Трубецкой, человек ловкий и хитрый, одобрил Меншикова:

— Ты, Александр Данилович, очень каверзно насчет шкатулки придумал. Вымани девицу из дворца, а мои ребята у нее обыщут тщательно. Может, и нагребут чего…

— А я тем временем допрошу сию гризетку. Не с извратом ли она? Ведь я с ней откровенен был, как ни с кем. Она, скорпия лукавая, всегда меня выпытывала, слушала внимательно. — Вздохнул. — И все ж не верится: она вельми искренне любит меня, смотрит на меня пылающим взором.

— Ведь по твоей, светлейший, протекции Анна попала во фрейлины?

— В том-то и кручина! Случись, что девица интриговала и шпионила, каким я окажусь пред Екатериной? Она сдуру может от меня отшатнуться, вот врагам радость доставлю!

Трубецкой согласился:

— Курьезная история! Ждать, впрочем, недолго оста лось. Давай, Александр Данилович, выпьем да покумекаем, что к чему. Коли девица окажется невиновной, ты и впрямь ей бриллианты дарить будешь из петровской шкатулки?

Меншиков усмехнулся:

— У меня нет никакой шкатулки, от Петра доставшейся! Да она смекнет сразу обо всем, как шлепом канатным по заднице отхожу да прикажу, чтобы императрице-матушке не проболталась о наших разговорах.

— Ну, болтать о том ей самой резона нет.

Ровно в десять вечера Анна тихой тенью проскользнула мимо дворцовой стражи, загородив лицо платком, и нырнула в поджидавшую карету.

В это время Трубецкой со своими адъютантами начал ворошить вещички девицы.

Начался последний, самый страшный эпизод из светской жизни фрейлины.