Глава 40
Зал, в котором выступали музыканты, находился в подвале широкого кирпичного здания, на приличной улице в трех кварталах от первых высотных домов центра. На первом этаже расположились кафе и бутики, другие заведения занимали остальные; всего их было двенадцать, с общим грузовым входом сзади, куда и направился Бартон. Ричер поставил «Линкольн» рядом, и они вместе перенесли всю аппаратуру к лифту. Следом подъехал Вантреска на «Ягуаре» и припарковался по другую сторону от фургона.
– Я с оркестром, – сказал Вантреска, когда вышел из машины.
Бартон и Хоган поехали с аппаратурой вниз на лифте. Ричер и Эбби остались на улице. Эбби спросила Вантреску про Шевиков.
– Они в отеле, – ответил Вантреска. – В номере на одном из верхних этажей. Далеко от всех и безопасно. Они приняли душ и прилегли отдохнуть. Я объяснил им, как работает обслуживание номеров. С ними все будет в порядке. Они показались мне неунывающими. Они слишком старые, чтобы быть снежинками. К тому же теперь они могут смотреть телевизор. И они счастливы. Но изо всех сил это скрывают.
Эбби отдала ему второй телефон украинцев. Тот, что Ричер не выбросил в окно. Вантреска прочитал цепочку последних текстовых сообщений.
– Им известно, что албанская группировка уничтожена, – сказал он. – Украинцы считают, что против них и албанцев действует организованная преступность русских. Они перешли на Положение Б. Усилили охрану. Занимают оборону. Они говорят: никто не пройдет. С восклицательными знаками. Очень драматично. Звучит как лозунг с плакатов Восточного блока.
– Есть упоминания Труленко? – спросил Ричер.
– Ничего. Предположительно, усиление охраны относится и к нему.
– Но они не прекратили с ним отношений?
– Об этом речи не было.
– Следовательно, они не могут остановить то, что он делает. Даже из-за войны с организованной преступностью русских. А это должно нам кое-что сказать.
– И что же?
– Пока не знаю. Ты заезжал в свой офис?
Вантреска кивнул, достал листок бумаги из заднего кармана брюк и протянул Ричеру. Имя и номер. Барбара Бакли. «Вашингтон пост». Код округа Колумбия.
– Пустая трата времени, – сказал Вантреска. – Она не станет с тобой разговаривать.
Ричер взял добытый у украинцев телефон. Набрал номер. Послышались гудки. Трубку кто-то поднял.
– Госпожа Бакли? – спросил Джек.
– Ее нет, – ответил голос. – Попробуйте позвонить позже.
Трубку повесили. Почти полдень. Середина дня. Они спустились на пустом грузовом лифте в подвал, где нашли Бартона и Хогана, устанавливавших аппаратуру. На сцене находились двое их друзей. Парень, игравший на гитаре, и женщина, которая пела. Раз в неделю они встречались здесь в обеденное время.
Ричер остался в тени. Помещение было большим, но с низким потолком и без окон. Зато имелись стойка бара, шедшая вдоль правой стены, прямоугольник паркетной танцплощадки, несколько стульев и столов и немного свободного пространства, где люди могли стоять. В зале уже собралось около шестидесяти человек, и зрители продолжали приходить. Мимо парня в костюме, сидевшего на стуле в дальнем левом углу. Не совсем швейцар. Скорее солдат, стоящий на посту у подножия лестницы.
Однако он исполнял ту же роль, что и типы в костюмах в других заведениях. Считать головы и выглядеть крутым. Крупный мужчина. Черный костюм, белая рубашка, черный шелковый галстук. В ближнем левом углу зала находились широкий коридор, ведущий к туалетам, пожарный выход и грузовой лифт. Именно оттуда они пришли. На потолке, на большом кольце были смонтированы разноцветные прожектора, все, как один, направленные на сцену. Другое освещение практически отсутствовало. Тусклый огонек пожарного выхода над входом в коридор и еще один над головой вышибалы.
Все хорошо.
Ричер отступил к сцене. Музыканты уже установили аппаратуру, и та тихонько гудела и жужжала. Бас-гитара Бартона стояла возле огромного усилителя. Все готово к началу выступления. За спиной Бартона находился запасной инструмент, на случай экстренной ситуации. Сам Бартон сидел за столом рядом и поглощал гамбургер. Бартон сказал, что оркестр получает бесплатную кормежку. Все, что они пожелают из меню в пределах двадцати долларов.
– А какую музыку вы будете играть? – спросил Ричер.
– В основном фоновую, – ответил Бартон. – Может быть, споем пару наших песен.
