Нахал
Малость подумав, императрица решила: «А почему бы мне не пустить в спальню сего красавца?» Она не без труда раскрыла окно. В него влетел свежий ночной воздух и высоченный семеновец.
Оказавшись на паркете, галантно поклонился:
— Матушка, дозволь войти?
Она подумала: «Господи, как он похож на казненного Монса! Только ростом выше, моложе годков на пятнадцать и лицом веселее». Вслух же сказала (и тон ее был вполне обыденным, словно капитан явился на заурядную аудиенцию в приемном зале):
— Ты зачем?
Гость невозмутимо продолжал:
— Матушка, явился согласно твоему приказу — я капитан-семеновец Сергей Матвеевич Богатырев. Прости, что вышла задержка: не привычен я к самой изумительной российской даме под караулом ходить. Пришлось самого себя освобождать.
— Ах, ты тот самый нахал! Прикрой, Сергей Матвеевич, окно — дует ведь. И, приперевшись бесстыдно в опочивальню к императрице, на что ты теперь рассчитываешь?
— Матушка, я человек служивый, мне уставом рассуждать не положено. Ты приказала, я подчинился — вот стою пред тобою, и весь я в твоей, матушка, власти.
Императрица улыбнулась:
— Ты довольно находчив. Так дай совет одинокой женщине: что с тобой, нахал, теперь делать?
— Я бы приказал принести сюда ужин, бутылку рейнвейна, а там будет видно.
— Но что обо мне подумают во дворце?
— Матушка, мы живем не перед дворцовыми сплетниками, а перед лицом Господа Вседержителя. Он же повелевает быть ко всем несчастным снисходительным и без умеренности добрым.
— И чем же ты несчастен?
— А тем, матушка, что давно и безответно люблю тебя, и не только как императрицу, а как самую завлекательную и красивую женщину.
— Нет, ты, Сергей Матвеевич, точно нахал! И все врешь небось.
— Позволь поцеловать твою туфельку, — Богатырев приник к обутой в сафьяновый башмачок ноге, — и за это несказанное блаженство открою тебе всю правду.
— В чем твоя правда?
— А в том, матушка, что сам великий государь Петр Алексеевич, знавший толк в женской красоте, предпочел тебя всем остальным на свете. Это и есть высшее доказательство правдивости моих, матушка, слов.
Сорокадвухлетняя императрица милостиво сим словам улыбнулась и сказала:
— Хорошо, я поступлю согласно твоему совету: прикажу принести ужин на двоих и две бутылки рейнвейна. Это и мое любимое вино. Но только есть условие…
— Какое, матушка?
— Чтоб ты, нахал, с одинокой женщиной был скромен. Богатырев отставил ногу и подкрутил усы.
— Среди гвардейцев Семеновского полка разные офицеры есть, но не сыщешь ни труса, ни дурака. Так что условие сие отметаю…
Императрица хитро посмотрела на гостя, усмехнулась:
— Ох уж эти бравые гвардейцы! Распустила я вас. Ну да ладно, не будешь покойник, так будешь полковник. То-то мои дуры-фрейлины удивятся, когда завтра увидят тебя, нахала. И люто позавидуют. А стражу, коя тебя проспала, отправлю к Миниху канал рыть, пусть он их службе учит.
— Правильно, матушка! Они скверно тебя охраняли. Только у меня к тебе просьба будет: прикажи освободить лейтенанта Саню Лагуткина, командира караула, от которого я сбежал. Я рассказал ему про мои чувства к тебе, и он меня понял, не противился побегу, а дал себя привязать.
— Не успел ко мне войти, как с просьб начал?
— Не о себе хлопочу!
— Хорошо, о лейтенанте завтра распоряжусь. Только когда поешь, ты, нахальный капитан, и мне на один вопрос ответишь.
