Городская фэнтези-2006
Руденко Борис. Измененный
* * *
Изменение застало меня в огромном городе, и виной тому лишь случай — из тех, что невозможно предугадать и оттого именуемых несчастными. Я оказался здесь в краткой однодневной командировке, которую, по сути, и называть-то так неудобно: мне нужно было всего лишь передать смежникам нашего предприятия кое-какую техническую документацию. Два часа на электричке туда, два обратно плюс еще какое-то время на все дела в городе. Вернуться домой я намеревался даже раньше окончания официального рабочего дня на нашей фирме.
Я стоял на остановке автобуса в плотной кучке горожан, когда ревущий, объятый сизым облаком выхлопа КамАЗ, не снижая скорости, въехал на тротуар. Не знаю, что стало причиной аварии — внезапный отказ рулевого управления или ошибка водителя. Все произошло в течение одной-двух секунд; этого времени мне было достаточно, чтобы избежать опасности, отпрыгнув в сторону, но вокруг меня стояли люди. Единственное, что мне удалось — вытолкнуть из-под надвигающегося бампера какого-то парня в вязаной шапочке, а потом надолго наступила темнота.
Сознание возвращалось ко мне медленно. Вначале пришли запахи. Остро пахло лекарствами, дезинфекцией и чужими вещами, эти запахи были так сильны и неприятны, что меня затошнило, я дернулся и очнулся. Стояла ночь. В больничной палате реанимации я оказался один, и в этом мне чрезвычайно повезло, потому что Изменение, которое приходит к нам каждый месяц в отведенные сроки, уже совершилось. Палата освещалась лишь слабым отблеском уличного фонаря, но сейчас этого зыбкого света мне было достаточно. Помогая себе зубами, я высвободился из бинтов и тесного гипсового кокона, в который было заковано правое плечо, бесшумно спрыгнул на пол и отряхнулся. Я чувствовал себя вполне здоровым — после Изменения наши раны заживают поразительно быстро.
Нужно было немедленно выбираться отсюда. Я подошел к двери и прислушался. Где-то в десятке метров по коридору от моей палаты на дежурном посту медсестра читала книгу: я отчетливо слышал шорох перелистываемых страниц. Этот путь мне не годился, пугать до смерти ни в чем не повинный персонал было совершенно лишним. Я подбежал к окну и поднялся передними лапами на подоконник. Кажется, мне повезло еще раз. Палата находилась на втором этаже, да к тому же окно оказалось открытым.
Фыркнув от отвращения, я взял в зубы гипс, провонявшие антисептиком повязки, больничную одежду и вытолкнул все это на улицу. Мне придется зарыть эти вещи где-нибудь подальше. Не стоило давать врачам повода для ненужных фантазий. Ночное бегство пациента может выглядеть странным, но все же хоть как-то объяснимым, если, конечно, он отправляется в путь не нагишом. Гипс почти без звука упал на мягкую почву, а следом прыгнул и я.
К сожалению, я совершенно не представлял, в каком районе города нахожусь и куда следует двигаться, чтобы поскорее выбраться за его пределы. И даже мои чувства, как обычно, невероятно обострившиеся, тут ничем не могли помочь. Отовсюду одинаково пахло бетоном, асфальтом и автомобилями. Я решил, пока позволит темнота, бежать в юго-восточном направлении. Если же мне не удастся достичь окраин до утра, придется потратить какую-то часть темного времени на поиски убежища, где я буду ждать наступления следующей ночи. Для передвижения по улицам днем мой вид слишком необычен, и дело не столько в моих размерах — в конце концов, доги и мастифы выглядят не менее внушительно. В состоянии Изменения я похож на огромного волка-альбиноса: совершенно белая шерсть и красноватые глаза. Этакая причудливая и непонятная игра генов, удивлявшая и друзей, и родственников. Тем более что в другом моем облике я шатен с самой рядовой внешностью.
По человеческим меркам на улице было темно, и это меня радовало. В последние годы горожане, напуганные ростом преступности, старались не выходить на улицу в темное время суток, и по дороге мне почти никто не встречался. Я бежал широкой, ровной рысью, избегая освещенных мест, быстро минуя перекрестки, и в какой-то момент мне стало казаться, что самый трудный участок пути я смогу преодолеть еще до наступления утра. От городской черты до дома мне предстояло пробежать почти двести километров, но это не имело никакого значения: в состоянии Изменения нам случается покрывать и гораздо более длинные маршруты. В одном из дворов ко мне, не разобравшись сгоряча, со свирепым рыком кинулась крупная овчарка, гулявшая с хозяином. Не сбавляя шага, я лишь повернул голову в ее сторону. Овчарка затормозила всеми четырьмя лапами и опрометью бросилась прочь, оглашая окрестности жалобным воем.
Я повернул за угол дома и замедлил шаги, учуяв острые людские запахи. Впереди была станция метро. Последние пассажиры растекались редкими ручейками по улицам и переулкам. Чтобы не привлекать внимания, мне пришлось осторожно красться, скрываясь за густым кустарником бульвара, и в этот момент я услышал разговор двух мужчин. Собственно, это был не разговор, а короткий обмен репликами, настолько тихий, что в своей человеческой ипостаси я бы не услышал ни слова. Но сейчас слух мой позволял различать намного больше. Мужчины стояли возле старого тополя, скрытые тенью его толстого ствола, и пристально смотрели на другую сторону улицы, освещенную яркими фонарями.
— Вон она! — сказал один.
— Вижу! — отозвался второй. — Пошли. Только тихо!
От них исходил острый запах угрозы и предвкушения насилия, по которому я всегда узнаю этих существ. Он настолько отличается от обычного человеческого запаха, что я не считаю его обладателей людьми в полном смысле этого слова. Большинство моих собратьев не разделяет этого мнения, хотя некоторые старики со мной согласны.
Они пошли по краю тротуара, стараясь держаться в тени. Я следовал за ними, движимый не столько любопытством, сколько тем простым обстоятельством, что путь мой лежал в том же направлении. Очень скоро я обнаружил объект их внимания. Это была молодая женщина, девушка. Прижав к груди сумочку, пугливо озираясь, она быстро шла по освещенной стороне и, конечно же, не могла видеть своих преследователей. На перекрестке она чуть помедлила, а потом направилась через бульвар, в темноту. Она ускорила шаг, почти бежала, не подозревая, что опасность ждет ее именно там, куда она так упрямо стремится.
