Петр покачал головой:

— Вельми, Маруська, удивлен твоими речами, добра ты без меры.

Разбойники опять запричитали:

— Ишь, сама призналась. Мы что? Это она помыкала нами, стращала. Отправь нас на каторгу, а мы до скончания живота нашего Бога молить станем за твое здравие. Ножки твои, государь милостивый, нашими молитвами, глядишь, и оздоровеют…

Петр выпучил глаза, топнул здоровой ногой:

— Ах, лайно вы собачье! То бабой прикрываетесь, а теперь моим нездоровьем пользоваться желаете? Неужто вы думаете, что я прощением столь гнусных злодеев сделаю доброе дело, преклоню Небо продлить дни мои? Или что Бог услышит молитву таких нечестивых убийц? — Петр остановил взгляд на Ромодановском. — Федор Юрьевич, нынче же составь приговор: всем татям ломать кости и рубить головы. И в ближайший торговый день на Красной площади исполни. Жаль, я не увижу, завтра в Воронеж уходим… Добрые христиане должны знать, что я ни одно преступление без возмездия не оставляю.

— А с бабой что? Может, в землю живьем по плечи закопать?

Петр задумчиво посмотрел на Маруську.

Та дерзко высунула язык.

Государь не выдержал, расхохотался:

— Хороша бабешка! Пусть подождет, пока я из похода вернусь. А там ее на кол посадим, забавное зрелище.

— Баб-то на кол ныне не сажаем…

Петр опять рассмеялся:

— Это вы не сажаете, за немощью. А мы их сажаем каждый день, а ино и по два раза. Ха-ха!

И Петр стремительно, как на ходулях, вышел из пыточного застенка.