Дэниел Канеман — один из самых влиятельных психологов нашего времени. Канеман — лауреат Нобелевской премии за свои фундаментальные исследования предубеждений в человеческом разуме. Совместно с коллегой Амосом Тверским Канеман по сути создал поведенческую экономику. Если вы читали такие книги, как «Предсказуемая иррациональность», Nudge или даже Moneyball, знайте, что все они в той или иной мере основаны на работах Канемана.

Несколько лет назад журналист из Guardian взял у Канемана интервью. Они встретились в лондонском отеле. Репортеру дали задание расспросить Канемана о том, как люди могут научиться лучше мыслить.

«Знаете, что бы я уничтожил, если бы у меня была волшебная палочка? — спросил Канеман у журналиста. — Самоуверенность».

Кажущийся простым ответ Канемана очень важен для всех нас, страдающих от самоуверенности. Мы считаем, что знаем гораздо больше, чем на самом деле, и почти каждый из нас думает, что его ум, внешность и профессионализм выше среднего. На работе мы уверены, что работаем лучше тех, кто сидит рядом с нами. На вечеринках мы считаем себя более очаровательными, чем большинство людей в комнате.

Такая самоуверенность может оказать дурную услугу практически каждому из нас. В политике можно вспомнить баннер «Миссия выполнена», вывешенный на боевом корабле во время войны в Ираке, которая была далеко не закончена. В бизнесе только такой бьющей через край самоуверенностью можно объяснить общественный резонанс, вызванный слиянием AOL — Time Warner, или коллапс Lehman Brothers в ипотечном кризисе. Был такой спортсмен — боксер Леннокс Льюис. После того как он стал чемпионом мира в тяжелом весе, его побил парень, фактически пришедший с улицы.

 

Контрольный вопрос № 26

Чрезмерная уверенность в себе способна мешать эффективному обучению. Когда люди самоуверенны, они не учатся. Они не практикуются. Они не задают себе вопросов. Самоуверенность особенно опасна в более сложных формах обучения. Если нам кажется, что что-то знаем, мы просто не станем заниматься непростой деятельностью по поиску взаимосвязей идей или расширению наших знаний.

Проблема здесь не только в самоконтроле или даже не в самосознании. Мы просто не делаем достаточно для того, чтобы размышлять, анализировать, по-настоящему глубоко усваивать материал. И это подводит нас к последней стадии процесса обучения — переосмыслению того, что мы знаем.

Знаете ли вы, как работает унитаз? Наверное, да. Мы пользуемся им каждый день — по крайней мере большинство из нас. Скорее всего, вы когда-нибудь открывали крышку приделанного за унитазом бачка — для того, чтобы проверить грушу-затычку или подкрутить ручку смыва.

Тогда ответьте на следующий вопрос: оцените в баллах от 1 до 10, насколько хорошо вы понимаете работу унитаза?

 

1. Вообще не понимаю. Понятия не имею, как работает унитаз.

5. Средний уровень. В общем у меня есть представление о том, как работает унитаз.

10. Эксперт. Я не просто все понимаю, мне приходилось несколько раз устанавливать унитаз.

 

Скорее всего, вы дали себе оценку где-то около 5 или 6 — ваши знания чуть выше среднего, но вы — не мастер.

Психолог Арт Маркмен тоже когда-то думал, что знает, как работает унитаз. Как он описывает в своей замечательной книге «Как мыслят умные» (Smart Thinking), в детстве он любил забавляться с этим устройством. Его родители часто кричали на него, чтобы он прекратил играть с сантехникой. В общем, Маркмен, скорее всего, тоже поставил бы себе оценку не ниже 5‒6 в понимании работы унитаза. Как из него вытекает вода? Что это за выпуклость снаружи в нижней части унитаза? Он хотя бы знает, как в унитаз заливается вода? Только тогда Маркмен понял, что плохо представляет себе устройство унитаза. У него не было систематического представления о том, как он на самом деле работает.

Разум Маркмена обманывал его, говоря, что он понимает работу унитаза. Он верил, что может все объяснить. Но на самом деле не мог описать, как устроен унитаз, и осмыслить действие различных его частей. Он наверняка не смог бы разобрать унитаз и собрать его обратно.

Проблема была не во времени. Как и все мы, Маркмен потратил много часов своей жизни на созерцание сантехнического оборудования. Нельзя заподозрить его и в отсутствии таланта — когда-то он был исполнительным директором Общества когнитивной психологии. Это своего рода уловка-22 в изучении: чем больше мы знаем, тем больше нам кажется, что знаем больше. В этом смысле имеющиеся у нас знания представляют вполне реальную опасность. Они в действительности сбивают нас с толку. Психологи изучают это явление уже не один десяток лет и придумали для него не одно остроумное название — «слепое пятно профессионала», «беглая эвристика», «иллюзия глубины понимания»…

Все эти ученые названия передают одну и ту же суть: мы часто думаем, что знаем больше, чем на самом деле. Мы переоцениваем наши навыки. Мы не осознаем, насколько многого не знаем. Вы можете поставить себе шестерку за знания об унитазах. Но скорее всего, они тянут не больше чем на четверку.

Это дает нам первый урок переосмысления знаний: будьте скромны. Я увидел необходимость в такой скромности в процессе моих собственных исследований. Однажды я попросил людей оценить, насколько хорошо они способны определить успешные методы преподавания. Если бы они адекватно оценивали свои навыки, распределение было бы равномерным: 50% ниже, 50% выше. Но все оказалось не так, и почти 90% респондентов сказали, что их способность распознать хорошего преподавателя как минимум не ниже средней.

Надо признать, у такого отношения есть свои преимущества. Не имея определенной самоуверенности , никто не будет писать книгу или публиковать исследование. Кроме того, она дает нам некую мотивацию. Студенты, завышавшие во время интервью свой средний балл, впоследствии демонстрировали лучший рост оценок, чем те, кто отвечал честно. Как объяснил мне один из ученых, проводивших данное исследование, у хвастунов были «более высокие цели».

Кроме того, признаваться в том, что вы о чем-то понятия не имеете, для многих просто стыдно — как и мне стыдно рассказывать о тех случаях, когда я проявил излишнюю самоуверенность. В своей жизни я умудрился проиграть деньги уличным мошенникам и явиться в аэропорт не в тот день. Несколько лет назад я выступал в Законодательном собрании штата Калифорния с презентацией, которая оказалась настолько противоречащей официальной линии, что один из законодателей полушутя пригрозил вызвать меня на кулачный бой.

Одна из причин чрезмерной уверенности при обучении — знакомство с предметом. Если идея или факт дались нам легко или мы просто часто с ними сталкивались, мы склонны думать, что мы что-то об этом знаем, даже если на самом деле это не так. Этим объясняется, почему люди так уверены в своих знаниях об унитазах, — они постоянно находятся рядом с нами. И по той же причине люди уверены, что способны распознать хорошего учителя: они же постоянно сталкиваются с процессом преподавания.

Но мы можем переоценивать свои способности и по-другому. Например, если что-то кажется простым или обычным, мы думаем, что изучить это проще. Если кто-то читает статью с крупными иллюстрациями, он с большей вероятностью будет думать, что понимает ее содержание. Если вы видите, что профессор умеет привлечь внимание аудитории, вы, скорее всего, решите, что этот профессор способен научить вас большему, даже если это не так.

Во время нашей встречи с Артом Маркменом в Техасском университете в Остине он привел мне еще один пример — TED Talks. Это набор блестяще подготовленных лекций по самым разным предметам — от жонглирования до морали. В них есть много историй и драматических моментов, яркие прожекторы и удачные ракурсы. У многих из видео более чем по 10 млн просмотров.

Но Маркмен считает, что для обучения TED Talks скорее вредны, чем полезны. «Проблема не в самих лекциях, — сказал мне Маркмен, — а в том, как мы их потребляем. Мы слышим хорошо отрепетированную речь по определенной теме продолжительностью 15 минут, а потом переходим к следующей теме». Иначе говоря, TED Talks может выглядеть как образовательный опыт. Ведь нам рассказывают о разных вещах настоящие профессионалы. Но из-за того, что нам так легко прослушать этот материал, нам так же легко его забыть.

