, подтянул к себе посох, крикнул во весь голос: — Глеб! Эй! Слышишь меня?!
Наверное, человек не понимал, где находится. Или не знал, как следует себя вести в Черном Урочище.
— Где ты, парень?! Иди сюда, пока тебя не сожрали! Это опасное место, правду тебе говорю!
Похоже, человек этот просто ничего не боялся.
— Ну куда же ты делся?
По-стариковски кряхтя, он поднялся на ноги, подошел к яме, из которой выполз Глеб, потрогал землю, осмотрел примятую траву, заметил тела вампиров, покачал головой. Пробормотал:
— И где теперь тебя искать, парень? — Он выпрямился, подхватил сумку, забросил ее за плечо и быстрым шагом направился к дороге.
Он уже видел в пыли отпечатки колес и подкованных копыт.
— Поговорить бы нам надо, парень… — бормотал человек, разглядывая следы, оставленные обозом, и пытаясь угадать, в какую сторону двигались телеги. — Подождал бы ты меня, а?… Ох, смотри, не натвори там делов…
6
Обоз остановился на перекрестке дорог, у большого камня, который был испещрен памятными надписями на разных языках: «Алый Лев проезжал тут», «Бойтесь меня! Смеагорл», «Это дорога в ад», «Режь Одноживущих!», «Магов — нет!»
— Ваши деньги, господин, — сказал торговец Том, передавая Волколаку тугой кошель.
— Что-то много.
— Тут еще плата за нового раба.
— Какого раба? — не сразу понял Волколак. — Ты про этого оборванца, что ли? Он не раб.
— Он раб, господин, — твердо сказал Том. — Мы его спасли, он нам должен, но у него ничего нет. Значит, он сам принадлежит мне.
Волколак возражать не стал: пустое это дело — спорить с Одноживущим.
— Ну, как знаешь… Только смотри не прогадай. Сдается мне, раб из него плохой выйдет. Вон, валяется словно труп. Живой ли?
— Живой, — сказал Том.
— Куда вы дальше?
— Туда, — неопределенно мотнул головой работорговец. Ни к чему Двуживущему знать путь невольничьего каравана.
— А я туда, — махнул рукой Волколак в сторону знакомой деревеньки, стоящей на плешивом пригорке.
Они расстались. Обоз двинулся дальше. Волколак, привалившись спиной к белому исписанному камню, смотрел, как, громыхая, катятся мимо глухие фургоны с крохотными окошками-отдушинами под самой крышей, с единственной дверью, запертой снаружи.
Один, второй, третий… Сколько же там человек, сколько невольников? А что, если среди них оказался Двуживущий?
Что за глупость! Двуживущий не может быть рабом. Ничто не удержит его в оковах, ничто не заставит подчиняться хозяину.
Волколак представил, что стал бы он делать, случились ему попасть в рабство. Усмехнулся, почесал кулак, повел плечами.
Это было бы хорошее приключение…
Обоз ушел. Расползлось по лугу поднявшееся облако пыли, осело на траве. А Волколак все стоял, думал…
Ему было пятнадцать лет, но об этом знал он один. Ну и, наверное, те люди, что обслуживали игру. Но они ни с кем не делились такой информацией — не имели права.
Ему недавно исполнилось пятнадцать лет, но мужчины — настоящие мужчины — считали его равным. Главное, быть немногословным и уверенным. Тогда никто не заподозрит, что в действительности ты пацан. Молодой парнишка, школяр, который вымолил у родителей разрешение на вживление нейроконтактера, а теперь просаживает их деньги.
Ему было пятнадцать лет, а он уже мог убивать. Не взаправду, понарошку. Рубить мечом головы, отсекать конечности, вспарывать животы.
Он мог делать все что угодно.
Даже пить пиво. Вернее, эль — так называли этот хмельной напиток Одноживущие. Настоящего пива Волколак еще не пробовал, но он не сомневался, что оно ничем не лучше пива виртуального. А скорее всего — хуже…
Волколак посмотрел в сторону деревни. Там есть неплохая забегаловка. И знакомый хозяин держит для него комнату, ведь он частый гость, постоянный клиент.
Но скоро…
Скоро все изменится.
