2. Постмодернизм как первая стадия постмодерности

Вернемся теперь к традиционной системе координат. Как определить место постмодернизма в последовательности всемирно-исторических времен? Прежде всего напомним о различии между двумя разновеликими понятиями «модерного»:

1. Модерность (modernity, или, в соответствии с русской терминологией, Новое время) – большая эпоха всемирной истории, следующая за Средними веками и продолжавшаяся примерно пять веков, с Ренессанса и до середины XX века.

2. Модернизм (modernism) – культурный период, завершающий эпоху модерности и продлившийся примерно полвека (в разных версиях: от последних десятилетий XIX века до 1950-х или 1960-х годов).

Модернизм не просто завершает эпоху модерности, но заостряет все основные противоречия Нового времени, прежде всего между предельно обособленной и самоуглубленной европейской индивидуальностью и отчуждающими, над- и безличными тенденциями в развитии общества и культуры (массовое общество, тоталитарное государство, атомные и электронные технологии, открытие бессознательного и т. д.). Отсюда тема отчуждения, небывалый трагизм и новый мифологизм модернистского искусства, в котором индивидуальность, на пределе своего развития, обнаруживает себя всего лишь манифестацией безразличных или враждебных ей сил. Взрыв этих противоречий, заостренных модернизмом, вывел человечество во второй половине XX века за пределы модерности как таковой — в новую эпоху, которую стали называть постмодерной. Поскольку все три соотносительных названия больших исторических эпох себя исчерпали (древность, или Античность, – Средние века – Новое время), то введение четвертого термина «постмодерное» («постновое» время) оказывается необходимой, хотя и небезупречной инновацией.

Подобно тому как «модерное» разделяется на большую эпоху модерности и ее краткую заключительную стадию модернизма, следует ввести аналогичное разделение и для понятия «постмодерного». Иначе невозможно понять, после чего, собственно, наступает постмодерное – после модерности или после модернизма. Это два разновеликих понятия пост:

1. Постмодерность (соотносимая с «модерностью» – postmodernity) – длительная эпоха, в начале которой мы живем.

2. Постмодернизм (соотносимый с «модернизмом» – postmodernism) – начальный период вхождения в большую эпоху постмодерности.

Две большие эпохи, модерная и постмодерная, зеркально отражаются друг в друге. Модернизм – это последний период эпохи модерности, а постмодернизм – это первый период эпохи постмодерности.

Более конкретно можно определить постмодерность как историческую эпоху, равновеликую всему Новому времени, а постмодернизм – как художественный стиль и интеллектуальное движение, знаменующее начало этой эпохи. Об этом мне приходилось писать еще в прошлом веке. Век нынешний, оставив постмодернизм в прошлом, все еще проходит под знаком постмодерности. Важность этого разделения недавно (в 2016 году) подчеркнул Фредрик Джеймисон, выразив сожаление, что игнорировал его в своих прежних работах. «Теперь я понимаю, что было бы гораздо яснее, если бы я отличал постмодерность как исторический период от постмодернизма как стиля… <…> Можно сказать, что постмодернизм подошел к концу, если понимать его узко, поскольку искусство, конечно, во многом изменилось с 1980-х. Но вряд ли можно сказать, что целый исторический период… подошел к концу».

Начавшаяся в последней трети двадцатого столетия большая эпоха постмодерности, как и та эпоха модерности (Нового времени), которой она пришла на смену, может занять в истории человечества несколько веков. Что касается постмодернизма, то это период относительно столь же краткий, занимающий жизнь одного-двух поколений, как и модернизм. Возможно даже, что постмодернизм, как всякое реактивное культурное образование, еще более ограничен во времени, чем то первичное явление, от которого он отталкивается и на смену которому приходит. Ведь постмодернизм уже приходит на «готовое», находит заданными модернистские проблемы и противоречия, которые он призван разрешить.

Главный пафос этих решений: новая надличность, сверхсознательность, безымянность, рефлекс средневековости – и вместе с тем фрагментарность, рассыпанность, эклектизм, ирония по отношению ко всему индивидуальному и абсолютному, то есть тем двум постулатам, на мучительном разрыве которых возрастала безысходная трагедия модернизма. Человек Нового времени – гётевский Фауст, Раскольников Достоевского, ницшевский Заратустра – устремляется к абсолютному и хочет охватить его в пределах своей личности. Именно крах этой надежды и обозначил модернистское завершение всей эпохи Нового времени. Модернизм в самых разных своих школах, художественных и философских: символизм, футуризм, кубизм, дадаизм, супрематизм, конструктивизм, сюрреализм, экспрессионизм, психоанализ – обнаружил неспособность личности вместить и подчинить себе то сверхличное и предличное, что надвигается на нее отовсюду, в том числе из нее самой. Констатация этого могла быть трагической, как у Кафки, или оптимистической, как у Маяковского, но в любом случае итог Новому времени был подведен. Дальше открывалась эпоха постмодерности, которую Николай Бердяев, по аналогии с домодерной эпохой, определил как «новое средневековье» – «конец гуманизма, индивидуализма, формального либерализма культуры нового времени».