Вроде бы это кажется не настолько важным. Что с того, что лекции TED Talks так тщательно отшлифованы? Что с того, что видео очень качественно сняты? Однако именно красота картинки и слов мешает нам учиться. Некоторые психологи называют это «двойным проклятием» обучения. Если вы не знаете, правы ли вы, то не будете знать и что вы неправы, и неудивительно, что люди усваивают меньше, если предмет кажется им простым. Они прилагают меньше усилий, если знания представлены им в «легкоусвояемой» форме.

Следовательно, прошлый опыт — вторая важная причина чрезмерной уверенности в себе при обучении. От него зачастую зависят наши суждения об обучении. Если мы всегда с легкостью писали контрольные работы по химии, то будем меньше готовиться к следующей контрольной, даже если она должна быть гораздо труднее, чем все предшествующие. Если мы все время занимаемся разработкой презентаций в PowerPoint, то начинаем тратить на их подготовку все меньше усилий, даже если нам предстоит выступать в совершенно иных условиях, чем раньше.

Военные называют это «болезнь победителей». Если генерал выиграл много сражений, у него начинается головокружение от успехов. Классический пример — «последний рубеж» Кастера. До битвы при Литтл-Бигхорне в 1876 году Джордж Кастер очень быстро продвигался по служебной лестнице. Он показал cебя героем в нескольких крупных сражениях Гражданской войны, в том числе в битве при Геттисберге. Когда Роберт Ли подписывал капитуляцию в Аппоматоксе, Кастер находился там, всего лишь в нескольких шагах позади Улисса Гранта.

По всей видимости, этот опыт заставил Кастера поверить, что он может победить в любом сражении, и, невзирая на имеющиеся свидетельства, он сильно недооценил число индейских воинов, с которыми ему пришлось столкнуться в битве при Литтл-Бигхорне. Кастер никогда бы не подумал, что группа сиу решит отрезать ему все пути к отступлению, — и проигнорировал предупреждения о том, что войско Сидящего Быка может быть в пять раз больше, чем его отряд уставших солдат.

 

Контрольный вопрос № 27

Поэтому Кастер не составил подробного плана, не разработал стратегию действий в чрезвычайных обстоятельствах и даже не раздал конкретных приказов. Более чем тысячное войско индейцев уничтожило Кастера и более двухсот его подчиненных, однако легенда гласит, что последними словами Кастера были: «Ура, парни, мы их сделали!»

 

Переосмысление изученного необходимо не только из-за самоуверенности. Кроме этого, люди часто не обращают внимания на важные вещи. В этом смысле мы должны заново возвращаться к изученному материалу, потому что часто действуем как роботы, а не как люди, больше на автомате, чем сознательно. Проблема не в том, что мы что-то неправильно понимаем, а в том, что мы вообще изначально пропустили это что-то.

Так, когда я был ребенком, у двери моей комнаты висела картина с изображением Девы Марии. Это была репродукция средневекового холста, где Мария в блестящей шали, накинутой на голову, обнимала младенца Христа. Картина была вставлена в небольшую деревянную рамку, и я проходил мимо нее, наверное, полдюжины раз за день.

Происшедшее далее — часть семейного предания. Такие истории рассказывают столько раз, что в них реальные воспоминания смешиваются с поучительной выдумкой. Рассказ начинается с того, что однажды моя мать влетела в кухню и потребовала признаться, кто из нас пририсовал Деве Марии усы, сделав ее похожей на Граучо Маркса.

— Кто это натворил? — вопрошала она. — Кто посмел осквернить изображение Девы Марии? Кто нарисовал ей черные усы?

Вначале она ткнула пальцем в моего брата как наиболее вероятного подозреваемого. Он был подростком — и достаточно шкодливым.

— Ты знаешь что-нибудь об этом? — спрашивала мать. — Это был твой маркер? Ты что, не понимаешь, насколько это серьезно?

Брат все отрицал.

Следующей под огнем оказалась сестра:

— Это ты нарисовала усы Марии? Что за глупая шутка!

Сестра тоже все отрицала. Она громко протестовала и заявляла о своей невиновности. Испортить Деву Марию? Она бы ни за что такого не сделала!

Я тогда был еще маленьким, мне было лет шесть или семь, — слишком маленьким, чтобы заподозрить меня в таком. Однако, судя по некоторым версиям истории, я также подвергся допросу:

— Ты что-нибудь про это знаешь? Это ты нарисовал усы на картине?

В какой-то момент, возможно, как раз во время этих обвинений — или позже в тот же день — мой отец начал хихикать. Оказалось, что еще несколько дней или даже недель назад он взял маркер и пририсовал Деве Марии усы. Он считал, что картину никто не ценит по достоинству. Эта работа, такая изящная и поэтичная, должна играть бо́льшую роль в нашей жизни, утверждал он. Впоследствии он называл тот случай «местью усов».

Канеман объяснил бы происшедшее очень просто. Оказывается, у каждого из нас есть два типа мышления. Во-первых, мышление бессознательное, автоматизированное и быстрое. Во-вторых, мышление сознательное, медленное и взвешенное. Чаще мы полагаемся на бессознательную функцию мозга, и в целом это прекрасно работает. Нам требуется меньше времени — и усилий — на многие привычные вещи, и мы не тратим энергию на излишний анализ.

Но это приводит к тому, что мы часто упускаем детали. Мы прочитываем отрывок текста, но фактически не понимаем его. Мы смотрим, как кто-то учит нас чему-то, но на самом деле не учимся. На протяжении многих дней мы ходили мимо Девы Марии с внушительными усами и совершенно этого не замечали.

Бессознательному посвящено много исследований — зачастую несколько жутковатых. Так, в одном из них у людей спрашивали, знают ли они, где находится ближайший огнетушитель, и, хотя многие из опрошенных работали в одном и том же здании более десяти лет, лишь четверть из них смогла правильно ответить на вопрос.

В другом исследовании люди проходили мимо имитации шумной ссоры, устроенной психологами, однако лишь 50% из них заметили ее. При повторении того же эксперимента двое мужчин устроили настоящую драку на тротуаре, сопровождаемую криками и стонами, и снова лишь около половины проходивших мимо людей обратили на нее внимание. Ученые назвали свою статью с изложением результатов исследования «Вы не будете говорить о бойцовском клубе, если не замечаете бойцовский клуб».

С одной стороны, может показаться, что наш мозг просто ленив, и с точки зрения сознания это действительно так. Мы не хотим тратить свое внимание. Чтобы на чем-то сосредоточиться, требуется энергия. Но даже когда мы обращаем на что-то внимание, бессознательное в нас продолжает играть свою роль. Даже если мы стараемся воспринять что-то сознательно, он не прекращает работы. И прежде чем у нас появляется хоть какая-то возможность рассмотреть факты, нас часто настигает своего рода ментальное «я же говорил».

В моей собственной жизни такое происходит очень часто, когда я хожу по магазинам. Например, я хочу купить газовый гриль и придумываю различные доказательства того, что он сэкономит мне время и деньги. Чтобы убедить себя купить новый гриль, я мысленно составляю длинный список доводов: «Я не могу пользоваться угольным грилем под дождем. Моя пища с новым грилем будет более здоровой. Купить баллон с газом проще, чем найти уголь. А вот тот газовый гриль продается со скидкой». И вот — бац! — мне доставляют новый гриль, и теперь он стоит на моем дворе, и никто им не пользуется.

Никто не застрахован от подобных когнитивных предубеждений. Причем профессионалы подвержены этому не меньше, чем любители, и мастера поддаются на уловки своего мозга не реже, чем ученики. Не важно, сколько денег поставлено на кон — и сколько умников находится в комнате. Чарльз Дарвин делал неоправдавшиеся предсказания по поводу наследственности. Томас Эдисон считал, что переменный ток никогда не будет применяться в больших масштабах. И, честно говоря, если бы вы были ребенком в доме моих родителей, вы бы тоже не заметили черные усы на лице Девы Марии. А теперь давайте рассмотрим, что мы можем с этим сделать.