Еще сотня-другая монет, еще чуть-чуть опыта, еще некоторое количество полезных знакомств — и тогда можно будет покинуть эти места. Отправиться по Миру на поиски приключений. А перед этим надо будет купить хорошие доспехи и оружие. И взять несколько уроков у мастеров. Может быть, даже на целый сезон стать чьим-то учеником.
Так вернее. Так безопаснее.
«Двигаясь понемногу, пройдешь дольше, — любит приговаривать хозяин харчевни. — А бегущий без остановки быстро свалится замертво».
Волколак не хотел свалиться замертво.
Он знал, что новая жизнь, новое подключение влетит в копеечку. И вряд ли родителей обрадует новость, что пора опять раскошелиться.
Волколак криво усмехнулся, подобрал острый кусок щебня, шагнул к придорожному камню, нашел знакомую надпись. Привстав на цыпочки, старательно обновил ее, обвел стрелку, указывающую на плешивую макушку холма с плоскими бородавками крыш. Отступил на шаг, склонил голову набок, полюбовался результатом.
«Волколак проведет вас через Черное Урочище. Дешево. В любое время».
Он ведь здесь не бездельничал. Он тоже работал. Зарабатывал на жизнь.
И заработок этот был настоящим. Ведь при желании виртуальные монеты можно обратить в реальную наличность. И как знать, может, когда-нибудь, когда у него будет приличный доход, именно так он и станет поступать. Ведь есть же люди, для которых игра — прибыльное занятие. Существуют же специальные биржи, где игровое золото можно обменять на любую валюту, есть и сетевые магазины, в которых можно продать ненастоящее барахло за настоящие деньги — за доллары, евро, юани, рубли.
«Когда-нибудь, — заверил себя Волколак, — игра сделает меня богатым».
Главное — двигаться понемногу.
Главное — не спешить.
7
Гудели, ныли голоса.
Ни слов, ни звуков — только ровный, монотонный гул.
И отдаленный лязг. Стальной звон. Постукивание.
Мечи…
Глеб очнулся, дернулся, приподнялся. Огляделся недоуменно, встревоженно.
Он лежал на полу, в углу, на куче тряпья. Над его головой потрескивал факел, ронял огненные капли в прибитую к стене миску с водой. На закопченных потолочных балках колыхались грязно-серые паучьи тенета — словно обрывки сгнивших флагов.
В тесной комнате было полно народу. Испуганные, встревоженные люди сидели, скрестив ноги, полулежали, привалившись к стенам. Кто-то нервно расхаживал, перешагивая через вытянутые ноги, через тела, топча сброшенную одежду, пиная стоптанную обувь.
— Где я? — Глеб пытался вспомнить, как он здесь очутился.
В комнате не было мебели. Голые бревенчатые стены были изрисованы углем — примитивно изображенные человечки сражались на мечах и копьях, стреляли из луков по мишеням, бились врукопашную.
— Что это за место? — Голос Глеба влился в общий гул и потерялся, растворился в нем.
Окон здесь не было. Только обитая железными полосами дверь с маленьким смотровым окошечком, закрытым в данный момент.
— Что происходит? — Глеб, опираясь на стену, встал. Он странно себя чувствовал. Очень необычно.
Это его пугало.
И память… Что-то случилось с его памятью. Ее словно вычистили, обрубили что-то, и культи воспоминаний так мучительно саднили…
«Амнезия», — выплыло нужное слово. И Глеб, не удержавшись, произнес его вслух. Громко. Так громко, что его наконец-то услышали.
— Я — Ирт, — повернулся к нему небритый мужичок средних лет, крепкий, широкоплечий, жилистый, но болезненно-бледный.
— Ты Одноживущий?
— Да, — мужичок кивнул. — Здесь все Одноживущие.
— Но я… Как я сюда попал, ты видел?
— Конечно, Амнезия. Мы же ехали вместе, в одном фургоне. А после Том нас продал.
— Какой Том? — тупо спросил Глеб.
— Ну Том. Работорговец.
— Продал? Нас?
— Да. Мы рабы. И он нас продал. Двоих по цене одного. Кажется, он просто хотел от тебя избавиться.
— Я не могу быть рабом!
