Прощание
Утром другого дня на Красной площади казнь свершилась: Феодосия была закопана в землю по плечи. В сем плачевном положении ей надлежало ждать своего конца.
Няня Лукерья Петровна приплелась сюда с узелком в одной руке, а другой она держала четырехлетнего Ванюшку, круглой мордашкой, льняными волосами и большими голубыми глазами весьма схожего с матерью.
— Вот, милок, простись с мамочкой, а я супчику при несла ей да крынку молока, покормлю, сердечную мою… Пусть похлебает напоследок.
Ванюшка, увидав мать, погрязшую в сырой земле, прижал ладошки к личику, запричитал:
— Мамочка, пойдем домой!
Зарыдала и Феодосия.
Лукерья стала утешать ее:
— Потерпи, голубка белая. Господь скоро сжалится и приберет тебя. Преставишься, слезами покроплю тело твое белое, молебен во имя Христово закажу. Смертоубийство — грех великий, его замаливать усердно надо.
Феодосия слабым голосом молвила:
— Лукерьюшка, не убивала я Иакинфа. Убил другой кто-то, а нож мне под ложе швырнул.
— Ах, страсть какая — безвинно!
— Муки горчайшие терпела, потому возвела поклеп на себя…
Заплакала тут и старушка. Мальчонка лезет к матери, вытащить из земли желает, совсем в рыданиях зашелся.
Тут даже стражники не выдержали:
— Женка за убивство терпит, а пошто мальчонку терзать? Старая, уведи его отсюда!
— Я к тебе, страстотерпице, вечером приду! — И, обняв Ванюшку, заковыляла добрая старушка прочь.
* * *
День тянулся бесконечно долго. Подходили к несчастной многие людишки. Одни соболезновали и плакали, деньги на помин души клали. А иные облыжные слова говорили и в лицо плевали.
Смиренно брань сносила Феодосия, молилась за обижающих, чтоб Господь сердце их смягчил и разум просветил.