Двое появились перед ней настолько внезапно, что девушка даже не успела вскрикнуть. Один из нападавших тут же зажал ей рот ладонью, и они потащили ее к стоявшей у тротуара машине. В измененном состоянии мы обычно не вмешиваемся в дела двуногих. Просто потому, что не хотим привлекать к себе излишнего внимания. Но сейчас я находился далеко от дома, в огромном городе, полном людей и животных. Здесь гнездилось достаточно своих собственных страхов, чтобы придумывать новые легенды или вспоминать старые. К тому же я всегда испытывал к этим существам, так похожим на человека, сильнейшую неприязнь.
Я двигался бесшумно и не предупреждал о нападении. Существа поняли, что атакованы, когда мои клыки сомкнулись на ягодице одного, фактически превратив ее в месиво изодранной плоти, а спустя всего полсекунды распороли бедро другого. Дикие вопли боли и ужаса одновременно исторглись из их глоток. Забыв о своей жертве, они бросились бежать — пока еще у них хватало на это сил, — хотя я был уверен, что по крайней мере один из них уже через час истечет кровью. Хлопнули дверцы машины, взревел мотор, и черная иномарка, даже не включив огней, умчала нападавших. Я облизнулся и сел на задние лапы. Девушка была перепугана моим появлением ничуть не меньше своих врагов. Она неподвижно сидела на траве, боясь шелохнуться. Я слышал пулеметный стук ее сердца и судорожное дыхание, которое она безуспешно пыталась сдержать. На вид ей было лет двадцать, худенькая, с трогательным детским испугом на лице, она вдруг остро напомнила мне Лизу — в тот день, когда мы с ней впервые встретились. Моя жена погибла много лет назад, и я не мог ее спасти, потому что находился слишком далеко от нее в тот час…
К сожалению, наша анатомия такова, что имитировать в полной мере поведение собак мы не способны. Например — вилять хвостом. В некоторых случаях я пытался это делать, но, подозреваю, зрелище выглядело не вполне эстетично. Поэтому я просто улегся и положил морду на лапы, всем своим видом показывая, что я обыкновенный и вполне безобидный пес, хотя и очень большой. Я лежал совершенно неподвижно, и постепенно девушка начала успокаиваться. Не спуская с меня глаз, она нашарила оброненную сумочку и осторожно поднялась. Я не шевелился. Она сделала шаг назад, еще один, потом повернулась и тихо пошла, то и дело на меня оглядываясь. Тогда я тоже встал, демонстрируя полнейшее равнодушие к девушке, отряхнулся и тихонько затрусил параллельным маршрутом.
Она тут же остановилась. Не пересекая ее пути, я забежал чуть вперед и уселся. Я не смотрел на нее — просто ждал, когда она продолжит движение. После первого ее нерешительного шага я поднялся, выражая готовность продолжать совместный путь. Девушка все еще боялась меня, но я ощущал: страх ее быстро уходит, сменяясь любопытством. Кажется, мои маневры приносили первые плоды, она начинала понимать, что большая белая собака ведет себя просто как спутник, вовсе не лишний для нее в этот час в этом городе.
— Хорошая собачка, — дрожащим голоском проговорила она.
Низко опустив морду, я подошел к ней и лизнул ладонь. Новая волна ужаса охватила ее, но она с этим успешно справилась. Ее рука легла мне на загривок и робко погладила густую шерсть. Кажется, контакт был установлен. Я развернулся и побежал вперед, изредка оглядываясь на свою спутницу, как бы приглашая спокойно следовать своей дорогой в моем сопровождении. Девушка так и сделала. Мы перешли улицу и углубились во дворы. Я молил небеса лишь о том, чтобы на нашем пути не встретилась какая-нибудь собака, и небеса меня услышали. Хозяева вместе со своими шавками в этот час благополучно спали, и до подъезда мы добрались без приключений.
Девушка отомкнула входную дверь и задержалась на пороге.
— Спасибо тебе, собачка, — сказала она. — До свидания.
Такой финал меня ни в коей мере не устраивал. До рассвета оставалось не более двух часов, мне необходимо было какое-то убежище на дневное время, и по справедливости я вправе был рассчитывать на минимальную благодарность девушки, спасенной мной от немалых неприятностей. Поэтому я принялся старательно изображать, как мне хочется, чтобы меня пригласили в дом: повизгивал, поскуливал, поднимал то одну, то другую лапу и жалобно смотрел ей в глаза. И по-своему она меня поняла.
— Кушать хочешь? — спросила она. — Ладно, заходи. Только маму не перепугай. Договорились?
В маленькой кабине лифта мы с ней едва уместились. Показывая свою воспитанность, я скорчился и прижался к стенке, стараясь занять как можно меньшую площадь, однако это было уже ни к чему. Страх оставил девушку окончательно, она вновь потрепала меня по загривку, словно давнего знакомого, и нажала кнопку седьмого этажа.
Предвидя реакцию мамы, я хотел сразу же спрятаться перед квартирой за спиной девушки, но не успел. Дверь квартиры открылась немедленно после остановки лифта — девушку давно и с тревогой ждали; женщина средних лет ступила на площадку и тут же, охнув, отпрянула.
— Мамочка, не пугайся! — твердо сказала девушка. — Это… Джек. Да, Джек. Он очень хороший, я тебе сейчас все объясню. Джек! Заходи!
Опустив голову и прижав уши, я — живая иллюстрация покорности и смирения — вошел в квартиру, плюхнулся на половик, уткнул нос в стену и замер в ожидании дальнейших команд.
— Что это? Откуда? Леночка, почему ты так поздно? Я вся извелась, — бормотала мама, перескакивая от испытанного потрясения с темы на тему. — Где ты его взяла?
— Джек меня спас, — объяснила девушка. — Мамочка, ты даже не представляешь, что со мной произошло. Они меня выследили, мама! Они напали на меня только что, на бульваре! Если бы не Джек…
Она всхлипнула, и мать девушки, тут же вспомнив другую, видимо, главную для них опасность, на какое-то время позабыла о моем присутствии.
— Невероятно! — с отчаянием сказала она. — Никто не может знать, что мы сюда переехали!
— Это были они, мама, — грустно кивнула девушка. — Одного я узнала. Помнишь — такой гадкий, с короткой стрижкой и бычьей шеей?
Приметы эти отнюдь не показались мне исчерпывающими, но мама девушки поняла, о ком идет речь, и вновь потрясенно охнула.
— Но как же… Что же нам делать?