— Любой, кто попал в фургон Тома, становится рабом, Амнезия.
— Меня зовут Глеб!
— У меня тоже два имени.
— У меня одно имя! Глеб! Так меня зовут! Глеб! И никак иначе!
— Хорошо. Я понял. Только не кричи. Здесь и без того страшно.
Глеб, сделав над собой усилие, закрыл глаза и медленно сосчитал до десяти. Ирт внимательно смотрел, как шевелятся его губы. — Так ты знаешь, что это за место? — спросил Глеб, чуть успокоившись.
— Говорят, это школа Ордена Смерти.
— Что?
— Здесь Двуживущие под присмотром учителей оттачивают свое мастерство.
— Какой Орден? Смерти?
— Да. Разве ты ничего о нем не слышал?
— Нет.
— Странно, — удивился Ирт. — Об этих людях знают все, их боятся, с ними не связываются. Они убивают Одноживущих. Просто так, безо всякого повода. Они вырезают целые деревни, никого не жалея. В городах они устраивают погромы. Их лица всегда скрыты костяными масками, похожими на черепа. Это страшные люди.
— Значит, мы влипли в историю, — проговорил Глеб и покосился на закрытую дверь, из-за которой доносился приглушенный лязг мечей. — И что будет дальше?
— Скоро нас отведут на арену. И заставят драться с Двуживущими. Так мне объяснили.
— Нам дадут оружие?
— Я не знаю.
— Нас отпустят, если мы победим?
— Мы не победим, — спокойно сказал Ирт. — Они — Двуживущие. Это они всегда побеждают. А мы… Сейчас мы все готовимся к смерти...
8
Трижды, скрежеща, открывалась дверь. И люди вздрагивали, поворачивали головы, замирали напряженно.
В первый раз принесли хлеб. Два ничем не примечательных человека внесли его на большом подносе, поставили у порога и сразу исчезли. Никто не успел как следует их разглядеть, никто не понял, были они Двуживущими или же рабами, как все прочие заключенные.
Потом те же люди принесли воду в деревянных ведрах.
А когда хлеб кончился, дверь открылась в третий раз.
В комнату шагнул высокий человек с костяной маской на лице и с алой повязкой на рукаве черного плаща. Мгновение он стоял неподвижно, и лишь живые глаза в прорезях мертвой маски двигались — тяжелый взгляд скользил по лицам невольников. Медленно поднялась рука, шевельнулся указательный палец:
— Ты…
Круглолицый рябой здоровяк выронил недоеденную горбушку.
— Ты…
Пожилой крестьянин побледнел, привалился к стене.
— Ты…
Долговязый, жилистый парень покачнулся, стиснул кулаки. Рот его перекосился, губы шевельнулись — сперва почти беззвучно. Потом — исторгнув крик:
— Нет! Не пойду!
Человек в маске вмиг очутился возле него — никто и понять ничего не успел, разве один только Глеб. Сверкнула сталь, окрасилась кровью. Крик прервался. Мешком осело мертвое тело, стукнулась об пол безвольная рука, разжался кулак.
— Значит, ты… — обагренный клинок уперся в грудь Ирту.
— И я, — Глеб смял в пальцах хлебный мякиш, поднялся рывком.
Какой смысл оттягивать неминуемое? Человек с костяным лицом смерил его взглядом. Согласился:
— И ты.
Глеб успокоился.
9
Их привели в просторный восьмиугольный зал, освещенный множеством факелов. Высокий потолок поддерживали деревянные колонны, истыканные метательными ножами и топорами, к колоннам прижимались соломенные, истерзанные дротиками и стрелами манекены. Возле одной из стен стояли узкие скамьи. На них, словно куры на насесте, тесно разместились Двуживущие — человек, наверное, тридцать. Справа от них, в затененной нише, наполовину завешенной черной бархатной шторой, поблескивал разнообразным оружием причудливый стеллаж.
К нему-то и подвели рабов.
— Выбирайте, чем будете сражаться, — сказал человек в маске. — Если выживете, можете идти на все четыре стороны.
