Настал день, когда весь царский дворец тревожно замер: «Государю будут брюхо резать, страсть какая!»

Наркозом стал стакан крепкой водки. До начала операции Петр держался мужественно. Приняв «наркоз», он выкурил трубку, сбросил одежды и растянулся на операционном столе.

Тридцатидвухлетний Лаврентий Блументрост, тоже выходец из семьи знатных медиков, родившийся в Москве, которому спустя год с небольшим предстояло стать первым президентом Российской академии наук, смазал спиртом живот государя.

Здоровяк аптекарь Лингольд удерживал пациента за плечи, ноги были загодя привязаны к столу. Изголовье по приказу государя подняли: он пожелал посмотреть ход операции и свои внутренности.

Горн перекрестился и сделал скальпелем первый надрез чуть больше двух вершков — над лонной костью. Бидло вскрыл кожу и расширил надрез крючками.

Государь, вцепившись в руки Паульсона и Лингольда, заскрипел зубами, застонал, пытаясь удержать крик, силясь не вскочить, не разметать лекарей.

Горн обнажил мочевой пузырь, тампоном стал убирать гнойные затеки. Петр изумленно охнул, округлил глаза, разинул рот:

— Ax, невмоготу… Госпо-оди, прости! Преставлюсь сей же час…

Горн вскрыл скальпелем мочевой пузырь, начал вставлять катетер.

Завыл дико государь, заскрипел зубами, перемалывая их в крошку. На круглом лице, враз посеревшем, ввалились щеки, перекосило на сторону рот. Дико заорал он вдруг, стал звать стражу, посылая проклятия на головы своих спасителей-врачей. Лицо его омочилось обильными слезами, из прокушенной губы заструилась кровь.

Может, теперь он понял, на какие муки посылал своих рабов, чаще всего без всякой вины их? Может, теперь уразумел, что чувствовали те тысячи и тысячи несчастных, которых по его царскому произволу подтягивали на дыбе, крушили ребра?

Во всяком случае, Блументрост отчетливо услыхал слова, похожие на детскую просьбу прощения, выдавленные шепотом уже обессилевшего, терявшего от боли сознание государя:

— Господи, больше… никогда… никого… мучить… не буду!

Операция прошла блестяще. Урины, смешанной с кровью и гноем, вышло с большой пивной стакан. Несколько недель Блументрост ни на час не отходил от государева ложа. Паульсон и Лингольд ставили больному припарки и клистиры.

В сентябре, как записал во врачебном журнале Блументрост, «боли прекратились, урина выходила без препятствий».

Государь ожил.