Необходимость оценки

Утром моего сорокового дня рождения, как раз после того, как я вскрыл несколько подарков, в мой почтовый ящик пришло письмо: «Хотим как можно скорее связаться с Ульрихом Бозером». Это сообщение пришло от Фонда Билла и Мелинды Гейтс. Они хотели встретиться со мной, чтобы обсудить вопросы финансирования образования. Не буду ли я так любезен при первой возможности позвонить в фонд?

Сначала я решил, что это розыгрыш. Это было похоже на одну из дурацких шуточек моего брата, подготовленную специально к моему дню рождения. Когда я рассказал об этом жене, она подумала то же самое, и в ее глазах читалось: «Да ладно. Вряд ли Билл Гейтс хочет с тобой встретиться».

Однако письмо оказалось настоящим, и спустя несколько недель я вошел в просторную переговорную. Вдоль задней стены стояли стеллажи с книгами. Через окно вдали виднелась гавань, сверкающая на солнце вода и яхты на ней. А в дальнем углу самый богатый человек в мире болтал с кем-то из коллег.

Накануне встречи мы совместно с сотрудниками фонда составили информационный бюллетень о финансировании и результатах образования. Документ состоял из сорока страниц с восемью приложениями. Его послали Гейтсу незадолго до нашей встречи, и, как только мы все уселись вокруг стола и началось обсуждение, Гейтс стал задавать очень точные вопросы о некоторых из приведенных нами данных.

«Почему в приложении и основном тексте приводятся разные цифры расходов?» — спросил Гейтс.

Это был почти незаметный момент, примечание к примечанию, что-то вроде упоминания о весе нейтрино на Марсе или имени первого американца, выигравшего золотую медаль в толкании ядра. Сначала я подумал, что ослышался. Но, собравшись с мыслями, начал объяснять детали. «В приложении, — сказал я, — мы привели суммарные затраты, включающие капитальные вложения. В основном тексте мы говорили только о текущих расходах, куда не включены затраты на строительство и обслуживание зданий».

Меня, к счастью, предупредили, что Гейтс способен задавать подобные вопросы. До того как я полетел в Сиэтл, коллеги рассказали мне, что Гейтс часто начинает совещания с очень подробных расспросов, которые, как правило, касаются каких-то весьма специфических данных и цифр. «Гейтс хочет быть уверен, что играет в волейбол с кем-то, кто может удержать мяч в воздухе», — сказал мне Том Кейн из Гарвардского университета.

Можно сказать, что в вопросах менеджмента Гейтс обладает уникальным чутьем на обман и некомпетентность. Он задает каверзные вопросы, потому что хочет увидеть, действительно ли присутствующие хорошо разбираются в материале. Когнитивные психологи обычно более вежливы, чем топ-менеджеры, и Гейтс проводил мысленную оценку: являются ли находящиеся здесь специалисты настоящими специалистами? Насколько хорошо они разбираются в вопросе? Понимает ли этот человек разницу между капитальными вложениями и текущими расходами?

Не знаю точно, почему Гейтс применяет именно такой подход. Но несомненно, что такие люди, как он, должны внимательно проверять всю информацию, которая попадает к ним на стол. Во-первых, в общении с топ-менеджерами многие применяют метод «да, конечно», говоря боссу только то, что он хочет слышать. Во-вторых, как мы уже видели, людям свойственна излишняя самоуверенность, и они могут думать, что знают что-то, когда на самом деле не знают ничего.

Поведение Гейтса может служить моделью в процессе обучения: мы должны переосмыслять и повторно анализировать то, что выучили. Чтобы избежать предубеждений, избавиться от чрезмерной самоуверенности, стать настоящими профессионалами, мы должны критически оценить как свои размышления, так и размышления окружающих.

В этой книге мы уже несколько раз сталкивались с различными выражениями этой идеи, но на этой, финальной стадии обучения такого рода целенаправленное переосмысление является центральным аспектом процесса. Приобретая тот или иной навык, мы должны спрашивать себя: «Все ли нам понятно? Что нас смущает? Как нам узнать, что нам известно?»

На своих занятиях в Университете Карнеги‒Меллона Марша Ловетт по окончании лекции часто раздает студентам письменные вопросы. Она называет их «обертками». Студенты должны спросить у себя: «Чему я научился? Что мне было сложно понять? Что осталось неясным?»

Ловетт считает, что главное преимущество «оберток» состоит в том, что они заставляют студентов задуматься о непонятом, а также о том, «как они могут усовершенствовать свое обучение». Преподаватель часто рекомендует студентам сосредоточиться на тех областях, которые показались наиболее трудными для понимания. Обращая наиболее пристальное внимание на «самые мутные», по выражению Марши, места, студенты извлекают больше из процесса обучения. «Я хочу, чтобы у них вошло в привычку думать: "Так, а хорошо ли я это знаю? Где я, кажется, что-то недопонимаю?"» — объяснила мне Марша.

Изменения в контексте — даже небольшие — также имеют значение. Когда мы меняем среду, нам проще находить проблемы. Именно поэтому стоит прочитать свои письма вслух, прежде чем отправлять: так мы скорее заметим промахи и грамматические ошибки. Если мы распечатаем докладную записку заранее и просмотрим ее на бумаге, мы легче найдем возможные опечатки. В напечатанном на бумаге — не на экране — виде мы видим материал иначе, и ошибки становятся более очевидными.

В таком анализе важнее всего отношение к сделанному, и, работая над этой книгой, я понял, что стал самоуверенным в некоторых ключевых сторонах своей жизни. Я пишу статьи или веду беседы, но при этом не думаю, как и где мне стоит совершенствоваться. Я воспитываю своих детей или управляю людьми, не задумываясь над тем, как мне стать лучше.

Можно винить в этом издержки среднего возраста — или суматошный образ жизни, но я понял, что не оцениваю систематически свою деятельность даже в тех областях, которые для меня действительно важны, — например, в воспитании детей. И я решил бороться с этой ленью. Ничего сверхъестественного. Просто небольшой анализ и оценка того, что сделано.

Иногда, например, я чувствую, что мне не хватает подготовки, когда я выступаю перед публикой. Я начинаю мяться и запинаться, не в состоянии нормально сформулировать мысли, как подвыпивший гуляка. Поэтому я начал пересматривать записи собственных выступлений и искать в них такие моменты. Кроме того, я однажды посетил семинар по публичным выступлениям, и в течение нескольких часов инструктор дал мне и группе моих коллег много ценных советов.

То же самое и с моей работой как автора: я осознал, что могу писать лучше, и поэтому нашел редактора, который мог бы обеспечить мне конструктивную критику и найти слабые места в моих текстах. Я иначе посмотрел на психотерапию и стал посещать консультанта неподалеку от дома, который показал, как можно сделать их более осмысленными и лучше контролировать свои мысли.

Мне хотелось оценить степень собственного профессионализма, проанализировать мои успехи и неудачи. Это не было обучение в традиционном смысле — я не посещал никаких образовательных занятий, не слушал лекции и не сдавал экзамены, не смотрел обучающие программы и не читал учебники. Я просто старался более тщательно оценивать собственную деятельность, и даже этого оказалось достаточно, чтобы помочь мне в самосовершенствовании.

В конечном счете очень легко забыть о том, что развитие мастерства часто опирается на волевое осознание. Нам нужно спрашивать у себя: «Как я это узнал? Что мне известно? Проверил ли я свои знания?» Билл Гейтс однажды заявил: «Ваши самые недовольные клиенты — ваш самый главный источник обучения» — и в экономическом контексте это имеет смысл.

Кроме того, я считаю, что зачастую самым главным двигателем обучения оказывается простая готовность к анализу, к выяснению того, что нам на самом деле известно, к превращению наших самых неприятных ошибок в самый лучший источник обучения.

 

В переосмыслении изученного нам нужна и объективная проверка извне. Ведь мы, люди, часто льстим себе. Как хорошие актеры, мы начинаем верить в свою собственную ложь, особенно в том, что касается обучения, и большинство из нас думает, что нам известно гораздо больше, чем это есть на самом деле. Поэтому нам нужен анализ со стороны, конкретные вопросы и хорошая обратная связь.

