23 февраля 1696 года теплым весенним днем, когда снег стал сырым и вязким, сопровождаемый малою свитою, Петр отправился в Воронеж на тяжкие труды: строить российскую флотилию. Как писал историк, «вопреки обыкновению, царь ехал медленно, вероятно из опасения скорою ездой растревожить страждущую ногу».

А еще через два дня на Красной площади было многолюдно. На Лобное место одного за другим возвели семерых разбойников. Емелька Свежев рвал со своей жертвы одежду и клал на короткие козлы лицом вверх, да так, чтобы свесившиеся ноги пятками легли на стоявший рядом чурбан.

Несчастный трясся от страха всем телом, зажмуривал глаза. Свежев деловито брал тяжелый железный брусок продолговатого вида, взмахивал им и с коротким выдохом — «кх!» — перебивал ноги. Казнимый дико орал, стопы безжизненно провисали к помосту.

Маруська — в назидание — была нарочно привезена и, сидя связанной в санях, должна была наблюдать муки сотоварищей.

Потом новый помощник Свежева — прыщеватый курносый парнишка Сысой, назначенный вместо упившегося до смерти заплечных дел мастера Луканова, — подтаскивал обмякшую и стонавшую жертву к плахе. Свежев прилаживался для удара, рассчитывал точно, взмах — и голова катилась на пол, кровь била пульсирующей струей. Сысой брал голову за волосы и покрепче насаживал на кол. В толпе одобрительно гудели:

— Во как, и хорошо! Другим неповадно будет! А Маруська отвернулась, не глядит. Смотри, смотри, слезы на щеках, дружков пожалела. Эх, глупая баба, себя жалеть надоть. Покойник-то отмучился, а ее, сердечную, сказывают, сам государь на кол пожелал садить. Когда из похода вернется. А баба, право, пригожая. На свою поменял бы да корову дал в придачу. Ха!