Как бы то ни было, к вечеру того же дня гвардейцы, выпячивая грудь, въехали в Гельсингфорс.

Они легко отыскали «Фортуну», стоявшую под парусами. Шаутбенахт (высокий чин, за которым следовал вице-адмирал) фон Гольц — продубленный ветрами сухопарый мужчина лет тридцати пяти, с ясными голубыми глазами на вечно загорелом лице и выцветшими короткими волосами — воззрился на Богатырева:

— Коли, господин командир, не пужаетесь ночного времени, можем сей же час отдать швартовы! Море осеннее, волна шибкая, зато и ветер попутный — полный вест.

Богатырев, чувствовавший себя вполне счастливым, комично затрясся:

— Во как боюсь, все поджилки ходят! — Расхохотался, уже вполне серьезно добавил: — Семеновские гвардейцы опасаются лишь гнева Божьего да государева. Господин шаутбенахт, прикажите отдать швартовы, да моему приятелю Чердынцеву надо корпий на рану приложить.

Фон Гольц перекрестился на икону Николая Чудо творца, висевшую над входом в каюту, и сказал:

— Тогда, с Божьей помощью, не менее тринадцати уз лов разовьем. Лишь бы ветер не переменился да шторм не начался. А то вон — белые барашки по воде бегут: плохая примета.

Где-то в полночь, когда «Фортуна» была далеко от берега, вест подул с необычным остервенением, паруса так раздулись, что казалось, вот-вот сорвутся с мачт и улетят куда-то в черную пропасть. На палубе стало находиться крайне опасно. Богатырев, сидя в каюте, ощущал всю ярость разбушевавшейся стихии. Волны все тяжелее били в борта. Было странно, что хрупкая яхта еще сохраняется на плаву, что ее не разнесло в щепки, а несется она в непроглядной ночи подобно стремительной фантастической птице.

Когда казалось, что спасения уже не будет, что водяные горы, ходившие слева и справа, навсегда захлестнут «Фортуну» со всем ее живым содержимым, вдруг все вокруг успокоилось.

Гвардейцы сидели белые как мел. И даже бесстрашный Богатырев устало вздохнул:

— Это похлеще Полтавской битвы будет!

Мутный рассвет еще не успел толком разогнать сырой ночной сумрак, как Богатырев, выглядевший, как всегда, удивительно свежим и бодрым — вопреки двум бессонным ночам, миновал караул Летнего дворца. Он прошел в желтый флигель и громко постучал в комнаты государева любимца Трубецкого:

— Иван, хватит дрыхнуть! Беги, доложи государю: семеновский лейтенант Серега Богатырев доставил трактат о мире.