Здесь главнейшую роль играет Ценность учителей. Например, для моих выступлений перед публикой оказалось очень полезно, что инструктор давал мне советы и оценивал мои успехи. Мое умение писать тексты улучшилось, потому что я обратился за помощью со стороны и получил конструктивную критику. А помните моего баскетбольного наставника Дуэйна Самуэльса? Он помог мне понять, что я понимаю — и чего не понимаю — в бросках.

Другой важный источник обратной связи — коллеги. Они могут оказать нам очень большую помощь в оценке наших профессиональных качеств. В военно-воздушных силах принято следить за тем, чтобы все получали вдумчивую и обоснованную критику, и после тренировочных полетов вся команда собирается вместе с пилотом, чтобы обсудить полученные уроки. Подобный подход используется и в других организациях. Так, в политических кругах сеансы группового анализа называют «посмертным вскрытием». В больницах — «отчетом о проделанной работе».

Итак, мы вернулись к идее о ценности обратной связи: даже те, кто обладает самым высоким уровнем профессионализма, получает преимущества, узнавая от других, правы они или нет. Так, например, нужно очень много работать, чтобы стать судьей в Главной лиге бейсбола. Карьера Тома Халлиона началась более 30 лет назад, и он многие годы судил матчи команд более низкого уровня, пока наконец его не пригласили в Главную лигу, где он получил известность за свои драматичные объявления аутов.

Работа Халлиона очень сложна. Мяч, брошенный питчером Главной лиги, легко достигает скорости 160 км/ч, и у судьи практически нет времени на решение — страйк или бол. Бывает, что мяч попадает в защитную маску Халлиона, а насмешки и ругань со стороны спортсменов — обычное дело. Менеджер Дон Маттингли однажды посоветовал Халлиону «проснуться», сопроводив комментарий неприличным словом. (За это Халлион удалил Маттингли с поля.)

Однако Халлион признает, что и он совершает ошибки. Он может пропустить страйк, неправильно оценить мяч с искривленной траекторией или не увидеть, как именно была сделана подача. «Конечно, всем нам хочется, чтобы в каждой игре судейство было правильным, — однажды сказал Халлион журналисту после игры. — Но все мы — люди и порой совершаем ошибки».

Чтобы помочь судьям, в матчах Главной лиги несколько лет назад стала использоваться новая технология, которая позволяет определить, правильно ли судья назначил страйк. Опираясь на данные хитроумных камер и различных датчиков движения, программа показывает, на самом ли деле был бол, в целом помогая судьям оценить свою собственную работу.

В результате судьи стали работать лучше и, судя по имеющимся данным, теперь с большей точностью назначают страйки. Более того, технология оказалась особенно полезной для молодых судей, которые используют программу в ходе своей подготовки. Многие из них теперь приходят работать в Главную лигу, обладая практически таким же уровнем мастерства, как и более опытные судьи, такие как Халлион.

Суть в том, что даже опытные специалисты способны научиться большему, если будут внимательно следить за тем, что они знают, а что не знают. Как и любая обратная связь, такая оценка должна быть своевременной. Так, одно из преимуществ компьютерной обработки данных по страйкам в Главной лиге бейсбола заключается в том, что результат выдается практически мгновенно. Один из судей, Дасти Деллинджер, изучив данные о своем судействе, объяснил: «Я мог быстро корректировать свои действия на основании получаемой информации, и это очень много для меня значило».

Опросы — другая форма оценки. Они позволяют узнать, что вам действительно известно. Такие эксперты по обучению, как психолог Реган Гурунг, постоянно напоминают об этом студентам, говоря: «Проверяйте себя, отвечайте на вопросы в конце учебника, сдавайте тренировочные экзамены, проходите как можно больше опросов». Гурунг считает, что эффект можно видеть практически сразу. «Оценки у тех, кто отвечает на вопросы, начинают очень быстро расти», — сказал он мне.

Чтобы лучше разобраться в этом типе анализа, основанном на тестировании, я посетил занятие по физике в Университете штата Мэриленд в Колледж-Парке. Я присел на пластиковый стул в одном из средних рядов большой аудитории рядом со студентом-первокурсником Брэндоном Фишем.

Как и у других студентов, у Брэндона было небольшое устройство, похожее на пульт от телевизора, с помощью которого можно было отвечать на простые вопросы через радиосвязь.

Это был первый день занятий после весенних каникул, и профессор Бен Дрейфус начал с шуточного вопроса, который отображался на большом экране: «Как каникулы?»

Когда смешки в аудитории стихли, наступила очередь настоящего опроса. Первые четыре вопроса были простыми. Они касались распределения электрических зарядов в конденсаторах. Я ничего в этом не понимал, так что оценивать мне было нечего. Но Фиш быстро отправлял ответы, нажимая маленькую черную кнопку.

Все это не вызывало у студентов никакого стресса. Вопросы были легкими, и за каждый давалось всего несколько баллов. Фиш воспринимал опрос как способ проверки своих знаний. Когда он закончился, на экране появился список правильных ответов с указанием процента студентов, которые их дали.

В целом результаты оказались не слишком хорошими. По-видимому, многие забыли материал за время каникул, и на некоторые вопросы половина аудитории ответила неправильно. Иными словами, Дрейфус помог студентам оценить результаты предшествующего обучения — и они выяснили, что не помнят многого из пройденного.

Остальную часть занятия Дрейфус посвятил обзору основных идей и новым вопросам. Когда после занятия я поговорил с Фишем, он сказал мне, что такой подход очень помогает.

 

Контрольный вопрос № 28

Вопросы позволяют понять, что еще нужно выучить и в чем совершенствоваться. «На этих занятиях нам помогают понять, что действительно важно. Мне кажется, это очень эффективный способ преподавания, — сказал мне Фиш. — Полезно знать, чего ты не знаешь».

Мы с Фишем поговорили еще. Он рассказал мне о том, чем собирается заниматься после колледжа, — он хотел стать «исследователем населения». Я спросил у него, есть ли какие-нибудь недостатки у подхода, основанного на опросах. «Могут возникать неудобные паузы, когда люди не хотят отвечать», — сказал он.

Мне также показалось, что Фиш проникся таким типом оценки. Он осознавал, насколько важно выяснить, что ты чего-то не знаешь, и к концу нашего разговора он сказал мне нечто такое, чего я никак не ожидал услышать от студента: «Я люблю опросы!»

 

Все мы забываем. На это уходит несколько дней — или несколько минут. Но в ходе обучения очень часто оказывается так, что нам в буквальном смысле «в одно ухо влетело, из другого вылетело». В отношении воспоминаний наш мозг действует подобно решету. Многое из происходящего исчезает из памяти уже через несколько секунд. Но что еще хуже — даже то, что остается, постепенно теряет детали.

В школе это происходит постоянно, даже после усердного изучения. Так, одно исследование свидетельствует, что студенты-медики порой не могут вспомнить более 50% из того, что они прошли за последние несколько месяцев. Поэтому, даже если будущий врач на первом курсе университета успешно сдает экзамен по анатомии, год спустя он его с большой вероятностью провалит.

Всем нам хочется верить, что мы запоминаем все, что видели, делали или переживали. Больно думать о том, что даже важные воспоминания могут угаснуть — школьный выпускной, близкий друг, первый поцелуй… Но, изучая забывчивость в лаборатории, когнитивные психологи обнаружили, что все наши воспоминания снабжены своего рода таймером. Если мы сознательно не восстанавливаем то, что когда-то запомнили, то этот таймер звонит — и мы это забываем. Ученые называют это кривой забывания.

Исследования памяти и забывания проводятся уже не один десяток лет, но бо́льшая их часть похоронена в пыльных научных журналах и никому не известных томах, написанных бородатыми учеными. По крайней мере, так было, пока не появился Роджер Крейг. С самого детства Крейг любил разнообразные игры. Среди его увлечений были шахматы, «Эрудит», покер, бейсбол. «Я обожаю соревноваться, — говорил он мне. — Мне нравится побеждать».