Глеб не торопясь оглядел ряды оружия. Боевые топоры его не заинтересовали, молоты показались слишком тяжелыми, изящные шпаги, напротив, выглядели несерьезно. Мечи…
Круглолицый рябой здоровяк взялся за рукоять прямого меча, вытянул его из стеллажа, осмотрел широкий клинок, со знанием дела попробовал остроту лезвия на ногте большого пальца. И глянул в сторону молчаливых Двуживущих — затравленно глянул и нерешительно.
Кем он был раньше? Мясником? Резчиком скотины?… Пожилой крестьянин выбрал короткую секиру — наверное, вспомнил, как колол топором дрова.
— Что посоветуешь? — шепнул Ирт и тронул Глеба за плечо.
— Бери, что покажется привычным, — ответил Глеб и взялся за древко копья.
— Тогда я выберу молоток, — решил Ирт. — Когда-то я работал в кузне.
— Это клевец, — сказал Глеб. — Возьми лучше соседний, у него рукоять длиннее.
Копье себе Глеб выбрал хорошее — средней длины, не легкое и не тяжелое, с наконечником в форме тополиного листа, с тремя остро отточенными полосами-лезвиями на верхнем конце древка — чтобы враг не мог за него схватиться, с трехгранным шипом-подтоком на пятке копья. Так и хотелось перехватить оружие, закрутить, рассечь воздух, заставить его петь… Но Глеб не собирался показывать свое боевое умение. Пусть это окажется сюрпризом для врагов.
Он ведь когда-то учился…
Учился много раз, во множестве жизней…
Глеб нахмурился: снова это странное чувство. Обрубки воспоминаний. Неясная тревога.
Нет, не время сейчас заниматься самокопанием.
Нужно сосредоточиться…
Он крепко стиснул древко, сжал обеими руками, выставил копье перед собой, держа его нарочито неумело, жестко. Посмотрел на Двуживущих, перехватил их взгляды, отвел глаза.
Они что, все сразу нападут? Или небольшой группой? Или только один из них выйдет против четверки крестьян-неумех, а остальные будут смотреть, болеть за товарища, подбадривать его криками?
— Готовы? — почему-то к нему одному обратился человек в маске. И Глеб механически кивнул, развернул плечи, вскинул голову. Он решительно вышел в центр зала и повернулся лицом к людям на скамейках.
Пускай потом гадают, кто он такой. Наверное, решат, что он охотник или отставной солдат-наемник.
Пусть думают, что хотят, вспоминая свою смерть, оправдывая свое поражение.
Пусть…
Глеб усмехнулся, вспомнив, как расправился с тремя упырями. Первому вырвал глаза, свернул шею и сломал позвоночник. Второго насадил на подхваченный с земли кол, пригвоздил к земле. А третьему вывернул руку, сбил с ног, а потом размозжил его уродливую шипящую голову о шершавый серый камень, вросший в землю.
Он мало что понимал тогда, он был как пьяный. Но ведь и силы нашлись, и реакция не подвела — впрочем, после схватки он почувствовал себя опустошенным, выжатым, измочаленным. Едва не упал, привалился к дереву — голова гудела и перед глазами все плыло.
Но теперь он почти в полном порядке.
Теперь у него есть оружие.
И даже союзники…
Ирт с боевым молотом в руках встал справа от него. Рябой здоровяк с мечом и пожилой крестьянин с секирой держались чуть позади. Кажется, они были знакомы. А может, просто договорились прикрывать друг друга.
— Варвар! — выкрикнул имя человек в маске. — Сегодня ты первый!
Со скамьи поднялся мускулистый Двуживущий. Из одежды на нем были одни кожаные штаны. Голый торс пестрел цветными татуировками, длинные волосы были заплетены в тонкие косы, железный обруч охватывал правую щиколотку — амулет, который можно снять лишь отрубив ступню.
— Скольких мы должны победить, чтобы выйти на свободу? — негромко спросил Глеб.
— Всех, — ответил человек в маске.
— Хорошо, — сказал Глеб. — Тебя тоже?
Он не услышал ответа, потому что Варвар, зарычав, ринулся вперед. Песок и опилки полетели из-под его ног, словно из-под колес буксующего автомобиля. Взвизгнул рассеченный клинком воздух.
Ирт невольно отступил на шаг. Попятились рябой здоровяк и пожилой крестьянин.