– Вы очень шумные?
– Если мы захотим.
– А люди здесь танцуют?
– Если мы захотим, – повторил Бартон.
– Тогда заставьте их танцевать во время третьего номера, – попросил Ричер. – И пусть музыка будет громкой. И чтобы все не сводили с вас глаз.
– Такие вещи мы обычно играем в конце.
– Мы очень спешим.
– У нас есть рок-н-ролльное попурри. Все под него танцуют. Пожалуй, мы сможем сыграть его пораньше.
– Годится. Спасибо тебе.
Все хорошо.
План составлен.
* * *
Свет погас, включились прожектора на потолке, оркестр заиграл первую песню в среднем темпе, с печальным текстом и мощным рефреном. Ричер и Эбби отошли к ближайшему углу зала, по диагонали от сидевшего на стуле охранника в костюме, потом пробрались сквозь толпу у бара и двинулись вдоль правой стены, направляясь к дальнему правому углу. Они оказались там как раз в тот момент, когда оркестр заиграл вторую песню, более быструю и заводную, чем первая. Музыканты постарались разогреть зрителей, чтобы подготовить их к попурри, которое должно было последовать за второй песней. У них получилось просто замечательно. Они попали в яблочко. Даже Ричера проняло. Он заметил, что у Эбби точно такое же настроение. Она шла впереди, и он видел это по ее бедрам. Ей очень хотелось танцевать.
И, как это ни смешно, они принялись танцевать, находясь снаружи толпы, рядом со стеной, подпрыгивая, но сохраняя направление движения, два шага вперед, шаг назад, но в целом получая удовольствие от процесса. Нечто вроде освобождения, или отвлечения, или утешения. Или нормального поведения. То, что должны делать два человека, которые только что познакомились.
Все вокруг них были заняты тем же самым. Вот почему, когда настало время третьего номера, в зале воцарился настоящий хаос; люди топали по паркетному полу или по ковру, прыгали на месте, задевали столики, разливали выпивку, сходили с ума. «Заставьте их танцевать. И пусть музыка будет громкой. И чтобы все не сводили с вас глаз». Бартон оказался на высоте.
Ричер и Эбби перестали танцевать.
Они незаметно прошли вдоль задней стены за массой танцующих в сторону дальнего левого угла и оказались за спиной у вышибалы, сидевшего на стуле. Ждали в полумраке, в шести футах, пока на лестнице не появилась группа опоздавших зрителей. Охранник на стуле посмотрел на них. Ричер шагнул вперед и хлопнул его по плечу. Словно по-дружески приветствовал. Или в качестве сюрприза, как будто просто пошутил, как любят делать некоторые посетители. Джек решил, что опоздавшие воспримут это именно так. Однако они не заметили, как его пальцы стиснули ворот рубашки, а другая рука снизу и сзади прижала дуло пистолета к основанию спины охранника в костюме. Очень сильно. Настолько, что он должен был получить серьезную травму еще до того, как Ричер нажмет на спусковой крючок.
Джек подался вперед и заговорил в ухо вышибалы:
– Мы с тобой выйдем прогуляться.
Потом потянул его вверх левой рукой, подтолкнул сзади дулом пистолета, заставил встать и сохранить равновесие и еще сильнее сжал ворот. Эбби подошла к охраннику, похлопала его по карманам и вытащила телефон и пистолет. Еще один стальной «П7». Оркестр перешел ко второй песне в попурри. Более быстрой и громкой. Ричер снова подался вперед.
– Слышишь музыку? – крикнул он. – Я могу засадить тебе четыре пули в задницу, и никто ничего не заметит. Так что делай, что я говорю.
Он начал подталкивать охранника-вышибалу вдоль левой стены, и они двигались вперед, точно тень с четырьмя ногами, вроде той, что Ричер видел в коридоре Шевиков. Эбби следовала за ними, отставая на шаг, как ведомый, одновременно раскачиваясь под звуки музыки вперед и назад, вправо и влево. Оркестр перешел к третьей части. Еще энергичнее и громче. Ричер заставил громилу идти быстрее, и они почти выбежали в коридор. К грузовому лифту. Вверх на улицу. К свету дня. Затем Ричер подвел его к багажнику «Линкольна», заставил выпрямиться и посмотреть внутрь.
Эбби нажала на кнопку.
Крышка багажника поднялась.
Два трупа. Такие же костюмы и галстуки. Неподвижные, залитые кровью, воняющие.
Парень отвернулся.
– Ты будешь таким же ровно через минуту, – сказал Ричер. – Если не ответишь на мой вопрос.