Поэтому, учась в магистратуре, Крейг решил сыграть в телеигру Jeopardy! («Рискуй!»)! В детстве он часто смотрел ее вместе с дедушкой и бабушкой. Некоторые из его друзей-студентов тоже пытались попасть на шоу. Кроме того, Крейг решил, что может получить преимущество, наткнувшись в журнале Wired на статью, где рассказывалось о пользе распределения обучения во времени. «Студентов всегда убеждают в том, что не нужно зубрить материал, — говорилось в статье. — Но эффективность правильного распределения занятий во времени так велика, а улучшение результатов так устойчиво, что практически с того момента, как был описан этот эффект, психологи убеждают преподавателей использовать его для ускорения прогресса обучения».

Крейгу показалось, что информация, почерпнутая из статьи, поможет ему. Когда он готовился к экзаменам в Политехническом университете Вирджинии, он часто по несколько раз возвращался к одним и тем же мыслям, чтобы не забыть их. Он даже написал короткую компьютерную программу, помогавшую ему правильно распределять во времени свои занятия, чтобы возвращаться к определенным темам через одинаковые промежутки времени.

Но статья в Wired предлагала более глубокий подход, и вскоре Крейг скачал программу под названием Anki. Основанная на принципах интервального обучения, она с помощью сложного алгоритма предлагала людям опросы именно по тем темам, которые находились на грани забывания. Как было написано на сайте, посвященном этой программе, «повторяйте только тот материал, который вы вот-вот забудете».

Вооружившись базой данных по вопросам прошлых игр Jeopardy!, Крейг начал оттачивать необходимые для игры навыки и пересматривать факты (подробности о жизни президентов, названия старых фильмов), а программа соотносила их с его скоростью забывания. Если Крейг давал неправильный ответ, Anki повторяла вопрос через несколько минут. Если он отвечал правильно, то вопрос появлялся снова только через несколько дней. Если во второй раз он отвечал верно, то в следующий раз тот же вопрос мог появиться через несколько месяцев.

Этот подход можно представить более наглядно, если рассмотреть кривую забывания. Она показывает, насколько долго вы помните то, что только что выучили, и, согласно этому графику, через несколько дней — или даже через несколько минут после того, как что-то узнали, вы, вероятно, это забудете.

Если вы встретили на вечеринке человека, который представился вам как Терри, на графике этот случай соответствует сплошной линии. Она показывает, что вы вряд ли вспомните имя Терри спустя несколько дней. Если вы через несколько минут после знакомства напомните себе его имя, это напоминание поможет вашей памяти — но не слишком сильно. Этот случай изображен пунктирной линией на графике ниже. Согласно этой кривой, вы забудете имя Терри через несколько недель.

Но если вы специально вспомните имя Терри через несколько дней после вечеринки — «Его зовут Терри, его зовут Терри», то пунктирная линия на графике слегка сместится вправо, и теперь кривая забывания будет выглядеть примерно так:

Если вы еще раз постараетесь вспомнить имя Терри спустя несколько недель — «Его зовут Терри, его зовут Терри», скорость забывания снова изменится и будет выглядеть так:

Пунктирная линия — главное, на что нам нужно обратить внимание. Это знак обучения. Это знак запоминания. И именно это делал Роджер Крейг с ответами на вопросы телеигры, стараясь запомнить как можно больше ответов.

Крейг впервые попал на шоу в сентябре 2010 года и в маленькой комнате с Алексом Требеком и двумя соперниками не допустил ни одной ошибки. Конкуренты были повержены. Он блестяще проходил этап за этапом и в конце концов установил рекорд по сумме денег, выигранной за одну игру, превзойдя результат, который несколько лет назад показал Кен Дженнингс.

 

Контрольный вопрос № 29

Вернувшись тем вечером в отель, Крейг скорее удивлялся, чем восхищался своей победой. Он знал, что сыграет хорошо: положительный эффект интервального обучения был неоднократно доказан. Но все же не думал, что справится настолько хорошо. Крейг настолько превзошел соперников, что подумал: «Ого, кажется, это работает здорово!»

Ночью он не мог заснуть. Позовут ли его на игру снова? Не решил ли Требек, что он каким-то образом смошенничал? Но Крейг не делал ничего запрещенного: он просто положился на результаты исследований человеческой памяти, чтобы отточить свои навыки. В конце концов Jeopardy! попросила Крейга вернуться, и он выиграл еще полдюжины игр, а затем — Турнир чемпионов, где звезды программы встречаются друг с другом.

Крейг живет в Нью-Йорке. Он — специалист по анализу данных, часто использует Anki для работы и различных игр. Он постоянно говорит о том, что распределение обучения во времени — лучший способ приобрести и сохранить знания. Крейг гарантирует нам, что мы ничего не забудем. «Любой, кто хочет достичь успеха в игре, должен практиковаться, — однажды сказал Роджер журналисту NPR. — Вы можете практиковаться хаотично, а можете — эффективно. Именно это я и делаю».

 

Призыв Роджера Крейга прекратить «хаотичное обучение» не остался без ответа. Существует по меньшей мере полдюжины компьютерных программ, которые обещают помочь людям распределить процесс обучения по дням, неделям, месяцам или даже годам. SuperMemo — «дедушка» этого типа программ, вероятно самая старая из них. Более новая VocApp позволяет пользователям включать в процесс обучения изображения. DuoLingo предназначена для изучения иностранных языков, и с ее помощью можно распределять во времени запоминание слов.

Интервальное обучение стали использовать и в других областях. Некоторые программы корпоративных тренингов применяют этот подход. Так, например, Verizon после тренингов рассылает на компьютеры своих сотрудников учебные материалы для повторения, чтобы освежить их память. Некоторые из образовательных методик Thomson Reuters также используют этот подход, чтобы нужные стратегии всегда оставались «на поверхности».

Однако большинство по-прежнему используют концентрированное во времени обучение. Интервальный подход пока не охватил всех, и люди продолжают зубрить материал. Вместо того чтобы распределить процесс во времени, они пытаются выучить все за один вечер и не возвращаются к важным идеям и деталям . Так, большинство людей не помнят названия последнего сражения Войны за независимость. (Подсказка: это было не при Лексингтоне.) Почему? Я думаю, потому, что они, когда-то узнав об этом, больше не возвращались к данному материалу.

Школы, в свою очередь, часто поощряют зубрежку. За исключением разве что «повторения пройденного» в начале учебного года, школьные учителя почти никогда не возвращаются к уже изученному. Итоговые контрольные, которые стимулируют интервальное обучение, проводятся обычно только в конце семестра. Многие учебники также не предполагают обзора пройденного, ограничиваясь парой вопросов в конце каждой главы.

Но распределение во времени, даже в небольшой степени, способно улучшить результаты. Когда человек предпринимает хотя бы какие-то шаги к тому, чтобы сделать свое обучение более интервальным, он очень часто видит значительный прогресс. Мой любимый, без сомнения, пример я взял у Нейта Корнелла. Когда Корнелл, став постдоком, начал работать в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, он заметил, что студенты довольно необычно заучивают материал.

Бродя по кампусу, он обнаружил, что некоторые студенты проверяют себя с помощью карточек, раскладывая их на небольшие стопки, соответствующие определенным темам. Они быстро перебирают каждую стопку, проверяя свое понимание тех или иных вопросов, а затем убирают карточки и больше не возвращаются к ним, считая, что материал усвоен.

Другие же студенты использовали карточки совершенно по-другому. Они собирали их в большие стопки, добиваясь тем самым более широкого распределения материала. Говоря точнее, интервалы времени между повторениями одной и той же карточки были значительно дольше, поэтому студентам с большей вероятностью выпадали карточки, ответы с которых они могли забыть.

Корнелл понимал, что сами студенты не задумываются над этой разницей. Но он подумал, что от размера стопки зависит, сколько они на самом деле запоминают. Поэтому решил провести эксперимент. Он собрал в лаборатории группу студентов и предложил им выучить слова, используя большую стопку карточек. Затем он взял другую группу и дал им тот же материал, но в виде маленьких стопок. Все студенты должны были запомнить значения слов литературного языка, с которыми никогда не сталкивались ранее, например «лучезарный» или «аннулирование».