Глеб не двинулся с места.
Варвар взревел, занося меч для сокрушительного удара, прыгнул на неподвижного, должно быть обмершего от страха Одноживущего. И увидел, как стремительно взвилось копье, устремилось ему навстречу, и уже не отвернуть, не уклониться, не отбить смертельный выпад.
Глеб вдруг вспомнил, как звали молодого гоблина, что когда-то учил его обращаться с копьем, выкрикнул:
— Уот! — короткое имя прозвучало словно боевой клич.
Острый наконечник вонзился в бок здоровяку, пробил кожу и мышцы, разорвал печень.
Глеб отшатнулся, выдернул копье, не позволяя ему застрять в теле врага, длинным скользящим шагом ушел в сторону.
Мертвое тело рухнуло на арену. Потемнели опилки с песком, напитавшись горячей кровью, потемнели и лица Двуживущих.
Глеб застыл, неловко опершись на копье, с притворным изумлением глядя на труп врага.
Пусть думают, что это случайность.
Пусть видят, что Одноживущий и сам испугался своего деяния, удивился своему везению.
— Пиранья! — рявкнул человек в маске, и со скамьи скатился невысокий круглый человечек с длинным кинжалом в каждой руке, в крепких сандалиях, на мысках и пятках которых сверкали отточенные лезвия, с шипастыми браслетами на запястьях. Двигался он быстро, текуче, обманчиво — делал вид, что сейчас бросится вправо, а кидался влево, показывал, что отступит, и наскакивал.
— Посторонитесь, — сказал Глеб своим невольным соратникам. И те послушно расступились, отошли.
Копью нужен простор.
Копье на просторе начинает танцевать.
— Истукан! — прокричал человек в маске смерти. — Бабочка!
Еще два человека сорвались со скамьи.
«Ах вот как, — зло ощерился Глеб. — Дошло наконец, что не на того нарвались. Увидели…»
Три человека наступали, прощупывали его оборону, примерялись к его манере боя, к его вязкому танцу. Они пытались окружить, обойти его, но Глеб не позволял — оттеснял, угрожал, манил и лавировал. Он держал их перед собой, в одной линии. И они, сами того не замечая, подчинялись ему.
Коротышка с двумя кинжалами. Могучий гигант с железной палицей. И длинноногая большеглазая девушка, вооруженная широкой изогнутой саблей-ятаганом, в льняной майке и в кожаных шортах.
Глеб знал, что убьет их всех.
И хотел сделать это одновременно.
Улучив мгновение, он бросил взгляд на Одноживущих. Те совсем растерялись, опустили оружие, прижались спинами к одной из колонн, словно надеялись спрятаться в ряду соломенных чучел. Они во все глаза смотрели на Глеба и трех его противников.
— Рыбак! Чертенок! — выкрикнул человек в маске, и еще две фигуры вышли на арену.
Гладиатор с сетью и трезубцем и чернокожий парнишка с изящной алебардой.
Глеб вновь оскалился. Неужели учитель засомневался в своих учениках? Или просто решил не рисковать понапрасну? Может, деньги еще с них не получил? Мертвецы за учебу не заплатят.
— Почему бы тебе самому не попробовать? — крикнул Глеб, на миг повернувшись к человеку в маске.
Тот никак не отреагировал. Скрестив руки на груди, расставив ноги, он стоял возле наполовину зашторенной ниши, в паре шагов от оружейных стеллажей, и внимательно следил за ходом поединка.
Он видел, что купленный за бесценок раб сражается, словно Двуживущий мастер. И недоумевал, как такое возможно.
— Самурай!
Желтолицый воин поднялся со скамьи, склонил голову, вытащил из ножен меч-катану.
— Бульдог!
Патлатый, заросший боец, больше похожий на оборотня, чем на человека, подхватил с пола небольшой щит и короткий меч-гладиус и, рыча, прыгнул вперед…
Семеро против одного.
Невиданное дело.
Что скажут об Ордене, если эта история выйдет наружу? Если отсюда выйдет этот странный Одноживущий?
Выйдет победителем…
Белая маска чуть качнулась.