— Сначала надо накормить Джека, — сказала девушка. — Он хочет есть и пить. Мама, что у нас есть из еды?
— Борщ, — растерянно ответила мама. — И колбаса. Разве он будет есть борщ?
Она взглянула на меня и непроизвольно вздрогнула.
— Что это за порода? Я никогда не видала таких собак.
— Очень хорошая порода, — ответила девушка. — Просто замечательная. — Давай, мамочка, свой борщ. Джек! Пойдем на кухню!
Честно говоря, есть мне совершенно не хотелось. Тем более борщ с колбасой. В состоянии Изменения мы предпочитаем питаться свежим мясом. Разумеется, не человеческим: большая часть того, что говорится о нас в сказках и легендах, выдумки или преднамеренная ложь. Мы отнюдь не людоеды, а в лесах для хорошего охотника до сих пор достаточно дичи. Но выхода у меня не оставалось. Вслед за девушкой я поплелся на кухню и покорно засунул морду в кастрюлю.
Пока я возился с кастрюлей, девушка рассказывала матери о том, что произошло. Та всплескивала руками, ахала, хваталась за голову, но к концу рассказа смотрела на меня ничуть не благосклонней.
— Он бросился на них? — спросила мать. — И тебя не тронул?
— Мама! Ну ты же сама видишь! — недовольно ответила Лена. — Я цела и невредима. А они… им Джек показал!
— Откуда ты знаешь, что его зовут Джек?
— Потому что он откликается, — сказала девушка с легкомысленной уверенностью. — Джек!
Я повернулся в ее сторону и шевельнул хвостом. Не могу сказать, что я испытал восторг от своего нового имени, первого пришедшего девушке на ум, но делать было нечего.
— Ну вот! — торжествующе воскликнула она. — Что я тебе говорила!
— Странно, — с сомнением произнесла мать, но мысли ее уже переключились на иную, гораздо более тревожную тему. — Как же они смогли тебя найти, Лена?
— Я не знаю, — в отчаянии дочь всплеснула руками. — Давыдов гарантировал, что об этой квартире никто не может знать. Нужно ему позвонить, прямо сейчас…
Она потянулась к телефону, но мать перехватила ее руку.
— Подожди! Никому не звони. Собирайся! Мы должны немедленно уехать!
— Куда, мама?
— Туда, куда я хотела с самого начала. У меня ключи от Вериной дачи. Там они нас не найдут, не смогут найти.
— Но следователь сказал…
— Он обещал нас охранять, твой следователь! Он уверял, что ты будешь в безопасности! Зачем ты вообще в это ввязалась?!
— Они убийцы, мама, — тихо сказала девушка. — Они убили человека у меня на глазах.
— Нас они тоже убьют, — горько проговорила мать. — Если только мы немедленно не уедем. Собирайся!
На дачу… значит, туда, где есть лес. Это меня устраивало. Если, конечно, женщины возьмут меня с собой. Вот об этом следовало позаботиться. Я встал, подошел к матери и положил голову ей на колени. Она машинально коснулась меня и тут же отдернула руку.
— Нужно взять его с собой, — твердо сказала девушка. — Мама, пусть Джек поедет с нами.
— Ты с ума сошла! — воскликнула мать. — Как мы его довезем? Что мы там с ним будем делать? Его же нужно кормить! Не выдумывай, Лена. Мы выпустим его на улице, и если он такой умный, как ты говоришь, он спокойно отыщет свой дом.
Я поднял голову и посмотрел в глаза матери. Она испуганно отвела взгляд.
— Скажи ему, чтобы он сел на место, — попросила она.
— Место, Джек! — приказала девушка, и я покорно вернулся в угол.
— Ты видишь, какой он! — торжествующе сказала дочь. — Он все понимает. Его нельзя оставлять, он хочет поехать с нами. А повезем очень просто: сначала в такси, потом в электричке. Поезда сейчас идут совсем пустые, никто нам ничего не скажет.
— Даже слишком умный, — заметила мать. — И от этого мне почему-то жутковато.
Я принялся старательно чесаться: нет и не может быть во мне ничего страшного, я просто обыкновенная большая собака.
— Ну, мама! Ты пойми, кроме него, у нас нет никакой защиты, — настаивала девушка.
— Даже это чудовище не защитит нас от бандитов, — горько усмехнулась мать. — Впрочем, поступай, как знаешь.
* * *
Небольшой дачный поселок находился на востоке в тридцати километрах от города, и мы добрались туда без особых приключений. Всю дорогу я вел себя, словно многократный победитель соревнований по служебной выучке — шел строго рядом с девушкой, ни разу не натянув веревку, привязанную к импровизированному ошейнику из старого пояска. Я боялся, что некоторые проблемы для моего образа создадут сторожевые дворняжки, но собаки учуяли мой запах задолго до того, как мы подошли к воротам, и благоразумно разбежались. Аккуратный домик стоял на участке, обнесенном сплошным полутораметровым забором. Участок густо зарос плодовыми деревьями и кустарником и не просматривался насквозь. Девушка заперла калитку на задвижку и сняла с меня ошейник — этот символ собачьей несвободы.
— Вот мы и пришли, Джек, — сказала она. — Теперь можешь отдохнуть.
Все складывалось как нельзя удачно. Метрах в двухстах от забора начинался лес. В выходные дни он наверняка полон грибников и дачников, но сегодняшним утром поселок был практически пуст, я мог в любую минуту отправляться домой, что, собственно, и намеревался сделать немедленно. Я легко перепрыгнул забор и широкой рысью помчался прочь.
— Джек! Джек! — услышал я растерянный оклик девушки, но бега не замедлил. Увы, наш совместный путь завершился навсегда.
Густой кустарник обдал меня росистым ливнем, на полянке я остановился и отряхнулся, с наслаждением ощущая лесные запахи. Этот лес был полон жизни и свежей пищи, меня ждали прекрасные шесть дней измененного состояния.
— Мама, Джек убежал, — пожаловалась девушка.
— Ну и слава Богу, — ответила мать с немалым облегчением. — Он на меня просто ужас наводил, твой Джек.
Даже сейчас, на расстоянии четверти километра, в утренней тишине я слышал их разговор совершенно ясно.
— Он вернется, — убежденно проговорила девушка. — Погуляет и вернется.
Я услышал пение мобильного телефона.
— Да! — сказала девушка. — Сережа, это ты?.. Мы уехали из города… На дачу к тете Вере, так было нужно… Не волнуйся, Сережа, у нас все в порядке… Никому ничего не говори, пожалуйста!.. Хорошо, приезжай, если хочешь.