Чтобы лучше понять суть эксперимента Корнелла, представьте себе следующую ситуацию: допустим, вы готовитесь к выступлению. Возможно, вам нужно устроить презентацию для клиента или произнести речь на большом семейном сборище. Вопрос в следующем: лучше ли репетировать целое выступление по одному разу в день на протяжении четырех дней (что будет занимать у вас, к примеру, пять минут) — подобно студентам с одной большой стопкой карточек — или разделить речь на фрагменты и каждый день посвящать те же пять минут только одному фрагменту — как студенты, использующие небольшие стопки?

Испытуемые Корнелла проголосовали за маленькие стопки. Они хотели разделить свои занятия на фрагменты, чтобы сконцентрироваться на более узких темах. До начала эксперимента почти все студенты заявляли, что выучат больше, если будут пользоваться маленькими стопками. Иными словами, большинство людей считают, что лучший способ подготовить речь — разделить ее на небольшие фрагменты.

Но Корнелл обнаружил совершенно обратное, и результаты более значительного распределения занятий во времени оказались весьма впечатляющими. В его эксперименте почти все студенты, занимавшиеся с одной большой стопкой карточек, получили более высокие оценки, даже при одинаковом времени, потраченном на подготовку. Более того, многие из этих студентов выучили примерно на треть больше, чем студенты второй группы.

Для любого, кто хочет чему-то научиться, вывод ясен: все, что мы можем сделать для того, чтобы распределить наш процесс обучения во времени, приносит плоды. Если вы учитесь играть на скрипке, не нужно повторять одну и ту же мелодию на протяжении нескольких часов; возвращайтесь к ней периодически, чтобы она лучше закрепилась в вашей памяти.

Хотите получить высший балл на сложном экзамене? Начните готовиться заранее, чтобы распределить подготовку во времени, и каждые несколько недель устраивайте себе опросы, чтобы быть уверенным, что запомнили материал. В моем доме принято начинать делать домашние задания по вечерам рабочей недели, но бо́льшую часть оставлять на выходные с той же самой целью — лучше распределить подготовку во времени.

Корнелл работает профессором в Колледже Уильямса. Он и сейчас нередко видит, как студенты устраивают проверку собственных знаний с помощью маленьких стопок карточек, и всякий раз сокрушенно качает головой. «Для правильного распределения подготовки не требуется никакого лишнего времени. Никаких дополнительных ресурсов. Не нужно покупать айпад, — сказал он мне. — Это как подарок: вы запоминаете гораздо больше и совершенно бесплатно».

Необходимость рефлексии

Переосмысление нашего обучения не сводится к простой оценке. Нам также необходимо искать более глубокое понимание. Мы должны размышлять о знаниях и навыках.

В нашем обществе это не принято. Мы больше любим действовать и часто воспринимаем размышления как признак слабости. Тот, кто проводит много времени над обдумыванием решений, может казаться нам ленивым и нерешительным. Бывший президент Джордж Буш-младший называл себя «главным решателем», а не «главным мыслителем».

Можно привести и пример, непосредственно связанный с обучением. Представьте, что вы отвечаете на тест. Должны ли вы менять ответ, если усомнились в нем, или лучше следовать первому побуждению? Поговорите с людьми, и большинство наверняка скажут, что первый данный вами ответ — лучший. Иными словами, они предпочитают доверяться инстинктам. Как футбольные вратари, они не хотят показаться нерешительными или чересчур много думающими. Но существуют убедительные доказательства того, что размышления и вдумчивая проработка ответов улучшает результаты. Вернувшись к вопросу еще раз, мы, как правило, повышаем вероятность правильного ответа.

Таким образом, размышления — важная часть обучения. Чтобы до конца разобраться в информации или навыке, мы должны сосредоточенно обдумать их. Это не просто копание в деталях. Это рефлексия о вашем собственном опыте.

Специалисты занимаются этим постоянно. Над столом у Рэя Мальоцци из шоу Car Talk висит цитата: «Размышлять о своих действиях важнее, чем просто действовать». Тренер New England Patriots Билл Беличик проводит долгие часы, размышляя о прошедших матчах, стараясь найти упущенные возможности, придумывая способы совершенствования и взвешивая различные подходы к тренировкам.

Однако лучший, на мой взгляд, пример — это гитарист Пэт Метени. В мире джазовой гитары Метени — суперзвезда. Он получил около 20 премий Grammy и играл со всеми — от Би Би Кинга до Дэвида Боуи. Однако Метени постоянно размышляет о том, что ему известно, специально выделяя время на поиск путей совершенствования. После каждого концерта он записывает свой анализ полученного опыта на нескольких страницах. Эти краткие обзоры отражают качество его выступлений, все преимущества и недостатки, описания приемов, которые сработали, и тех, что не оправдали себя.

Эти записи — не случайность. Письменная фиксация мыслей замедляет их течение, позволяя рассуждать более глубоко. Поэтому ведение дневника — один из способов повышения качества обучения. Вы тоже можете завести подобный «журнал обучения», в котором можно записывать все, что вам удалось во время занятия или тренировки.

Это необязательно должны быть какие-то великие мысли. «На сегодняшней хоккейной тренировке я понял, что должен лучше работать бедрами». Или: «Мой учитель актерского мастерства сказал мне, что я должен лучше акцентировать голос». Даже такие повседневные заметки могут существенно обогатить ваш процесс обучения.

Полезно и озвучивание своих мыслей. Это еще один способ замедлить их поток, и после какого-либо события, связанного с обучением, — или непосредственно во время его — вы можете порассуждать вслух, чтобы стимулировать более глубокий анализ: «Что я буду делать дальше? К каким задачам мне стоит вернуться?»

Чтобы узнать больше о роли рефлексии в обучении, я однажды встретился с Сьюзен Эмброуз, когнитивным психологом, автором очень важной книги «Как устроено обучение» (How Learning Works). Она занимает должность первого заместителя проректора Северо-Восточного университета в Бостоне. Мы встретились у нее в кабинете в главном здании колледжа.

Эмброуз утверждает, что люди часто просто предполагают, что рефлексия происходит по умолчанию. Дайте человеку материал, и он его усвоит. «Это можно видеть на примере множества университетских курсов, — говорит Эмброуз. — Преподаватели любят свой предмет и дают студентам как можно больше материала».

Однако обучение происходит не так. Людям необходимо время для того, чтобы сосредоточенно обдумать информацию или навык. По словам Эмброуз, «чем больше знаний вы получаете, тем больше связей вам нужно установить. Но это нужно делать сознательно».

В своем университете Эмброуз запустила целый ряд проектов, которые призваны помочь студентам сознательно заниматься подобной рефлексией. Так, при прохождении преддипломной практики студенты теперь регулярно отвечают на вопросы о том, на что в реальности похожа работа в корпорации или благотворительной организации. Одна из участниц этой новой программы — Кара Морган, работающая в Камбоджийском центре прав человека в Пномпене.

Для Морган опыт жизни в Камбодже оказался вдохновляющим. Новая страна, новый язык, новая работа и письменные задания, которые она выполняла, побудили Морган к осмыслению своего опыта, к рефлексии на тему узнанного. «Это заставило меня задуматься о том, чего еще я хочу достичь, пока нахожусь здесь, — сказала она мне. — Эссе, которые я писала, заставили меня как бы сделать шаг назад и подумать». Именно в этом во многих отношениях и заключается главный смысл такой практики.

 

Тот тип рефлексии, о котором я говорю, обычно требует тишины. Вы можете, усевшись в спокойной обстановке, делать записи — или разговаривать с собой, как будто вы в душе. Но главное, чтобы тишина и покой наступили в вас самих.

Таким образом, в обучении появляется некое противоречие: для того чтобы понять наше мышление, мы должны остановить мысли. Отходя от проблемы на шаг в сторону, мы, как правило, начинаем понимать ее лучше. Когда вы читаете руководство к компьютерной программе, окончательное понимание приходит к вам после того, как вы закончили чтение. Если вы поспорили о чем-то с коллегой на работе, лучший аргумент придет вам в голову, когда вы вечером будете мыть посуду.