Вышибала ничего не сказал. Он не мог говорить. Ворот его рубашки был натянут слишком туго.
– Где работает Максим Труленко? – спросил Ричер.
Он слегка ослабил ворот, и его пленнику удалось сделать пару глотков воздуха. Он посмотрел налево, направо, потом на небо, как будто взвешивал все варианты. Перевел взгляд вниз, на трупы в багажнике.
Потом присмотрелся внимательнее. И сказал:
– Это мой двоюродный брат.
– Который из двух? – спросил Ричер. – Тот, кого я застрелил в голову, или тот, что получил пулю в горло?
– Мы приехали сюда вместе, – сказал вышибала. – Из Одессы. Наш самолет приземлился в Нью-Джерси.
– Должно быть, ты путаешь меня с кем-то, кому до этого есть дело. Я задал вопрос. Где работает Максим Труленко?
Парень произнес слово, которое они видели в текстовых посланиях. Биологически неточное. Муравейник, гнездо или нора. Для тех, кто гудит, жужжит или стрекочет.
– Где это находится? – спросил Ричер.
– Я не знаю. Секретная информация.
– Насколько велико это место?
– Не знаю.
– Кто еще там с ним находится?
– Не знаю.
– А как насчет Грегори и Данило?
– Нет.
– И где они работают?
– В офисе.
– Он находится в другом месте?
– Относительно чего?
– Слова, которое ты произнес. От муравейника.
– Конечно.
– Где находится офис?
Парень назвал улицу и ту, которая ее пересекала.
– За компанией такси, напротив ломбарда, рядом с залоговой конторой.
– Мы там были, – сказала Эбби.
Ричер кивнул. Его левая рука сбоку скользнула под воротник парня, и он продолжал сжимать пальцы до тех пор, пока узел галстука не оказался в центре его ладони. Он чувствовал его под тканью рубашки. Шелковый галстук, примерно в полтора дюйма шириной в том месте, где он его держал. Более высокий предел прочности, чем у стали. Шелк мерцал из-за того, что волокна были треугольными, как вытянутые призмы, которые эффектно преломляли свет, но так плотно прилегали друг другу, что было практически невозможно разорвать их по всей длине. Стальной кабель не выдержал бы нагрузок раньше.
Ричер сжал кулак. Выбрал всю слабину. Сначала его рука лежала прямо, костяшки пальцев параллельно смятому краю ворота. Словно он висел на одной руке на перилах лестницы. Затем повернул большой палец к себе, а мизинец – в противоположном направлении, как будто собирался начать вращать лестницу наподобие пропеллера. Или натянул поводья, заставляя лошадь остановиться. Все это привело к тому, что костяшки мизинца вдавились в шею парня и петля, более прочная, чем сталь, натянулась на шее вышибалы сильнее. Ричер подержал так руку несколько мгновений, потом еще немного ее повернул. И еще. Вышибала сохранял спокойствие. Давление усиливалось с боков, а не сзади и спереди, и не мешало ему дышать. Он не задыхался из-за недостатка воздуха. И не дергался в панике. Но обе артерии, снабжавшие кровью мозг, были перетянуты, и она не поступала в мозг. Расслабление. Умиротворение. Как наркотик. Тепло и комфортно.
Сонно.
Почти эйфория.
Все почти закончилось.
Ричер подержал его еще минуту, для верности, а потом толкнул в багажник, к двоюродному брату, и захлопнул крышку. Эбби посмотрела на него, словно спрашивала: мы их всех убьем? В ее взгляде он не увидел неодобрения. Не было в нем и укора. Просто ей требовалась информация. «Надеюсь, что так», – подумал Джек.
– Пожалуй, пришло время еще раз позвонить в «Вашингтон пост», – вслух сказал он.
Эбби протянула ему телефон мертвеца. На экране появилось новое сообщение. Отмеченное как непрочитанное. В толстом зеленом пузыре была фотография Ричера. Портрет, сделанный в баре ростовщика. Бледный мужчина взял телефон, раздался щелчок. Под портретом довольно длинное сообщение на кириллице.
– Проклятье, и какие у них теперь проблемы? – спросил Ричер.
– Вантреска нам переведет, – сказала Эбби.
Джек по памяти набрал номер «Вашингтон пост» – ведь он звонил по нему совсем недавно – и услышал только один гудок. Потом трубку сняли.
– Госпожа Бакли? – спросил Ричер.
– Да, – ответил женский голос.
– Барбара Бакли? – уточнил Джек.
– Что вы хотите? – спросила женщина.
– У меня для вас есть две вещи. Хорошие новости и история.