Невозможно! Недопустимо!…
Глебу приходилось несладко. Противники все же окружили его и теперь непрерывно атаковали — не все сразу, чтобы не мешать друг другу, а по двое, по трое, но одновременно и с разных сторон.
Копье стегало воздух, кружилось, выписывало замысловатые петли, отражая выпады, удерживая врагов на дистанции. Глеб ни мгновения не стоял на месте, ноги его выделывали причудливые па, корпус раскачивался, скручивался, выпрямлялся пружиной, руки словно плели кокон — невидимый, эластичный и непроницаемый. И метался взгляд, прямой, словно копье, но еще более быстрый и острый.
Глеб уставал.
Но и противники теряли силы.
Первым упал Чертенок. Упал, накрыв собой алебарду, залив ее собственной кровью.
Через миг выронил катану смертельно раненный Самурай, скорчился, держа в охапке свои потроха.
Длинноногая Бабочка запнулась о тело, чуть замешкалась, и Глеб коротким точным ударом лишил ее правого глаза.
Бульдог взвизгнул, словно щенок, когда наконечник копья взрезал ему бедро. И заскулил, глядя, как кровь тугой струей наполняет круглую чашу перевернутого щита, слабеющими пальцами стараясь пережать вспоротую артерию.
Могучий Истукан покачнулся, потеряв опору, — древко копья подсекло ногу, резануло длинными ножами по икре. Он повалился вперед и напоролся грудью на острую сталь наконечника.
А потом Рыбак взмахнул сетью и сам удивился, зацепив-таки руку Глеба; завопил радостно, торопливо ткнул трезубцем пойманного врага.
Промахнулся.
Глеб уклонился, дернулся, спеша высвободиться, стараясь не запутаться еще больше.
Дико взревел почуявший близость победы Пиранья, оскалил подточенные треугольные зубы, бросился на попавшего в сеть опасного противника, плечом отбил неловкий выпад копья, полоснул кинжалами, ткнул врага в живот, в грудь, в шею, отскочил, кривя губы, уверенный, что сейчас противник рухнет на колени, — раны хоть и неглубокие, но болезненные, удары хоть и несильные, но точные.
Кровь проступила на грязной рубахе.
Расползлась вспоротая ткань.
Глеб опять рванулся, чувствуя, как нити крепкой сети срезают кожу. Длинная рубаха лопнула, развалилась окончательно.
Трезубец скользнул по голому плечу, оставив багровую, разом вспухшую полосу.
Двумя смертоносными винтами закрутились кинжалы в руках Пираньи.
Глеб задергался, затрепыхался, начиная понимать, что из сети ему уже не вырваться, догадываясь, что на этот раз он может проиграть. Может погибнуть…
Навсегда.
Навсегда?…
Невероятная догадка парализовала его. Страшное предположение оглушило сильнее любой палицы.
А что, если эти люди не ошиблись? Что, если он действительно Одноживущий?
Глеб зарычал, забился исступленно, бешено, не обращая внимания на боль, на раны, на кровь. Закружился, заметался, сам не заметил, как вырвал сеть из рук Рыбака, налетел на Пиранью, сбил его на землю — и, будто слепец, проскочил мимо. Он не видел, как машет руками человек в маске смерти, не слышал, как выкликает он имена и как поднимаются со скамеек испуганные Двуживущие, крадутся, нерешительно переглядываются…
А потом кто-то крикнул:
— Богоборец!
И Двуживущие попятились, а человек в костяной маске поперхнулся.
— Богоборец! — повторился радостный крик. — Это же он! Он!
Три фигуры отделились от колонны — казалось, ожили соломенные манекены.
— Богоборец! — возликовали три голоса.
Глеб покачнулся, теряя равновесие. Но три человека подхватили его, удержали, подперли с боков, прикрыли собой.
Ирт с боевым молотом, крестьянин с секирой и круглолицый здоровяк с мечом.
— Богоборец с нами!
Ноги Глеба подломились, и он осел на арену, не выпуская из рук копье, но понимая, что уже ничего не сможет сделать, даже если сейчас к его шее поднесут тупой нож и начнут медленно перепиливать горло.
Глеб закрыл глаза, ожидая смерти.
И провалился в черное беспамятство.