Следовательно, рефлексия не просто дает нам возможность проанализировать изученное. Она сама является особой формой обучения. Замечательный пример этой идеи — сон. Оказывается, во сне происходит осмысление наших собственных мыслей. Ложась подремать, мы наводим порядок в наших знаниях.

Судя по данным различных исследований, сон дает нам удивительные преимущества. Он делает нас лучше и человечнее. Те, кто больше спит, как правило, больше зарабатывают. Сон помогает в снижении веса. Спортсменам сон дает улучшение координации и скорости.

Но в обучении роль сна особенно велика. Вместе с коллегами Кэтрин Браун и Перпечьюал Баффур мне удалось показать, что, если бы занятия в школах начинались на час позже, уровень знаний школьников повысился бы почти на класс. Иными словами, семиклассники могли бы решать тесты за восьмой класс и т.д.

Потребностью в когнитивной «тишине» также объясняется, почему так трудно овладевать какими-либо навыками, когда мы испытываем стресс, злость или одиночество. Когда наш мозг переполняют чувства, мы не можем сосредоточиться. Мы не можем размышлять. Да, в некоторых экстремальных ситуациях мы можем запомнить что-то важное, например телефонный номер. Однако для глубокого понимания необходимо ментальное спокойствие.

Я очень хорошо понял эту идею, когда встретился с нейрофизиологом Мэри Хелен Иммордино-Янг, которая провела ряд важных исследований эмоциональной природы обучения. Иммордино-Янг, профессор Университета Южной Калифорнии, прилетавшая в Вашингтон по делам, предложила мне забрать ее из аэропорта, если я хочу с ней побеседовать.

Был вечер четверга, и по дороге от терминала я начал задавать ей вопросы. Но, хотя ее объяснения были очень подробными, я вдруг осознал, что мне сложно ее понять. Я нервничал из-за пробок и маршрута, и мой мозг никак не мог сосредоточиться на ее замечаниях.

Я выехал на шоссе, слушая ее вполуха, узнавая слова, но не вдаваясь в их смысл. Иммордино-Янг объясняла, что «по умолчанию мозг не находится в состоянии покоя, это активный механизм объединения связей».

Я лихорадочно соображал, как лучше добраться до отеля Иммордино-Янг, выискивая путь среди улиц и светофоров, а она продолжала: «Студентам нужны время, возможность, навык и мотивация для того, чтобы обратиться внутрь себя и размышлять, — говорила она. — Динамическое обучение — это процесс движения между вдумчивой рефлексией и своего рода мысленной симуляцией».

Иммордино-Янг считает, что люди зачастую не уделяют рефлексии достаточно времени. Человек может вести машину или проверять почту, но он не полностью поглощен этими занятиями. Он отвлекается, и поэтому у него нет ощущения эмоциональной сосредоточенности, ментального покоя, которое поддерживает более глубокие формы понимания. Люди, говорит она, должны погружаться в «продуктивное блуждание мысли».

Подобные выводы можно встретить во многих современных научных статьях, и оказывается, что умиротворяющая прогулка по лесу может помочь в решении насущных проблем и задач. Если некоторое время поиграть в кубики, можно продемонстрировать лучшие результаты в тесте на творческое мышление. Даже просто предаваясь мечтам, вы улучшаете осознание. Подобные виды рефлексивной деятельности очень много значат и для метасознания. Наши размышления о мышлении становятся гораздо глубже и качественнее в спокойные моменты, и даже короткий перерыв может улучшить наши метакогнитивные навыки.

Во время обучения необходимо учитывать эмоциональное состояние. Нужно стремиться к спокойствию и сосредоточенности, осознанию и вниманию. Для специалистов вроде Иммордино-Янг ощущение умиротворенности и глубокие формы обучения идут рука об руку, и без определенного когнитивного покоя невозможно настоящее понимание.

Некоторые организации выступают в поддержку таких глубоких размышлений. В некоторых областях главной мишенью стали технологии. В ряде университетов запрещено пользоваться сотовыми телефонами, а во Франции даже ограничен доступ к Wi-Fi в детских садах. В других организациях появились «тихие» комнаты, а в Балтиморе в маркетинговом стартапе под названием Groove появилась библиотека с полным запретом на разговоры. Даже Google, известная своей «открытой» планировкой, предлагает сотрудникам занять приватный кабинет, если им нужно по-настоящему сосредоточиться и поразмышлять над чем-то.

После моего разговора с Иммордино-Янг я испытал на себе преимущества подобных расслабленных размышлений. Доставив исследовательницу в ее отель, я поехал домой, и моя мысль начала свободно блуждать. Я начал размышлять о ее аргументах и о том, как они соотносятся со всем, что известно мне.

Перемещаясь в своей Honda по улицам, я чувствовал спокойствие — и наконец смог осознать, что она имела в виду, говоря о том, что мозг — это «платформа, на которой мы создаем связное понимание» и что людям «для обучения необходима внутренняя рефлексия».

 

Контрольный вопрос № 30

Что дают исследования Иммордино-Янг тому, кто хочет чему-то научиться? Это хорошо известно Джулиусу Робинсону. Он до сих пор помнит игру под названием «кулак», о которой старшеклассником узнал от школьного психолога.

Джулиус с другим мальчиком, Кристианом, стояли друг напротив друга в пустом классе. Они были друзьями, оба общительные и разговорчивые, всегда готовые на разные свершения. Психолог проводил с ними занятие по программе «Стать человеком» (Becoming a Man), или просто BAM.

— Кристиан, сожми кулак, — попросил психолог.

Кристиан выполнил просьбу.

Тогда психолог повернулся к Робинсону:

— Ты можешь разжать его кулак?

Первым в голову Джулиусу пришло что-то вроде «Сделай его!».

Поэтому он шагнул вперед и начал тянуть Кристиана за руку, пытаясь разжать его пальцы. Кристиан смеялся, но кулак не разжимал. Двое мальчишек какое-то время дружески боролись, а потом Кристиан поднял руку вверх, чтобы Робинсон не мог до нее дотянуться.

Борьба, подпрыгивания и подергивания продолжались еще несколько секунд. Затем психолог подошел к ним и просто попросил Кристиана:

— Пожалуйста, разожми кулак!

Кристиан раскрыл ладонь, и Джулиус подумал: «Ах вот оно что! Я должен был попросить его, а не действовать силой».

Как отмечает исследователь Сара Хеллер, игра «кулак» суммирует цель программы BAM: если вы остановитесь и подумаете, то с большей вероятностью получите то, что хотите. В программе подобная деятельность носит название «медленное размышление», и во многом она соответствует применению на практике идей Иммордино-Янг. Обучаясь более целеустремленно, следя за своими эмоциями, люди оказываются способны принимать лучшие решения — и узнавать гораздо больше.

Для Джулиуса такой подход был в новинку. Он рос в одном из самых неблагополучных районов Чикаго. Его отец и брат были членами банды. В его районе примерно раз в месяц случались убийства. Почти каждый день кто-то подвергался нападению. Это был мир, где главенствовали инстинкты и грубый автоматизм.

Консультант программы BAM Питер Агостино, в тот день проводивший занятие с мальчиками, вскоре стал одним из наставников Джулиуса Робинсона. Он встречался с ним и другими участниками программы раз в неделю, и они говорили о друзьях и родных, о школе и о девчонках. Агостино учил школьников техникам расслабления — медитации и глубокому дыханию. «Моя цель — помочь этим ребятам научиться думать более глубоко и ясно», — сказал мне Агостино.

Со временем Робинсон начал постоянно применять методики «медленного размышления» в своей жизни. Например, если у него случался спор с отцом, он пытался остановиться и не поддаваться чувствам. Если ему нужно было выполнить домашнее задание, он сосредотачивался, глубоко дыша и считая в уме: «Один — вдох, выдох. Два — вдох, выдох». Когда я беседовал с Джулиусом Робинсоном, он рассказал, как недавно поссорился с братом и хотел избежать обострения ситуации. «Я просто сел перед телевизором и начал делать мои дыхательные упражнения», — сказал он.

Благодаря методикам управления эмоциями Робинсон стал получать в школе более высокие отметки. Он научился лучше концентрироваться в моменты стресса. Джулиус, как и любой подросток, попадал в неприятности. Однажды его отстранили от занятий за прогулы. Но в конечном итоге он все-таки вышел на сцену и получил свой аттестат. В итоге Робинсон устроился на работу и надеется поступить в колледж.