— Не надо было ему говорить, где мы, — проворчала мать.
— Ну, мама! — обиделась девушка. — Это же Сережа! Ты готова всех подряд подозревать. Очень хорошо, что Сережа приедет, мы с ним сходим за грибами.
Пожалуй, все устроилось к лучшему. Этот неведомый Сережа послужит им защитой и поддержкой, теперь я могу уходить со спокойной совестью. Так бы я и поступил, если бы не ощущение неясной тревоги, зашевелившееся где-то в отдаленном уголке сознания. В состоянии Изменения мы становимся особенно чуткими — иначе нашему виду трудно было бы выжить в течение тысячелетий. И сейчас я ощутил запах опасности. Запах этот всегда означал, что я должен уходить. Но опасность не грозила немедленно, к тому же сейчас она была адресована вовсе не мне. Я сел и задумчиво обвил хвостом передние лапы.
Конечно, мы не должны вмешиваться в дела людей, если желаем оставаться незамеченными, однако мне не хотелось бросать девушку, в судьбе которой я уже принял участие. И она была так похожа на Лизу… От дома меня отделял всего лишь один ночной переход, до окончания Изменения оставалась масса времени. Я решил задержаться. К тому же мне нравился этот лес. Толстые сосны и ели, из-под кроны которых в солнечный день не увидеть неба, сменялись дубовыми и березовыми рощицами; маленькие болотца в оврагах были наполнены прохладной, вечно спокойной темной водой, а подлесок, где так уютно отдыхать после охоты, в иных местах совершенно непроходим для двуногих.
Лес звал меня с такой силой, что я не мог не ответить на его зов. Я побежал, заложив широкую дугу с центром в дачном поселке, и уже через сотню шагов наткнулся на свежий след дичи. Это был заяц — мускулистый неутомимый бегун в расцвете сил. Гнаться и настигнуть его, ощутить на зубах вкус живой плоти — вот что означает наслаждение настоящей охоты. В упоении погони я забыл обо всем, моя жертва увела меня глубоко в чащу, и лишь заканчивая трапезу, догрызая нежные косточки добычи, я вновь подумал о девушке.
Охота и возвращение заняли немало времени. Когда я добрался до поселка, уже смеркалось. К несчастью, мой недавний прыжок через забор на улицу угодил точно в середину стаи дворняжек, которая бегала по поселку, почитая себя его хозяевами. Жуткий вой и визг бросившихся врассыпную животных означал смертельный ужас, и этот сигнал был понятен всем живым существам одинаково. Хорошо, что ни девушка, ни ее мать не оказались свидетелями произошедшего, хотя поднявшийся тогда шум слышали наверняка. Чтобы его не связали со мной, прежде чем поскрестись в дверь, я минут десять пролежал в смородине возле крыльца дачи.
Друг девушки, которого она называла Сережей, был уже здесь: я почувствовал его запах, и он мне не понравился. Человеческий запах имеет множество оттенков. Он передает внутреннее состояние не в пример точнее и правдивее, чем лицо или голос. Именно поэтому, преуспев в искусстве изощренно лгать друг другу, люди не в состоянии обмануть даже комнатную собачонку. Радость и горе, боль и злоба, страдание и страх — все имеет свой собственный запах. Друг девушки источал острый запах предательства.
— Джек вернулся! — обрадовалась девушка, впуская меня. — Сережа! Это Джек, который меня спас.
Молодой человек посмотрел на меня с неприязнью и опаской.
— Какое кошмарное чудовище, — пробормотал он.
У него были длинные волосы и смазливое лицо с безвольным подбородком.
— Джек красивый и умный, — обиделась за меня девушка. — Не говори так про него. Он все понимает.
— Это меня и пугает, — негромко сказала мать.
В углу стояла предназначенная мне кастрюлька с какой-то человеческой едой. Я вежливо понюхал и отвернулся, показывая, что вполне сыт. Постукивая по полу когтями, я пересек комнату и улегся рядом с креслом девушки. Мужчина с некоторым усилием отвел от меня взгляд, возвращаясь к прерванному разговору.
— Ты должна отказаться от своих показаний, Лена, — убеждал он. — Ну зачем тебе это нужно?!
— Но я не могу, как ты не понимаешь, — возразила девушка. — Я опознала его, я уже рассказала все, что видела.
— Наплевать! — воскликнул мужчина. — Ты скажешь, что ошиблась, что тебя ввел в заблуждение следователь, что ты находилась в состоянии стресса… да что угодно, в конце концов!
— И тогда дело закроют?
— Не знаю… да какое это имеет значение?
— Он преступник, — сказала девушка. — Он убил человека на моих глазах. Он и меня бы убил, если бы мне не удалось убежать. Ты хочешь, чтобы его выпустили, чтобы он ходил по улицам рядом с нами, как ни в чем не бывало? Чтобы он убил кого-нибудь еще?
— Как ты не понимаешь! — взмахнул руками мужчина. — Ну как ты не можешь понять? Тебе никогда не справиться с ними. Неужели тебя ничему не научил последний урок? Несмотря на все обещания следователя, они легко нашли тебя, и просто чудо, что все закончилось благополучно.
— Не чудо, — поправил девушка, — а Джек. Мужчина поглядел на меня с явным отвращением.
— Джек, Джек! — раздраженно сказал он. — Даже эта зубастая тварь тебя не защитит. Если уж не смогла защитить милиция…
— Чего ты хочешь? — спросила девушка. — Чтобы я отказалась от показаний? Думаешь, это что-нибудь изменит? Они все равно не оставят меня в покое.
— Ты не права, Леночка! — торопливо проговорил мужчина. — Мне точно известно, что они не желают тебе ничего плохого. Они даже готовы заплатить.
— Откуда ты это знаешь, Сережа? — настороженно спросила мать.
— Просто знаю… — глаза его забегали. — Они отыскали меня, их человек со мной разговаривал. Он просил убедить тебя принять правильное решение. Поверь мне, с ними можно иметь дело.
— С ними? С убийцами? — девушка смотрела на него с гневным возмущением. — О чем ты говоришь?
— Да открой ты глаза, наконец! — воскликнул он. — Я тебя очень прошу! Посмотри, что делается вокруг! Неужели ты надеешься на какие-то перемены? У них деньги, сила, власть. Ну что мы можем сделать?
