26 апреля 1727 года состоялся Высочайший указ о назначении следствия и суда над генерал-полицмейстером Антоном Девиером.

В послеобеденный час, когда петербуржцы, воспрянув ото сна, вышли на вечереющие улицы, подьячий выкрикивал на Троицкой площади указ государыни:

— «Сего апреля шестнадцатого дня во время нашей, по воле Божьей, прежестокой болезни пароксизмуса, все доброжелательные наши подданные были в превеликой печали, обаче Антон Девиер, в то время будучи в доме нашем, не только не пребывал в печали, но и веселился и плачущую племянницу нашу Софью Скавронскую вертел вместо танцев и говорил ей: „Не надо плакать!“

Государыня цесаревна Анна Петровна, в безмерной печали быв и стояв у стола, плакала. В такой печальный случай Девиер, не отдав должного рабского респекта, но в злой своей предерзости говорил Ее Высочеству: „О чем печалишься? Выпей рюмку вина“.

Когда входила государыня цесаревна Елизавета Петровна в печали и слезах, и перед Ее Высочество по рабской своей должности не вставал и респекта не отдавал, а смеялся о некоторых персонах.

Как объявил Его Высочество великий князь, Девиер говорил ему: „Поедем со мной в коляске, будет тебе лучше, а матери твоей не быть уже живой. А еще, сговорился ты жениться на дочке Меншикова, а она станет за полковником Богатыревым волочиться, тогда станешь люто ревновать“».

Подьячий перевел дух, откашлялся, сплюнул на помост и, торжественно разделяя слова, заключил:

— «И за те злые слова против Бога и Императорского Величества повелеваю учинить розыск… Подлинный указ за собственною рукою Ее Императорского Величества подписан…»

Меншиков самолично пожаловал в пыточный застенок. Девиера вздернули на дыбу. Поначалу генерал упирался, но после двадцать пятого удара во всем повинился.

Светлейший князь торопил судей. Утром 6 мая Меншиков дышал в лицо полуобморочной императрицы:

— Девиер и его сообщники дерзали определять наследника российского престола по своему воровскому произволу, желали противиться сватанью Петра Алексеевича на законной невесте — моей дочери Марии Александровне… Кнута, псы поганые, заслужили! Матушка, держи перо, давай подсоблю, вот тут начертай подпись. Вот и хорошо!

Меншиков облегченно вздохнул и перекрестился:

— Теперь-то с него шкурку сволоку!

Через два часа государыня скончалась.