Лабораторные исследования подтверждают эффективность этого подхода. Международный коллектив ученых под руководством Джады ди Стефано однажды дал группе испытуемых сложную головоломку и провел небольшой тренинг по ее решению. Затем участникам эксперимента предложили выбрать: хотят ли они продолжать тренироваться в решении или предпочитают поразмышлять?

Подавляющее большинство выбрало продолжение тренинга, но оказалось, что те, кто выбрал «подумать и записать свои мысли», в результате научились гораздо большему. Иными словами, размышления оказались полезнее, чем дополнительная практика. «Склонность человека к активным действиям, — заключили исследователи, — в конечном итоге вредна для обучения».

 

Контрольный вопрос № 31

Для того чтобы заняться «медленным размышлением», не нужно многого. Прежде чем приступить к выполнению задания, требующего большой концентрации, следует сознательно отвлечься от тревожных мыслей. Программа BAM дает по этому поводу ряд ценных советов, рекомендуя просто считать вдохи и выдохи, как это делал Робинсон: «Один — вдох, выдох. Два — вдох, выдох».

Также можно использовать медитацию. Она помогает замедлить мысли. Этим методом пользуются очень многие, в том числе актер Клинт Иствуд и конгрессмен Тим Райан. У Рассела Уилсона, распасовщика Seattle Seahawks, есть «тренер по психологической подготовке». Генеральный директор Salesforce Марк Бенев и исполнитель хип-хопа Рассел Симмонс также принадлежат к числу горячих сторонников пользы медитации.

Кроме того, помогает одиночество. Когда мы одни, мы снижаем скорость течения мыслей и можем спокойно представить себе разные перспективы, повысить качество логического анализа или просто подумать о нашем мышлении. Похожие результаты дает и визуализация: мы можем замедлить мысли, представляя себе, что будем делать в той или иной ситуации.

Какой бы подход вы ни использовали, критическую роль играет время. «Чтобы погрузиться в более глубокие и спокойные размышления, нам нужно довольно длительное время, когда никто и ничто не будет нам мешать думать, записывать или просто мечтать», — говорит профессор вычислительной математики Кэл Ньюпорт. Чтобы написать бизнес-план или подготовиться к важному экзамену, нужно освободиться от всех отвлекающих факторов. Значит, никакого Snapchat, никакого Facebook — по крайней мере в течение нескольких часов. Ньюпорт называет этот процесс «углубленной работой».

Примером такой «углубленной работы» может служить подход, который использует бывший министр внутренней безопасности США Джанет Наполитано. Она утверждает, что без гаджетов ей удается работать гораздо эффективнее, а если ей что-то от кого-то срочно нужно, она просто звонит по телефону. Однажды она объяснила журналистам, что отказ от электронной почты позволяет ей «лучше сосредоточиться на том, на чем действительно нужно сосредоточиться». Иными словами, это дает ей возможность думать медленно.

 

В переосмыслении нашего обучения есть кое-что любопытное: оно превращает обучение в практически бесконечный процесс. Если постоянно переоценивать то, что мы знаем, мы никогда не перестанем размышлять.

Эта идея лежит в самом сердце процесса обучения — и современный мир все больше проникается ею. Ведь свои умения необходимо постоянно совершенствовать. Они не могут оставаться статичными. Все мы находимся в этой несущейся по течению лодке, и пройдет не так много времени после выхода этой книги, как какое-нибудь исследование — или просто сообщение в Twitter — сделает что-то в ней устаревшим. Будут опубликованы результаты какого-нибудь большого научного проекта. Появятся новые данные, и, несмотря на все мои усилия, какая-нибудь часть моего труда окажется прошлым, а не настоящим.

Но это совсем неплохо: технологии помогают нашему переосмыслению. Блоги сделали для чтения и письма не меньше, чем печатный станок Гутенберга, как пишет в своей замечательной книге «Умнее, чем вы думаете» (Smarter Than You Think) Клайв Томпсон. Такие ресурсы, как «Википедия», обеспечивают демократизацию знаний, а приложения для общения, например Twitter, стимулируют общественные дискуссии, не менее горячие, чем дебаты в Древнем Риме. «Благодаря современным инструментам мы можем находить между идеями, образами, людьми, новостями такие связи, которые раньше было невозможно увидеть», — пишет Томпсон.

Я уже несколько раз касался этой темы. Методики интеллект-карт помогают нам думать и видеть взаимосвязи. Такие программы, как Anki, способствуют лучшему запоминанию материала, обеспечивая распределение обучения во времени. Технологии даже помогают нам учить других: вспомните Дэвида Роннквиста, проводившего целые дни на Stack Overflow, отвечая на вопросы, чтобы изучить новые методы кодирования.

Как и любые другие технологии, обучающие приложения имеют свои негативные стороны. Во-первых, гаджеты в целом не способствуют долговременному вниманию. В классах, где ученикам не ограничивают доступ к интернету, оценки обычно ниже. Даже «одно лишь наличие» сотового телефона снижает способность к концентрации. Иными словами, достаточно просто видеть лежащий на столе айфон, чтобы ваша сосредоточенность на задании упала.

Кроме того, даже образовательные устройства производят слишком много техношума, отвлекая нас ненужными звонками и свистками. Психолог Рич Мейер, проведя серьезное исследование в этой области, заключает: чем технологических инструментов обучения меньше, тем, как правило, эффективнее. Есть и другие исследования, показывающие, что результаты оказываются лучше, если идея или навык предлагается людям в более простой форме.

Но, как бы мы ни относились к технологиям, одно остается неизменным: учеба всегда остается учебой. Будете вы использовать гаджеты или нет, понимание основывается на целенаправленном поиске смысла. Несколько лет назад писатель Атул Гаванде написал книгу «Чек-лист». В ней он говорит о том, что в таких сложных областях деятельности, как медицина, инженерия или пилотирование самолета, людям необходимы чек-листы для того, чтобы уменьшить количество ошибок и улучшить эффективность деятельности.

Однако даже у чек-листов есть четкие ограничения. Этот инструмент, помогающий памяти, действительно повышает продуктивность, но использовать его мешают человеческие слабости. Например, когда с чек-листом сверяются автомеханики, они часто игнорируют его последние пункты, обращая внимание только на начало списка. Поэтому, если пункт «проверить мигалки» стоит где-то в начале, механик уделит им больше внимания, чем тому, что упомянуто в конце, например тормозам. Это происходит, несмотря на то что тормоза в машине явно важнее, чем мигалки.

Никто не отрицает ценности чек-листов в таких видах деятельности, как ремонт автомобилей: их использование может дать увеличение прибыли на 20%. Но и в ремонте Honda, и в постройке моста есть кое-что более важное — смысл. Мы должны сознательно работать над осмыслением вещей, над целенаправленностью овладения навыками, над оттачиванием наших способностей. Ведь даже такой простой помогающий памяти инструмент, как чек-лист, может стать бездумной игрушкой, если мы не будем заниматься своим делом осмысленно.

Следовательно, споры о технологиях лишь доказывают все ту же мысль — стремитесь учиться. Создавайте смысл. Всегда ищите возможности для развития своих знаний и навыков — и для размышлений о них. Именно так поступают наиболее успешные люди. Это верно и для политиков: хотя большинство американцев прочитывают около пяти книг в год, президент Барак Обама читает как минимум вдвое больше. Это верно и для спортсменов: после проигрыша в финале НБА 2016 года Леброн Джеймс почти сразу начал пересматривать запись игры. «Я искал способы совершенствования, начав сразу же, как только сошел с пьедестала почета», — говорил он.

Это верно и для бизнесменов. Гендиректор AT&T Рэндалл Стивенсон как-то сказал в интервью, что, если человек не занимается изучением чего-то нового хотя бы шесть часов в неделю, он «устаревает». Стивенсон считает постоянное обучение необходимым минимумом, как умение печатать или знание основ математики: «Все мы должны постоянно совершенствоваться, и этот процесс никогда не заканчивается».