— Может быть, Сережа не так уж не прав? — вздохнула мать. — Действительно, что мы можем сделать? Сейчас такое время…
— Я не знаю, — беспомощно сказала девушка. — Не знаю.
— Вот и хорошо, — мужчина облегченно вздохнул. — Не нужно совершать необдуманных поступков. Мы спокойно, разумно разрешим ситуацию. Пусть каждый занимается своим делом: милиция — своим, мы — своим.
— А убийцы — своим? — спросила девушка. — Ты это хотел сказать, Сережа?
— Ну что ты, — испугался он, — я вовсе не это имел в виду. Они получат по заслугам, я не сомневаюсь, но сейчас мы должны думать прежде всего о твоей безопасности. У нас просто нет иного выхода. Ну, скажите же ей, Наталья Петровна!
— Лена… — начала мать, но девушка ее перебила.
— Я все поняла, не нужно повторять. И я не хочу больше об этом говорить.
— Если я правильно тебя понял?.. — осторожно произнес мужчина.
— Ты понял правильно, — подтвердила девушка. — Извини, Сережа, я очень устала. Мы совсем не спали прошлой ночью.
— Да-да, конечно, — заторопился он. — Я не буду больше вам надоедать.
— Сережа, ты можешь остаться переночевать, — предложила мать. — Свободных комнат достаточно.
— Нет-нет, я должен ехать, у меня завтра с самого утра очень много дел.
Собираясь, он говорил что-то незначительное искусственно бодрым тоном, пытался шутить, но ответом ему было молчание. Наконец он попрощался и исчез.
— У меня такое ощущение, будто меня вываляли в грязи, — пожаловалась девушка. — Неужели все действительно так плохо?
— Ты же сама понимаешь, — махнула рукой мать. — Мы совершенно беспомощны перед ними.
Я встал, потянулся и неторопливо подошел к двери, оглянувшись на женщин.
— Он хочет погулять, — сказала девушка.
— Он весь день гулял, неужели еще не нагулялся? — проворчала мать, но тем не менее откинула задвижку и распахнула дверь, выпуская меня на улицу.
Мужчина не успел уйти далеко, я ощущал его верхним чутьем. Миновав ворота поселка, он шел по лесной дороге. И хотя он очень торопился, почти бежал, я легко догнал его через несколько минут, двигаясь по лесу параллельным маршрутом. Меня изрядно удивила его поспешность. Электрички здесь ходили каждые пятнадцать минут, он отнюдь не был обречен на долгое ожидание и, конечно же, знал об этом. На развилке он свернул вовсе не к станции, а к шоссе, озадачив меня еще больше.
Размышляя о происходящем, я сопровождал его, пока до шоссе не осталось около двухсот метров. И здесь я затормозил всеми четырьмя лапами. Легкий ветерок, дувший со стороны шоссе, донес до моего носа запахи людей, горячего металла, ружейного масла и собак. Собак! Насколько я мог определить, там было пятеро людей и четыре злобные твари, натасканные на охоту за человеком, хотя их взяли, конечно же, из-за меня. Собаки мне были не опасны: древний жуткий ужас, который мы вызываем у их племени, не вытравить никакой дрессировкой. Однако они могли меня учуять. Пока этого не произошло только потому, что я находился с подветренной стороны. По лесу я передвигаюсь почти бесшумно, но сейчас превратился в абсолютно бесплотную тень. Последние десятки метров до рубежа, за которым меня неминуемо обнаружат, я не шел, а скользил, плыл, не потревожив ни листа, ни ветки. Зато отсюда я слышал все, что происходило на шоссе, ветерок помогал мне и в этом: нетерпеливое поскуливание собак, шаги и короткие реплики их хозяев.
— Ты чего так долго? — спросил грубый и хриплый голос. — Они там?
— Там, — с готовностью труса ответил Сергей.
— А эта тварь четвероногая?
— Тоже. На вид вполне добродушный пес.
— Добродушный! — раздраженно сказал Хриплый. — Двоих пацанов в клочки порвал. Один даже до больницы не дожил. Нет, эта девка за все ответит. И старуха тоже.
— Вы же обещали! — занервничал Сергей. — Вы говорили, что если мне удастся ее уговорить, им не сделают ничего плохого. И я ее действительно убедил. Она изменит свои показания.
— А кто говорит о плохом? — вмешался новый голос, молодой тенорок. — С бабами по-плохому нельзя. Только лаской да любовью.
Раздалось довольное ржанье. Почувствовав возбуждение хозяев, затявкали собаки.
— Но вы не можете так поступить! — плачущим голосом заговорил Сергей. — Вы мне твердо обещали…
— Ладно, глохни! — оборвал его Хриплый. — Что обещано, то получишь, я свое слово держу. Вот твоя штука баксов. Бери и вали отсюда.
— Подождите! Не делайте этого! Я вас прошу!
— Ты что, не понял? — мерзким тоном произнес Тенор. — Тебе что, конкретно объяснять надо?
— Нет! Нет! — испугался Сергей. — Я все понял.
— Тогда вали отсюда, тебе же сказали. И не вздумай где-нибудь пасть открыть не по делу. Закопаем. Въехал?
— Да, — покорно отвечал предатель.
— Тогда — иди.
Я услышал торопливые удаляющиеся шаги. Я не видел его, но ясно представлял трусливо сгорбленную спину, опущенную голову и от отвращения негромко фыркнул.
— Не надо было его отпускать, — сказал Тенор.
— Ничего, пусть еще почирикает, — ответил Хриплый. — Ладно, братаны, кончай курить, дело делать надо.
— Не заплутаем в темноте? — спросил Тенор
— Чего тут плутать? — удивился Хриплый. — Одна дорога всего. Не бойся, в случае чего собачки выведут. Ну, пошли!
В тот же момент я развернулся и понесся обратно что было сил. Я не мог остановить вооруженных бандитов. Вся моя стремительность и мощные клыки — слабые аргументы против пуль, потому что собаки не дадут мне приблизиться незамеченным на расстояние броска. Единственное, что мне оставалось — как можно скорее увести девушку с матерью из дома, который очень скоро превратится в ловушку. Сколько у меня в запасе? Пожалуй, не более получаса. Не слишком много, если учесть, что мне предстояло еще сообщить жертвам о приближающейся опасности и заставить следовать за собой. Впервые в жизни я остро пожалел, что вместе с человеческим обликом утратил способность к речи.
Недалеко от перекрестка я старательно пометил дорогу. Это заставит собак сильно поволноваться, а их хозяев потратить некоторое время на то, чтобы успокоить свою свору и заставить продолжить путь. Значит, в моем распоряжении будет еще десять минут.