Действительно, постмодернизм в своей критике Нового времени и всех сопутствующих ему категорий, таких как «субъект» и «объект», «индивидуальность» и «реальность», «автор» и «история», исходит из своеобразного средневекового, надлично-анонимного мироощущения, хотя и центрирует его не в Боге, не в Абсолюте, а во множестве независимо действующих факторов, «инаковостей». Индивидуальное – лишь иллюзия действующих в нас безличных механизмов, таких как язык, бессознательное, молекулярно-генетические и общественно-экономические структуры. Абсолютное – лишь иллюзия знаковых практик, стилистическая условность, проекция воли к власти, исходящей из любого дискурсивного акта, начиная с крика младенца, который требует себе материнского молока. Постмодернистская критика развенчивает абсолютное и индивидуальное как два западных мифа, сложившиеся поступательно, один за другим, в Средние века и в Новое время. Соответственно разоблачаются все маски абсолютного: трансцендентное, истина, реальность – и все маски индивидуального: авторство, оригинальность, новизна.

На этом уровне легко снимаются те противоречия и надрывы, которые определяли модернистское сознание. Воцаряется некая средневековая анонимность, но без средневековой веры в Абсолют, а значит – игра, в которой даже нет ясной воли самих играющих, а только бесконечные игрушки игры – знаки, цитаты, информационные коды. «Цель письма сводится не более как к его (автора. – М. Э.) своеобразному отсутствию, он должен взять на себя роль мертвеца в игре письма». Если модернизм – это смесь предсмертной агонии (Кафка, экспрессионизм) и эйфорической надежды (Маяковский, футуризм), то постмодернизм – это поэтика благополучно состоявшейся смерти и игра посмертных масок (некропоэтика). Трагедия разрыва между индивидуальным и абсолютным, между личностью и обществом, между сознанием и реальностью становится столь же невозможной, как и авангардистская утопия и экстаз преодоления этого разрыва. Какое может быть отчуждение, если постмодернистская теория не признает ничего «своего», неискоренимо «самостного»? – нечему быть отчужденным. Причина трагедии так же осталась в прошлом, как и возможность утопии. Цитатность вместо самовыражения, симуляция вместо истины, игра знаков вместо отображения реальности, различие вместо противоположности – таков этот постсентиментальный, посттрагический, постутопический мир, упоенный собственной вторичностью – и готовностью все завершать, всем пользоваться как материалом для последней и бесконечной игры.

Вот тут и пришла пора напомнить о завершимости и этой последней утопии, овремени́ть ее, то есть поставить в иронический контекст все еще продолжающейся истории. Что наступает вслед за этим пост? Какой обновляющий смысл несет в себе сам этот жест неминуемого повтора и всеобщего завершения? Каков конструктивный смысл деконструкции? Что рождает из себя эта праздничная смерть и что из умершего воскресает в ней? Этими прото и транс, знаками рождения и преображения, и будет очерчиваться предстоящая нам большая эпоха постмодерности – уже после постмодернизма.

Разумеется, некоторыми своими чертами и итогами, которые можно подвести уже сейчас, постмодернизм навсегда останется в культуре будущего, как останутся в ней Ренессанс и Барокко, романтизм и реализм.

1. Постмодернизм открыл реальность Другого, ценность различий, широко распахнул культурный горизонт человечества, ввел многообразие традиций и ментальностей, всеотзывчивость к стилям разных эпох и народов.

2. Постмодернизм усилил интерес к альтернативным и маргинальным формам культуры, к многообразным отступлениям от господствующих канонов, развил вкус к редкому, странному, неправильному, фрагментарному.

3. Постмодернизм заострил чувствительность к знаковым началам культуры, науки, политики, религии, к языковой условности и относительности любых провозглашенных истин, тем самым расширив поле гуманитарных исследований и философско-филологическую критику социальных институций.

4. Постмодернизм развернул критику понятий «реальности», «подлинности», «истины», «аутентичности» и подчеркнул конструктивную сторону всех процессов познания, письма, чтения, которые не просто отражают, но активно формируют и интерпретируют свои объекты.

5. Постмодернизм открыл пространство многозначности, недоговоренности, игру разноречия и противоречия в тех суждениях и текстах, которые раньше представлялись бесспорно ясными и однозначными, и указал на возрастающую роль интертекстуальности и цитатности в процессе усложнения и саморефлексии культуры.

Наконец, постмодернизм подготовил почву для дальнейшего движения культуры вглубь постмодерности. Необходимо четко разделить эти два понятия – обозначить место постмодернизма внутри того несравненно более объемного и протяженного целого, которое мы назвали постмодерностью. Мы успели отсчитать только полвека постмодерности (с 1970-х) и подводим итог не ей самой, а ее первой, самой декларативной и критической стадии – постмодернизму. Отсюда и понятия, выдвигаемые для осознания этой предстоящей нам долгой эпохи: прото, транс, мерцающая эстетика, новая утопичность, модальность возможного, сослагательное наклонение, будущее после «будущего»…

Что это значит: жить уже после постмодернизма, но все еще в эпоху продолжающейся и углубляющейся постмодерности? Именно в этой новой исторической ситуации: постмодерность после постмодернизма — мы сейчас находимся и за ее смысл отвечаем перед прошлым и будущим.