Весь оставшийся день Петр ходил насупившийся, молчаливый, что-то обдумывая. Даже в деревянных солдат не играл. На лбу у него сложилась складка, которая бывает только у людей, переживших много горя.

Ночью Петр вскрикивал, дергал головой. Постель утром нашли влажной, с желтым пятном посредине. Это, впрочем, и прежде случалось.

Завтрак почти не ел. Когда Зотов начал упрашивать: «Батюшка, не удручайтесь, сделайте милость, кашку скушайте!» — Петр швырнул серебряную миску в лицо учителя, перемазав ему новый кафтан.

Резко вдруг вскочил изо стола, забыв перекрестить лоб, на ходу сквозь зубы выдавил:

— Пойду к Федору!

Он понесся через переходы и узкие повороты так, будто за ним гнался хищный зверь. Влетел к Федору задыхающийся, ухватил его слабую, с тонкими хрупкими ногтями руку, прильнул к ней, истово начал целовать, сквозь детские слезы приговаривая:

— Державный царь, брат мой любимый! Твой холоп Языков и наша сестрица Софья желают меня погубить, яко же древний Годунов царевича Димитрия. А для того задумали, восприя сие намерение, выгнать меня с матерью из дому отца нашего и от тебя отдалити. Или я не сын державного царя Алексея Михайловича, что мне угла в моем родовом дому нет?

Федор Алексеевич некоторое время словно с недоумением смотрел на братца, который был на десять лет моложе, но который говорил и рассуждал, как не всякий думный дьяк умеет. Федор был болезненным и добрым. Он обнял мальчугана, погладил его по щеке, спросил:

— Тебя прийти ко мне научила матушка Наталья?

— Нет, своей волей! Да кому же мне жаловаться на негодных холопей, как не тебе, братец? — И опять поцеловал руку с рыжеватыми волосами, окропил слезами.

Федор вздохнул:

— Во дворце нынче и впрямь тесно стало, развелось всяких приживалок — что полчища прожорливой саранчи. В Александровке пруд рыбой богат, все тебе развлечение. Про злые умыслы — пустой брех. Коли такое прозналось бы, в даль такую не отправил бы, а всех злодеев приказал бы лютой смертью казнить. Иди, не печалуйся, братец Петруша… Поезжай с Богом.

Петр скрипнул зубами, дернул головой и, не прощаясь, ушел.

Он вдруг вспомнил казнь Афанасия, и в голову пришла мысль — каверзная.