Дверь, к счастью, была не заперта. Я ворвался в комнату, демонстрируя всем своим обликом крайнюю тревогу. Осторожно, нежно сжал клыками руку девушки, потянув ее к двери. Отпустил, подскочил к матери и точно так же деликатно принялся подталкивать ее мордой в том же направлении. Снова отпрыгнул к девушке, толкнул ее, вернулся к матери и потянул за подол.
— Джек, ты что, Джек? — растерянно и взволнованно спросила девушка.
— Он хочет, чтобы мы вышли на улицу, — пояснила мать, несказанно меня обрадовав, и тут же огорчила. — Может быть, с Сергеем что-то случилось?
Они поспешили на крыльцо в чем были — домашних тапочках и халатиках, что меня никак не могло устроить. Поэтому, прыгнув, я сдернул с вешалки куртку девушки, потом матери, выволок их на улицу, бросил наземь и проделал то же самое с обувью. Теперь уж только совсем тупой не догадался бы, что мне нужно, поэтому реакция обеих женщин — полное замешательство, переходящее в ступор — меня здорово разозлила. Я даже секунду колебался перед искушением: а не куснуть ли их легонько для придания сообразительности и скорости? Но вместо этого я принялся подпрыгивать перед ними на всех четырех лапах, поскуливать и бросаться к калитке.
— Ну, конечно, что-то случилось с Сережей, — определила девушка. — Джек хочет нас отвести к нему. Пойдем скорее, мама!
Они быстро натянули обувь, куртки и выбежали на улицу, явно намереваясь направиться к станции, однако я преградил дорогу и грозно зарычал, заставив их отпрянуть.
— Ты что, Джек? — опять спросила девушка.
И тут возле ворот взлаяли, взвыли, всхрипели собаки. Местная свора отметила появление пришлой и обменялась с ней любезностями. Тревогу, угрозу, опасность несли эти звериные вопли. И женщины наконец услышали их правильно.
— Мама! Мы должны бежать за Джеком! — негромко вскрикнула девушка, увлекая за собой мать.
Приноравливаясь к их скорости, я трусил впереди к маленькой калитке, что выводила из поселка в лес, и думал о том, что преследователи добрались до ворот слишком уж быстро. Собаки не могли не заметить моих меток, если только их хозяева не избрали иной путь.
Лес принял нас, объял и укрыл своим мраком. Женщинам нетрудно было следовать за мной: даже в темноте ночи моя белая шерсть достаточно хорошо видна, я не убегал слишком далеко и старательно выбирал наиболее удобную дорогу. Проблема в том, куда она могла нас привести. Путь к железнодорожной станции и к шоссе был отрезан. Сейчас я вел их на юг, к небольшой деревеньке, на которую наткнулся сегодня во время охоты. Деревенька была из тех, где заканчивается асфальт. Но асфальт там был, а значит, начинался он непременно на какой-то магистрали, которая должна была унести девушку и ее мать от опасности. Беда в том, что от деревеньки нас отделяло около двенадцати километров (менее часа спокойного, размеренного бега для меня), которые для этих женщин сейчас были совершенно непреодолимы.
Но самым неприятным было то, что за нашими спинами я ощущал погоню. Собаки шли по нашему следу, и мой запах их не отпугивал, хотя и заставлял волноваться. Такое случалось со мной впервые. О причинах смелости животных я пока что мог лишь догадываться, и догадка эта совсем меня не радовала. Как бы то ни было, погоня приближалась и через час или меньше неминуемо должна была нас настигнуть. Поэтому я решил сделать единственное, что мне оставалось. Под кроной огромного дуба я остановился. Женщины были благодарны мне за возможность передохнуть и тут же в изнеможении буквально повалились на мягкий мох. Тогда я помчался назад по собственному следу, надеясь, что девушка с матерью не тронутся с места до моего возвращения.
Через несколько минут стремительного бега я услышал впереди возбужденный лай: собаки почуяли мой запах верхним чутьем и рвались с поводков. Так, мой замысел сработал: я уведу погоню за собой далеко в лес, женщины окажутся вне опасности. Теперь я не торопился, выдерживая между собой и преследователями минимальное расстояние, все больше распаляя охотничий азарт животных, который передавался их хозяевам. Через полчаса я почти успокоился и был наказан за легкомыслие. Собачий лай вдруг зазвучал совсем близко: хозяева спустили свору, схватки было не избежать.
Выбирая место боя, я помчался изо всех сил. Деревья расступились, я выбежал на небольшую поляну, поросшую низкой травой, и развернулся. Через минуту они выскочили сюда, все четверо, и в полусвете наступающего утра я наконец смог их разглядеть. Три из них меня не беспокоили: мощные ротвейлеры, смертельно опасные для человека, были обыкновенными собаками. Но четвертый, огромный мохнатый зверь со стальными клыками, нес в себе настоящую угрозу. К несчастью, догадка моя подтвердилась. Это был потомок генби — древнейших родичей измененных, сотни тысяч лет назад утерявших по прихоти природы способность к Изменению. По отношению к нам генби занимали на древе эволюции примерно такое же положение, как человекообразные обезьяны к человеку. Обладая зачатками разума, генби были свободны от инстинктивного страха перед нами. Напротив, они питали к нам смертельную ненависть, причины которой до сих пор остаются тайной. На протяжении веков и тысячелетий мы вели с ними кровавую борьбу за существование, борьбу, закончившуюся нашей победой. Однако генби не исчезли с лица Земли бесследно. Их гены, растворенные среди собачьего племени, время от времени взрывались мутациями.
Результат одной из них мчался сейчас на меня, роняя на траву клочья пены. Он был вожаком, именно его воля сумела подавить в остальных собаках на время погони страх передо мной, но сейчас ротвейлеры вовсе не рвались в схватку. Смущенные, они даже не осмеливались выйти на поляну и лишь взволнованно брехали из-под деревьев. Много лет назад стая генби убила мою жену Лизу. Мы все охотились за ними да самого конца Изменения, пока не уничтожили…
Генби следовал обычной тактике псового боя. Он собирался сбить меня широкой грудью и вцепиться в горло, однако противостояла ему вовсе не собака. Неуловимым движением я ушел с линии атаки, ударил его в плечо и полоснул клыками по загривку. Генби потерял равновесие и покатился по земле, однако, извернувшись, вскочил с быстротой, которой я от него не ожидал. Мы вновь стояли друг перед другом. Теперь генби не спешил. Он принялся медленно кружить, выбирая момент для броска. Секунды текли очень быстро, у меня было слишком мало времени в запасе. Хозяева псов ломились через лес с обнаженным оружием в руках, и все должно было решиться немедленно.
