Меншиков ураганом ворвался в застенок.

Писец испуганно вскочил со своего места, судьи низко поклонились.

На коленях перед столом, разоблаченный до исподнего, со свежими рубцами на ребрах, с кровавым куском кожи, отошедшим от лопатки и обнажившим белую широкую кость, стоял тщедушный мужичишка с жидкой седой бороденкой. Он тупо смотрел мутными глазками на светлейшего.

Меншиков схватил его за волосенки, оторвал от пола, рявкнул:

— Собачье семя, кто подметное письмо тебе дал? Али сам, крысиный потрох, начертал?

Мужичишка, размазывая по щекам сопли, заскулил:

— Кто писал, батюшка, того не ведаю, а лежало оно на ступенях папертных, камушком придавленное, чтоб ветерком не сбросило…

— Врешь, пес шелудивый! Говори, кто дал тебе письмо?

— Истинный крест, из-под камушка по глупости своей вынул, а мужики, что из церкви выходили, стали просить: «Об чем там? Коли грамотке знаешь, прочти праздника светлого ради…» Уговорили меня, глупого, вот я… А тут, батюшка, твои солдатики…

Меншиков глухо сказал:

— Палач, пытай! Светлое Воскресение? Так грех на себя беру. Правду во всякий день ведать угодно Богу.