Я бросился прочь, имитируя паническое бегство. С победным рычанием генби прыгнул за мной, и тогда я упал ему под ноги, сомкнув челюсти на правой передней лапе. Хрустнула перекушенная кость, генби вновь упал и теперь уже я не позволил ему подняться. Мой удар в сонную артерию оказался точен. Генби бился в агонии, почва под ним быстро темнела Гибель вожака оказала на ротвейлеров ошеломляющий эффект. Визжа, словно беспородные дворняги, они бросились врассыпную и тут же исчезли в лесу. И все же я опоздал. Сильный удар в плечо свалил меня, а спустя мгновение я услышал грохот выстрела.
Теперь мне нужно было бороться за свою жизнь. Прижимаясь к земле, я метнулся под защиту ветвей. Пули вспарывали вокруг меня воздух, но ни одна из них больше не попала в цель. Кровь из раны обильно заливала белую шерсть, однако я чувствовал, что ни один жизненно важный орган не задет. Боль достигла моего мозга, затопила его и выплеснулась лавиной оглушающей ярости. Мы опасны, когда на нас нападают: утрачиваем способность контролировать свое животное начало. Мрак безумия, словно шторкой, отделил сознание от рефлексов, дальнейшее я воспринимал лишь урывками.
Если бы преследователи держались тесной группой, у них бы оставался какой-то шанс выжить. Но в азарте погони они рассыпались по лесу, теряя друг друга из виду, и это решило все. Первый погиб сразу же, не успев этого осознать: я практически оторвал ему голову. Второму перекусил руку, сжимавшую пистолет, и вспорол живот. Третий, напуганный истошным криком умирающего, вертел оружием из стороны в сторону, но, конечно же, не смог заметить моего броска. Я прыгнул ему на спину и прокусил затылок. В этот момент двое оставшихся поняли, что гибель неминуема. Выпустив веер пуль, они бежали в панике и ужасе. Сейчас они ничем не отличались от своих перепуганных псов и сделались легкой добычей. Смерть в образе белого окровавленного зверя следовала за ними, она была вокруг них, невидимая и неслышимая. Я забежал вперед, напал из засады и тут же исчез, оставив за собой еще одно агонизирующее тело. Перед угрозой гибели последнему удалось на какое-то время взять себя в руки. Прижавшись спиной к толстому древесному стволу и выставив перед собой пистолет, он чутко вслушивался в звуки леса, пытаясь обнаружить источник опасности, а потом зашагал, то и дело озираясь и держась наиболее открытых участков. Я крался за ним в отдалении, выбирая удобный момент для последней атаки.
Развязка не заставила бы себя ждать, но моему врагу повезло. Почувствовав сильное головокружение, я был вынужден остановиться. Моя жизненная мощь огромна, но отнюдь не беспредельна. Я потерял слишком много крови, и плечо продолжало кровоточить. Тела наши устроены так, что травмы и раны приближают начало Изменения, и сейчас я почувствовал: пребывать в ипостаси зверя мне осталось недолго, максимум до следующей ночи. С этим нужно было немедленно что-то делать: перспектива оказаться голым посреди леса меня никак не устраивала. Добраться к себе домой я был не в состоянии. Силы стремительно покидали меня с каждой каплей вытекающей крови. Хромая, я побежал в направлении поселка.
Летний рассвет наступал быстро, но мне повезло не встретить на пути ни единой живой души. Я думал об оставленных мной в лесу женщинах. Сейчас я ничем не мог им помочь. Надежда была лишь на то, что от поселка их отделяет чуть более километра, и они сумеют отыскать дорогу самостоятельно. Последние десятки метров я преодолевал с огромным трудом. Меня шатало из стороны в сторону, я спотыкался, глаза то и дело застилала чернота. Дверь в дом была закрыта на защелку, не стоило даже пытаться ее отворить сейчас. Я потащился к дощатому сарайчику в глубине участка — набитого садовым инвентарем и разным старым хламом. Мне еще достало сил протиснуться в щель меж подгнивших досок пола и забиться в темный угол, а потом слабость и темнота навалились на меня окончательно. Я потерял сознание с последним мысленным вопросом: удастся ли мне очнуться на этот раз…
* * *
Мне было холодно, рука затекла так, что я ее почти не чувствовал. Я открыл глаза. Сквозь щели сарая пробивался дневной свет. Я лежал голым на подстилке из старого тряпья. Плечо мое стискивала немыслимо тугая повязка, от которой я немедленно освободился — когда ее накладывали, она предназначалась вовсе не для человеческой руки. Значит, с девушкой и ее матерью все в порядке, они выбрались из леса, нашли меня и перевязали. Изменение произошло со мной этой ночью, следовательно, я пролежал в этом сарае больше суток. Снаружи раздавались голоса — мужские и женские. Лена и ее мать (я поспешил вспомнить, что ее зовут Наталья Петровна) разговаривали с несколькими мужчинами, но в тоне разговора я не услышал опасности. Видимо, за время моего беспамятства ситуация намного улучшилась. Однако нужно было поскорее привести себя в надлежащий человеку вид.
Стараясь не шуметь, я поднялся и осмотрелся. На стенах была развешана старая одежда — рабочий комбинезон, брезентовая куртка, а возле двери стояли разбитые кирзовые сапоги. На первое время сойдет… Я заканчивал одеваться, когда голоса начали приближаться к сараю.
— Вы о чем думаете женщины? — возмущенно выговаривал мужчина. — Таких зверей держать! Это же опасней, чем огнестрельное оружие! Шутка ли — четыре трупа за одну ночь! Милиция со всего района съехалась, прокурор области… Тут вам что, Африка, что ли?!
— Я вам повторяю, что это не наша собака, — со сдержанным нетерпением говорила девушка. — У нас собак никогда не было, мы вообще не видели никакой собаки.
— Зато ее с вами видели, — настаивал мужчина. — Сторож нам рассказал, как вы сюда приехали.
— Что он мог рассказать? — вмешалась мать. — Что видел какую-то собаку? Но мы-то здесь при чем? Да и вообще там у ворот полно собак бегает, я сама их боюсь.
— Что у вас там в сарае? — спросил мужчина.
— Ничего, — ответили женщины в один голос. — Лопаты, инструменты… всякая мелочь.
— Ну, а это что такое? — торжествующе воскликнул мужчина. — Это же кровь! Засохшая кровь.
— Почему кровь? — нерешительно возразила девушка. — Это… это краска.
— Ну-ка, показывайте, что у вас там в сарае, — распорядился мужчина. — Пойдемте! Открывайте дверь, открывайте! Нет! Погодите! Самсонов, приготовь автомат! Ты затвор передерни! Вот теперь, женщина, открывайте. И сразу в сторону.
— Там никого нет! Что вы себе выдумываете?! — закричала девушка. — И вообще вы не имеете права!
— Отойдите в сторону! — разозлился мужчина. — А то за сопротивление сотрудникам оформлю на пятнадцать суток. Ну, что я вам сказал!
Я быстро спрятал бинт в карман куртки и осторожно тронул дверь. Она приоткрылась медленно, с противным скрипом. Я высунул наружу голову. Два милиционера — лейтенант и сержант — с выпученными от возбуждения глазами целились меня из автомата и пистолета.
— Здравствуйте, — смущенно проговорил я. — Я тут… по хозяйству разбирался.
— Собака там? — спросил лейтенант.
— Нет, — сказал я с недоумением. — Какая собака?
— А ну-ка, отойди!
Лейтенант отпихнул меня в сторону, осторожно заглянул внутрь и покрутил головой.
— А где собака?
— Да не было тут никакой собаки, — пожал я плечами. — Позавчера одна забегала из этих, уличных. Вообще-то они возле сторожки живут…
— А ну не крути, — погрозил лейтенант. — Ты, вообще, кто такой? Бомж, что ли?
— Да нет, что вы, — сказал я. — Я под Калугой живу и работаю там же. А тут просто немного помогаю по хозяйству Наталье Петровне и Лене. У меня сейчас отпуск…
Лейтенант смотрел на меня с сильным недоверием, хотя пистолет убрал в кобуру.
— Документы! — потребовал он.
— Вот с этим у меня проблема, — вздохнул я. — Обчистили меня на вокзале какие-то жулики. И документы, и деньги, и вещи — все отобрали. Хорошо еще, что сюда ехать недалеко. Вот жду, когда друзья подъедут, подвезут документы и деньги. Но вы можете позвонить в мое отделение и все проверить.
С минуту лейтенант колебался: не забрать ли меня в участок. Но, видимо, представив, что возня со мной затянется надолго и никакого толку не принесет, передумал.
— Значит, большой белой собаки ты тут не видел?
— Не видел, — подтвердил я.
— А кровь откуда?
— Кровь? Да это же я гвоздем плечо пропорол! — я с готовностью сбросил куртку и показал ссадину на плече, покрытую свежей коростой.
— Ты мне баки не заливай, — без особого убеждения сказал лейтенант. — У тебя ссадина недельной давности, а кровь на траве максимум вчерашняя.
— Моя это кровь, моя, — настаивал я. — Просто на мне все заживает, как на собаке. Лена, подтвердите товарищу лейтенанту!
— Это правда, — быстро и механически проговорила она. — Гвоздем… заживает…
— Ну да, — невозмутимо продолжал я, вытаскивая из кармана бинт — Вот, только сегодня утром повязку снял. Чего ее зря носить.
Лейтенант посмотрел и брезгливо отвернулся.
— Завтра зайду и проверю. Смотри, если документов не окажется! Пошли, Самсонов!
Он вышел с участка, хлопнув калиткой. Лена и ее мать стояли совершенно неподвижно, глядя на меня с изумлением, к которому примешивалась изрядная доля страха.
— Кто вы такой? — спросила мать. — Как вы здесь оказались? Откуда знаете, как нас зовут?
— Не бойтесь меня, прошу вас, — сказал я. — Я здесь совершенно случайно. Я сказал правду, меня ограбили на станции. Я долго шел пешком и утром забрался от холода в ваш сарайчик. Извините, если я вас побеспокоил. Но вы не должны волноваться, я сейчас уйду. Только я должен попросить вашего разрешения воспользоваться этой одеждой. Я ее обязательно верну…
— Откуда вы знаете наши имена?
— Просто услышал… сейчас услышал, когда вы разговаривали с сотрудниками. Извините, что я на вас сослался — иначе они бы от меня так быстро не отстали.
— Но они вовсе не называли нас по имени! — воскликнула мать.
— Мама, перестань! — вдруг сказала Лена. — Человек попал в трудное положение, нечего его допрашивать. Ты не следователь, в конце концов. Вы хотите есть?
— Нет, — сказал я и автоматически сглотнул слюну — Спасибо. Я лучше пойду.
— Нет, сначала вы должны поесть, — она подошла ко мне, взяла за плечо и тут же испуганно отдернула руку. — Вы правда не видели в сарае собаку?
— Не видел, — ответил я, бестрепетно глядя в ее глаза. Ведь это была чистая правда — Мне действительно нужно идти. Извините меня еще раз.
Я шагнул по дорожке к калитке, и мать отпрянула в сторону. Лена шла за мной, провожая.
— Джек, — произнесла она совсем негромко, словно бы сама себе.
— Что вы сказали? — переспросил я.
— Ничего. Просто так. У меня была однажды собака по имени Джек. У вас действительно не болит рука?
— Совершенно, — подтвердил я. — Пустяковая царапина. Я вышел на улицу и остановился.
— До свидания.
— Вы… вы к нам еще зайдете? — спросила она. — Мне хотелось бы… я бы хотела кое о чем с вами поговорить. Произошло так много странного.
— Обязательно, — сказал я — Мне ведь нужно будет вернуть вам одежду.
Она была так похожа на Лизу. В моей груди вдруг образовался горький комок. После гибели Лизы я оставался один, и, вероятно, теперь так будет всегда. Подруг мы могли находить только среди измененных. Любовь к обычным женщинам имела слишком дорогую цену, хотя такое — очень редко — все же случалось.
— Когда вы придете? — требовательно спросила она.
— Скоро, — улыбнулся я. — Очень скоро Я обещаю. Я вышел на улицу и зашагал к лесной калитке.
— Подождите! — окликнула меня она. — Вы не сказали, как вас зовут?
Прежде чем исчезнуть за оградой, я смотрел на нее несколько мгновений.
— Джек, — сказал я.
Потом закрыл калитку, сбросил тяжелые неудобные сапоги и побежал к лесу.
